Зубы Дракона

— Свяжись с консулом немедленно и заплати ему дополнительно.

— Я должен пойти и сначала убедиться, что Сиприен готов. Это было племянник Лиз, он водил грузовик для Бьенвеню.

— Ладно, бери его или кого-то еще. Запиши мой адрес, и позвони мне завтра в полдень и снова поздно вечером, сообщая мне, где находитесь. Поезжайте через Верону и Бреннер, и не опаздывайте. Если у вас будет поломка, пусть Сиприен приезжает с грузовиком, и ты на поезде или на самолете должен быть здесь в пятницу.

«Хорошо», — сказал экс-наставник и экс-солдат. Он как бы пропел это с ударением на первом слоге, и это было, как подпись по телефону.

Барон фон Цинсоллерн обладал большой и роскошной работой Антона Мауве, изображающей пастуха, ведущего домой свою отару в жемчужно-сером и зеленом полумраке. Ланни считал эту работу прекрасным примером поэтического и глубокомысленного ощущения художника. Он добился снижения цены до тридцати тысяч марок и телеграфировал Золтану, что собирается купить её и рискнуть, войдёт ли его друг в долю? Его друг ответил утвердительно. Утром Ланни пошел и купил картину, заплатив на две тысячи марок меньше, обещав заплатить разницу в течение недели. Процедура включала в себя подписание бумаг, которые Ланни имел при себе. Влиятельный нацистский сочувствующий был также заинтересован в свидетельстве, что он является на самом деле экспертом в области искусства. Кстати эта процедура дала Ланни повод обратиться в мюнхенский филиал банка Хеллштайна, который выплатил ему тридцать тысяч марок в нацистских купюрах.

В полдень позвонил верный Джерри. Он, Сиприен и грузовик проехали Геную. Они едят и спят на борту, и двигаются дальше.

Ланни напомнил ему по телефону о десяти вечера, где бы они не находились. Джерри пропел: «Годится».

Чуть позже пришел вызов от «Бёклина», и Ланни взял его в машину. Тот сообщил: «Все устроено. Заплатите двадцать три тысячи марок, и ваш человек будет доставлен в любую точку в Дахау в двадцать два часа завтра вечером. Вы будете готовы?»

«Да. Вот ваши деньги». — Ланни достал бумажник и протянул его своему другу. — «Отсчитайте».

Это было невероятно, что Хьюго Бэр, сын экспедитора, прежде никогда не имел столько денег в руках. Руки его слегка дрожали, когда он достал пачку новых хрустящих банкнот, каждая в тысячу марок. Он отсчитал двадцать три из них, в то время как Ланни продолжал вести машину и, похоже, не выглядел особо заинтересованным. Хьюго пересчитывал их второй раз, оба раза вслух.

«Вам лучше также взять и свои собственные», — барственно предложил он. — «Вы знаете, у меня могут возникнуть неприятности».

— Если они возникнут, мне бы лучше сказать, что вы мне ничего не платили. Я делаю это чисто ради дружбы, а потому, что вы друг Генриха и Курта.

«Упирайте всё, что сможете, на них!» — усмехнулся Ланни. — «Вспомните, что Генрих говорил вам, как брал Курта и меня посетить прошлой зимой фюрера. А также, что я рассказывал вам об охоте с Герингом. Таким образом, вы были уверены, что я должен быть в полном порядке».

Хьюго получил какие-то новости о Фредди, которые собеседник выслушал с удовольствием. Видимо Ланни был прав в том, что он рассказывал о еврейском пленнике. Тот завоевал уважение даже тех, кто пытался раздавить его. К сожалению, он был в руках гестапо, которые держали его в стороне от обычных заключенных. Тюрьма в тюрьме! Ходили слухи, что они пытались заставить Фредди, чтобы тот раскрыл имена социал-демократов, которые издавали незаконных прессу в Берлине. Но он настаивал, что ничего об этом не знает.

«Он и не мог знать», — сказал Ланни. Про себя добавил: «Труди Шульц!»

Он хотел, как бы случайно попросить своего друга: «О, кстати, не могли бы вы выяснить, есть ли человек в Дахау по имени Людвиг Шульц». Но теперь он понял, что это было бы не так просто, как он думал. Сказать Хьюго, что он пытается помочь другому страшному «марксисту», может омрачить всю сделку. А если Хьюго спросит своих друзей в концлагере, это может иметь тот же эффект. Ланни не сможет ничего сделать для бедной Труди. По крайней мере, в этой поездке.

