Зубы Дракона

Тем не менее, Ланни пришёл туда не для того, чтобы обращать на путь истины двух нацистских чиновников. Он позволил Хьюго Бэру разговаривать с собой по-дружески, а сам записывал, что может представить интерес для читающей публики Англии. Хьюго был новичком в движении и более наивным, чем Генрих. Он заглотал первоначальную нацистскую программу, как крючок, леску и грузило. Что до убеждений, то любая цитата оттуда решала любой спорный вопрос. Ланни Бэдд, циничный обыватель, продукт нескольких декадентских культур, хотел бы спросить: «Как Гитлер может получать средства от фон Папена и других юнкеров, если он на самом деле хочет разбить на более мелкие части крупные землевладения Пруссии? Как он может получать средства от Фрица Тис-сена и других королей стали, если он хочет национализировать крупную промышленность?» Но что хорошего от этих вопросов? Хьюго, несомненно, думал, что все партийные средства получались из пфеннигов рабочих, что знамёна и нарукавные повязки, коричневые рубашки и блестящие сапоги, автоматические пистолеты и пулеметы фирмы Бэдд были приобретены за счет прибыли от продаж литературы! Генрих, возможно, знал лучше, но не признавал этого, и Ланни не мог назвать свои источники информации. Лучше просто слушать и делать осторожные заметки, и пусть Рик напишет статью под названием: «Англия, очнись».

Сразу после выборов прошел суд в Берлине над тремя офицерами, обвиняемых в нацистской пропаганде в армии. Это привлекло большое внимание общественности, и Адольф Гитлер был вызван в качестве свидетеля и произнес одну из своих характерных тирад, заявив, что когда его партия придёт к власти, то «ноябрьские преступники», то есть люди, создавшие республику, предстанут перед Народным трибуналом. «Головы полетят с плеч», — сказал он. Такие высказывания шокировали цивилизованных немцев, и Йохан-нес Робин взял их в качестве доказательства того, что он говорил Ланни прежде: все, что нужно было сделать, это дать этому парню веревку, а повесится он сам. Во многих кругах требовали, чтобы Гитлера судили за измену. Но, вероятно, правительство было такого же мнения, что и Йоханнес. Зачем вешать человека, который сам был готов повеситься? Три офицера были уволены из армии, а Ади продолжал свою пропаганду в армии, как и везде.

Ланни пригласил гауптмана Эмиля Мейснера на обед, и они говорили об этих проблемах. У старшего брата Курта, ветерана Первой мировой войны, были, как у младшего брата, бледно-голубые глаза и коротко стриженые соломенного цвета волосы, но не его пылкий темперамент. Он согласился с Ланни, что Курт был введён в заблуждение, и что фюрер был опасным фанатиком. Эмиль был лоялен к существующему правительству. Он сказал, что всегда таким же будет отношение армии, и обязанностью каждого офицера, независимо от одобрения политики лиц, находящихся у власти.

«Вы будете повиноваться нацистам, если они возьмут власть?» — спросил американец.

Эмиль закрыл глаза на мгновение, как будто, чтобы скрыть болезненную реакцию, которую вызвал в нем этот вопрос. «Я не думаю, что это надо обсуждать», — ответил он.

Ланни заметил: «Настоящие выборы заставили меня сделать это». Но не стал настаивать.

Эмиль верил в немецкий символ лояльности, фельдмаршала, а теперь и президента Пауля Людвига Ганса Антона фон Бенекен-дорфа унд фон Гинденбурга. Старый военачальник выиграл битву при Танненберге, которая была единственной полной победой немцев. В результате народ боготворил его все время до конца войны. В каждом городе были возведены его огромные деревянные статуи, и было высшим актом патриотизма купить гвозди и принести их к этой статуе, часть денег шла Немецкому Красному Кресту. Линия Гинденбурга была другим названием для национальной безопасности, и теперь президентство Гинденбурга было таким же.

Но суровому старому титану было уже восемьдесят три года, и его ум слабел. Ему было трудно сосредоточиться на сложных вопросах. Политиканы толкали его туда и сюда, и это было болезненно для него и трагически для тех, кто видел это.

