Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 4 из 6

20. Кого там продинамили?

Крупными (я бы сказал – жирными) буквами в самом низу выведено:

«История страны – история динамо»…

По-моему, лучше и не скажешь…

21. Женя Лейбович: никаких некрологов!

И я решил: напишу. Но только не некролог, потому что некролог – это самое последнее, что может быть данью памяти столь незаурядного человека, каким был Женя.

Трудно поверить, но я был знаком с ним более двадцати лет; наверное, с того момента, когда я переступил порог его знаменитого книжного магазина «Болеславский», располагавшегося по своему неизменному адресу с начала тридцатых годов прошлого века – Алленби 72.

За это время магазин сменил всего трех хозяев: первым был собственно Болеславский, вторым – знаменитый израильский композитор Саша Аргов и третьим – Женя Лейбович. И есть какая-то грустная ирония судьбы в том, что он был последним хозяином этого магазина. После закрытия было такое ощущение, что закрылась какая-то очень важная страница в истории Тель-Авива, в истории его бесшабашного русскоязычного братства.

Нет, Женя после этого успел еще очень многое – жил несколько лет в Праге, путешествовал, вернулся в Израиль, участвовал в культурной жизни Тель-Авива, и никто – никто! – даже представить себе не мог, что время начало свой грозный отсчет по отношению к человеку, ставшего своеобразным символом улицы Алленби, ее глашатаем и пророком, ее книгоношей, архивариусом, собирателем традиций и коллекционером необычных человеческих судеб.

Жизнь самого Жени Лейбовича представляется мне совершенно свободным сюжетом для авантюрного романа, где движение жизни составляло главную основу. Достаточно вспомнить, что он вырвался из советской Литвы в Израиль, долгое время бороздил моря и океаны в качестве офицера торгового флота, нажил друзей и врагов, детей и жен, но – куда бы ни бросала его судьба – он всегда оставался самим собой: человеком, исполненным свободы, независимости и сарказма.

Каждый из нас, кого когда-либо прибивала судьба к порогу магазина на улице Алленби 72, должен, наверное, быть благодарен Жене за то, что он заряжал своей энергией и весельем, мудростью и иронией, оптимизмом и верой в собственные силы. Я уже не говорю о том огромном количестве историй, которые дарил Женя совершенно безвозмездно, словно алмазные россыпи разбрасывая.

У него в магазине бывали такие люди, что история каждого могла послужить сюжетом для захватывающего кино или книги. Я помню, как Женя разговаривал при мне с величественным старцем; вначале они говорили на английском, потом перешли на немецкий, а закончили беседу на иврите.

Когда старец ушел, Женя сказал мне, потирая руки:

– А теперь я буду тебя удивлять! Как ты думаешь, сколько лет этому мужику?

– Ну, лет, семьдесят… – пожал я плечами. – А что?

– Семьдесят, – хмыкнул Женя, – ему девяносто лет…

– Сколько? – не поверил я.

– Девяносто! – повторил Женя, довольный произведенным эффектом. – Но это не самое главное, дорогой мой. Самое интересное в другом – этот старик в двадцатых годах слушал в Вене лекции Зигмунда Фрейда!

Сколько таких стариков и фантастических судеб открыл для меня Женя?

Я как-то сказал ему, что надо бы повесить у него в магазине камеру, чтобы она просто фиксировала всех, кто сюда приходит и те разговоры, которые ведутся – и это был бы, наверное, потрясающе интересный фильм.

Женя согласился со мной.

Но камеру так и не повесили.

И теперь, когда Жени не стало, я вновь вспомнил об этом упущении – потому что хоть так можно было бы сохранить неповторимый образ этого закоренелого чудака, фавна, любителя книг и живописи, человека с улицы Алленби, жизнь которого не нуждается ни в каких некрологах!

22. «Я это никогда не полюблю…»





И понимаю – много чего.

Не люблю хамства и неблагодарности.

Не люблю, когда вместо того, чтобы критиковать мое (да и не только мое) творчество, переходят на личности, причем делают это нарочито, зло, выставляя свой коммент на виду у всех, вот, мол, посмотрите, как я его (такой тип людей гениально описан Василием Шукшиным в моем любимом рассказе «Срезал»).

Терпеть ненавижу, когда взрослые дяденьки, добившись степеней известных, плюют сверху вниз на своих бывших коллег или друзей (тоже бывших), не понимая, что жизнь – как качели: сегодня ты наверху, а завтра тебя сбросило как последнего паршивого щенка – и куда ты пойдешь, к кому обратишься?

Не люблю, когда обижают слабых, стариков и детей (общее место, наверное; но, правда, не люблю).

Не люблю, когда женщина унижает себя злобой по отношению к мужчине, с которым она рассталась по тем или иным причинам.

Не люблю, когда мужчина поливает грязью женщину, которую он когда-то любил (но ведь ты любил ее когда-то?!).

Не нравится мне, когда человек лишен чувства юмора, но и в то же время мне не нравится, когда человек слишком много шутит.

Поймал себя на мысли, что очень часто меня бесит исходящая от тех или иных индивидуумов эманация невежества и глупости, помноженная на энергию самолюбования и воинствующей амбициозности. Вот, могу общаться с таким человеком, да, могу, и нет у меня претензий к нему, как к человеку, но эманация эта – Боже мой, как она меня сводит с ума.

Не люблю людей, которые слушают только себя.

Сказал какой-то умный человек: «отличительное качество бездарности – это невозможность принятия корректирующих сигналов извне»…

Мне тоскливо видеть в ФБ посты каких-то активистов – троллей или барабашек, – которые навевают своими загробными речами уныние и печаль, они не понимают, что негатив убивает, разлагает, связывает руки. Пытаюсь что-то объяснить им, потом вижу, нет, не хотят слышать, замкнули уши, закрыли сердца и нудят, нудят, нудят…

…Что-то много собралось этой не-любви.

А что делать?

23. Святая простота?

Нет, в самом деле. Бывает и такое, что самая изощренная фантазия бледнеет перед тем, какие истории сочиняет реальность.

Возможно, то, что мне рассказали, кого-то не удивит; меня, во всяком случае, – удивило. Короче.

К одной моей знакомой частенько захаживала приятельница с дочкой.

– Знаешь, что меня поражало, – рассказывает она, – как бедно была одета малышка! Один раз я увидела ее в стареньких, стоптанных ботиночках, и у меня сжалось сердце. Я потащила ее вместе с мамашей в детский мир и купила ребенку обувку, потом, в следующий раз, платьице, как-то накупила игрушек.

Благодарная мать рыдала у моей знакомой на плече, жаловалась на несчастную жизнь и непутевого мужа, которые далеко не всегда приносит домой зарплату.

– Я тебе так благодарна, ты даже не представляешь себе, что ты для меня сделала! – говорила облагодетельствованная.

Но моя приятельница над этим и не задумывалась: она вообще относится к тем редким людям, кто совершает благие дела, – как это бы пафосно ни звучало, – по велению сердца, повинуясь порывам милосердия и сострадания.