Зубы Дракона

Они заговорили о пропавшем без вести и том, что должно было быть сделано. Ланни обещал не называть Хьюго Бэра, и он его не назвал, но сказал, что на него работает тайный агент, у которого есть адрес Жуана. Ганси должен будет открывать всю почту из Германии, и если в ней будет содержаться что-нибудь существенное, то немедленно сообщит об этом по телеграфу. Йоханнес предложил Ганси и Бесс отказаться от удовольствия музицировать на Красных митингах, или делать что-либо, выражающее их антинацистские взгляды. Они по-прежнему пленники Геринга. И этого, без сомнения, добивался Геринг.

Ганси был «на мели», потому что он и Бесс истратили все свои деньги на беженцев. Здесь тоже надо было остановиться. Чтобы не сидеть и не сетовать, Ганси решил телеграфировать своему агенту в Нью-Йорке с просьбой организовать осенью концертный тур в США. Между тем, Ирма открыла ему счет в своем банке в Каннах. «Но помните», — предупредила она, — «Никаких красных и никаких красных общений!» Ирма не допускала возражений!

Все проблемы, таким образом, были решены. И в одно прекрасное утро Ирма и Ланни, с папой на заднем сиденье, отбыли под крики на английском, немецком и идише в этот раз не такими счастливыми. Они прибыли в Париж и отобедали с Золтаном Керте-жи, а утром поехали в поместье «Буковый лес», и рассказали Эмили Чэттерсворт всё, что было можно. Во второй половине дня они отправились в Кале, место, навсегда оставившее горькие воспоминания. Они сели на ночной паром, а потом проехали через Англию в прекраснейший из всех месяцев. И в самое радостное время года прибыли в отель Дорчестер в Лондоне.

Сэр Винсент Кайар, чья фамилия, несмотря на написание Caillard, произносилась на французский манер. Он был одним из соратников Захарова с первых дней, когда они купили по пакету акций Викерса. С течением времени он стал одним из самых богатых людей Англии. Кроме того, как ни странно, он был поэтом и переложил на музыку Песни невиновности Блейка. Он завещал эти интересы своей жене вместе с огромным пакетом акций Викерса. Так случилось, что пожилая, седая леди, небольшого роста, бледная и, выглядевшая неказисто, стала обладать властью в Лондоне и сконцентрировала вокруг себя рой эксцентричных лиц, некоторые из которых были подлинными идеалистами, но большинство из них были настоящими жуликами.

Она приобрела большую каменную церковь на Вест Холкин-стрит и переделала её в одно из самых странных зданий, когда-либо придуманных женщиной. Галерея церкви была продолжена вокруг неё и разделена на спальни и ванные комнаты. Орган был сохранен, и когда он играл, все стены комнат, казалось, пульсировали. На первом этаже находилась большая гостиная с сокровищами искусства, годными для музея. Среди них была великолепная коллекция настенных и напольных часов. Один большой образец отбивал четверть часа, передняя часть часов при этом открывалась, и оттуда появлялась птица из золота и слоновой кости и громко пела. Леди Кайар также коллекционировала ножницы. Любой, кто приходил в этот дом, получал сборник стихов покойного мужа, а также экземпляр брошюры ее светлости под названием: Сэр Винсент Кайар говорит из мира духов. Если похвалить любое из этих изданий, то можно было получить талоны на обед на всю остальную жизнь или, во всяком случае, на остальную жизнь леди Кайар.

Мистер и миссис Дингл вместе с мадам Зыжински уютно устроились в этом бывшем доме Бога, а Бьюти успела собрать все вкусные сплетни о делах этого дома. Своему сыну она раскрыла все имеющиеся здесь тайны, сделав небольшую паузу, чтобы только отдать дань скорби Фредди. Леди Кайар стала поклонницей спиритизма и теперь жила в окружении ангелов и служителей добродетели таких, как Уильям Блейк в его мистическом проявлении. Она содержала отряд медиумов, и один из духов управлял созданием машины под названием «Коммуниграф», с помощью которой сэр Винсент, под именем «Винни», общался с женой, под именем «Птичка». Машина была установлена в «Колокольне», так было названо это здание, которое было освящено архидиаконом Уилбер-форсом. Соответственно комната для сеансов, названная «Верхней комнатой», была предназначена только для одной цели, и в определённый час каждую среду вечером сэр Винсент передавал своей жене сообщение, которое подписывал ВПП, что означало «Винни, птичка и поцелуй». Эти сообщения теперь были собраны в книге под названием Новая концепция любви.