Эмиль Мейснера входил в штаб старого фельдмаршала в течение части войны, и знал о его теперешнем тяжелом положении. Но Эмиль был сдержан в присутствии иностранца, особенно того, кто общался с евреями и у которого были сестра и зять, не любившие Адольфа Гитлера. Он сообщил, что президент отказался признать этого австрийского выскочку и упорно называл его «богемским капралом», используя плебейское имя его отца, унизительно звучавшее, как Шикльгрубер. Der Alte Herr52 неуклонно отказывался принять капрала Шикльгрубера, потому что тот слишком много говорил, а в армии унтер-офицерам не принято было говорить пока не получат разрешения своего начальника.

Эмиль высказал свои мысли по поводу беспорядков, которые происходили в городах республики, доходя до гражданской войны между двумя группами экстремистов. Без сомнения, их начали Красные, и коричневорубашечники ответили. Но Эмиль назвал неприемлемым создание частных армий, как это сделал Гитлер. Вряд ли прошла хоть одна ночь, чтобы соперничающие группы не сталкивались на улицах, и Эмиль мечтал о мужественном канцлере, который бы приказал рейхсверу разоружить обе стороны. Нацистский фюрер сделал вид, что сожалеет, что делали его последователи. Но, конечно, всё это было неправдой. В каждом его выступлении было подстрекательство к еще большему насилию — как то безумное высказывание о катящихся с плеч головах.

До сих пор два культурных и современных мужчины могли договориться за чашкой кофе. Но Эмиль решил показать, что он был немец, как другие. Он сказал, что принципиально теперешняя ситуация была вызвана союзниками и их чудовищным Версальским договором. Германия была лишена всего требованиями возмещения ущерба, лишена кораблей, колоний и рынков. И голод никогда не будет удовольствием. Ланни в прошлом внёс свою долю в знак протеста против Версаля, и призывал помочь Германии снова встать на ноги. Но почему-то, когда он слушал немцев, он обнаружил, ему хочется перейти на другую сторону и напомнить им, что они проиграли войну. В конце концов, это не было игрой в пинг-понг, и кто-то должен за это платить. Кроме того, у Германии была программа, что она собиралась делать при выигрыше войны. Она это продемонстрировала в терминах договора, который она навязала России в Брест-Литовске. Кроме того, была франко-прусская война, и Германия захватила Эльзас-Лотарингию. Был Фридрих Великий и раздел Польши. Была целая вереница прусских завоеваний. Но об этом лучше не упоминать, если вы хотели иметь друзей в Vaterland!

Три вечера в неделю Фредди и Рахель посещали школу, которую они поддерживали. Фредди вёл класс истории экономических теорий, а Рахель учила пению, оба предмета были важны для немецких рабочих. Ланни ходил туда несколько раз, и, когда студенты, как молодые, так и старые, узнали, что он жил во Франции и там оказывал содействие школе, захотели услышать об условиях жизни в этой стране и, что там думают и делают рабочие. Возникли дискуссии, и Ланни обнаружил, что дисциплинированные и организованные трудящиеся Германии не так уж отличаются от свободной и откровенной компании с юга Франции. Их волновали те же проблемы, и те же фракции превращали каждое обсуждение в миниатюрные войны.

Могут ли рабочие «захватить власть» мирным способом? Отвечать надо было теми же словами, какими был поставлен вопрос. Если в вопросе прозвучали «парламентскими действиями», то его поставил социалист; если в вопросе были слова «избрав политиков», то его задал коммунист. Первый имел за собой авторитет самой сильной отечественной партии и цитировал Маркса, Бебеля и Каутского. Его оппонент в споре принимал за эталон Советский Союз и цитировал Маркса, Ленина и Сталина. Между этими двумя крайностями были те, кто следовал за Троцким, находившимся последнее время в изгнании, или за мучениками Карлом Либкнехтом и «Красный Розой» Люксембург. Были различные «отколовшиеся группы», о которых Ланни до сих пор не слышал. Действительно, оказалось, что чем больше непокорные рабочие подвергались опасности, тем больше они боролись между собой. Ланни сравнил их с людьми на тонущем корабле, пытавшихся выбросить друг друга за борт.