Они приехали в Дахау и прокатились по его улицам, чтобы выбрать темное и тихое место. Они заучили точное описание этого места, чтобы Хьюго мог его описать людям, которые собирались привезти Фредди. Хьюго сказал, что должен встретиться с человеком и отдать ему деньги в Мюнхене в двадцать часов, или в 8:00 p.m., как говорят американцы. Хьюго боялся остаться на улице один с такой немыслимой суммой в кармане. И Ланни повёз его в горы, где они любовались красивыми пейзажами. Американец процитировал: «Где природа хороша и богата, бедна людей душа[182]». Он не стал переводить это своему немецкому другу.

Хьюго разговаривал с товарищами по партии в Мюнхене, где родилось их движение, и собрал новости, которые не нашли отражение в gleichgeschaltete Presse. Партия находилась в ужасном состоянии напряженности. Все, казалось, ссорились со всем остальным. Геринг и Геббельс были на ножах по вопросу контроля над политикой, который, как понял Ланни, означал контроль над мыслями Гитлера. Геббельс объявил о программе принуждения промышленности делиться прибылью с рабочими, и это, конечно, звучало преступно для Геринга и его друзей промышленников. Совсем недавно фон Папен, тогда еще рейхсминистр, произнёс речь, требуя свободы прессы при обсуждении всех государственных вопросов, но Геринг вмешался и запретил публикацию этой речи. День или два назад человек, который, как говорили, написал эту речь для «джентльмена-мошенника», был арестован в Мюнхене, и город гудел слухами о ссоре. Ходили слухи, что сто пятьдесят личных охранников Геббельса взбунтовались и отправлены в концентрационный лагерь. Все виды диких сказок, как эти, и кто знает, во что верить?

Они приехали к Тегернзее, прекрасному горному озеру, и там было дорожный знак, указывающий: «Бад Визее, 7 км». Хьюго сказал: «Газеты сообщают, что там Рём проводит свой отпуск. Я слышал, что он встречался несколько раз с фюрером на прошлой неделе, и они ужасно ссорились».

«Что случилось между ними?» — спросил приезжий, голодный на сплетни.

— Та же старая история. Рём и его друзья хотят осуществления первоначальной программы партии. Сейчас, конечно, он озверел от идеи расформирования штурмовиков.

Ланни мог понять последний мотив, но не первый. Он слышал выступление рыжего начальника штаба на одном из нацистских Versammlungen, и получил от него впечатление чрезвычайно жесткого военного авантюриста, далекого от социальных идеалов. Возможно, это было отчасти из-за его боевых шрамов, верхняя часть носа была отстрелена напрочь! Рём хотел увеличить полномочия своих коричневорубашечников, и, естественно, будет отчаянно бороться против их роспуска.

Семь километров ничего не значили, и Ланни повернул машину в направлении, указанном знаком. Прекрасный маленький поселок с тенистыми улицами и коттеджами на берегу озера. Перед одним из крупнейших, он же пансион Хайнцбауэр, стояло много дорогих машин. Хьюго сказал: «У них здесь конференция, только наши лидеры могут позволить себе такие автомобили». Прозвучавшая нота горечи означала, что он не доверяет своему новому фюреру гораздо больше, чем старому.

«Вы знаете его?» — спросил Ланни.

— Я знаю одного из его сотрудников в Берлине, и он сказал начальнику, что я на его стороне.

— Не хотели бы вы войти и встретиться с ним?

«Вы знаете его?» — спросил пораженный Хьюго.

— Нет, но я думал, что ему может быть интересно встретиться с американским искусствоведом.

«Абер, Ланни!» — воскликнул молодой спортивный директор, у которого юмор не был его сильной стороной. — «Я не думаю, что у него есть время думать об искусстве сейчас!»

— Он мог бы увлечься великолепным молодым атлетом, как вы, Хьюго.

"Gott behute», — был ответ.

Было почти кощунством говорить на эту тему недалеко от Рёма и его окружения. Но когда американец поставил вопрос ребром, Хьюго признался, что он слышал о привычках начальника штаба штурмовиков. Все в Германии знали о них. Гауптман Рём, действуя в качестве военного инструктора в Боливии, написал ряд писем домой, где признал свой аномальный вкус, и эти письма были опубликованы в немецкой прессе. Теперь, сказал Хьюго, его враги указывают это в качестве причины непринятия его и его сотрудников в регулярную армию. «Как будто офицеры рейхсвера белоснежные святые!» — воскликнул штурмовик.

182

Реджинальд Гебер, Гимн миссионеров