Но, увы, любовь не царит безраздельно в этих дважды освященных помещениях. Появился новый фаворит среди медиумов, женщина, которую ненавидели все другие. Голос Бьюти перешёл на шепот, когда она рассказывала, какие огромные суммы денег получила эта женщина, и как она убедила ее светлость завещать своё огромное состояние делу спиритизма. С духами для управления им. Двум детям леди Кайар не хватило веры в мир иной, и они захотели денег своего отца для себя. Они поссорились со своей матерью и были отлучены от ее дома. Они наняли юристов и даже вызывали Скотланд-Ярд, который помочь им не смог. Переполох продолжался!

В этот кипящий котел из зависти и ненависти попала Мейбл Блэклесс, она же Бьюти Бэдд, она же мадам Дэтаз, она же миссис Дингл, сама подозреваемая во многих видах проступков. Также и ее муж, проповедующий и практикующий любовь ко всему человечеству, в том числе к авантюристкам и обманутым детям. Также полька медиум с труднопроизносимым именем. На Бьюти здесь, конечно, смотрели, как на человека, вмешивающегося в чужие дела, и интриганку, любовь Парсифаля Дингла считалась лицемерием, а медиумизм мадам была попыткой вытеснить других обладателей этого таинственного дара. Бьюти радовалась всему этому, как ребенок в кино при просмотре мелодрамы. У неё заплетался язык, когда она излагала захватывающие детали. — «На самом деле, мои дорогие, я не удивлюсь, если кто-то попытается нас отравить!» Ее поведение производило впечатление, что она упивается этим восхитительным приключением.

Одним из гостей в этой странной экс-церкви был командор английского ордена Бани и кавалер французского ордена Почетного легиона. Он, казалось, слабел. Его кожа стала желтоватокоричневый, с текстурой пергамента. Руки его дрожали так, что он держал их, прижимая к какой-либо части своего тела, и никогда не пытался писать в присутствии постороннего. Он похудел, и его нос стал ещё больше походить на клюв орла. Как обычно, Захаров избегал всех видов неприятностей, и не принял ничью сторону в этой семейной ссоре. Его интерес был только в получении сообщений от герцогини. Он не покидал сеанса, пока медиум не выбивался из сил. Но он до сих пор не уверился полностью. Он показал это Лан-ни, но не путем прямого заявления, а теми вопросами, которые он обрушил на молодого человека.

Ланни сообщил, не нарушая договоренностей, что он не получает известий от своего молодого друга из Германии, После чего этот рой медиумов принялся за работу, выделяя для него воск и мед. Большинство из этих выделений оказались синтетическими. Ланни уверился, что умные жулики догадались, что пропавший без вести был родственником Йоханнеса Робина, Его самого газеты недавно называли пропавшим, а теперь он вдруг появился в компании с Бэддами. Так как Ганси давал недавно интервью в Париже по этому вопросу, его можно было не брать в расчёт. Так как Фредди бывал в Лондоне и был известен всем друзьям Бэддов, то не надо быть изощрённым детективом, чтобы получить его имя. Каждый выпуск Манчестер Гардиан был полон рассказов о концентрационных лагерях и жестоком обращении с евреями. Поэтому духи стали изливать кучу подробностей. Беда только в том, что в них не было что-нибудь важного.

Был только один медиум, кого Ланни знал и кому доверял, и это была Мадам. Но ее контроль, Тикемсе, был еще не в ладах с Ланни и не будет напрягаться для него. В Нью-Йорке контроль был готов повторять французские предложения по слогам, но теперь он отказался делать то же самое для немецкого языка. Он сказал, что это был слишком безобразный язык, со звуками, которые ни один цивилизованный человек не может произнести. И это говорил вождь ирокезов! Тикемсе сказал, что Фредди не было в мире духов, и что духи, которые пытались говорить о Фредди, похоже, не знают, что-либо определенное. Тикемсе мог сказать клиенту: «Вы опять собираетесь спросить меня о том еврейском парне?» Это грозило разрушить медиумизм Мадам и ее карьеру.