Страница 5 из 12
Загипнотизированный третьим куском пирога, Лешка предпринял жалкую попытку оправдаться:
– Ба, если у них ничего не выйдет, я останусь виноватым.
– Полный бред. Макс ведь не дурак?
Лешка энергично замотал головой – отвлечься от пирога было категорически невозможно.
– Ба, они совсем не подходят друг другу, – завел шарманку Лешка, покончив с очередным куском.
Фаина Абрамовна задавила вялую аргументацию внука фактами:
– Нашей Талли никто не подходит, так что ж теперь? Вешаться?
Был вечер пятницы, и бабушка Фая, недолго думая, постановила:
– Завтра суббота. У Тальки выходной. Вот завтра их и сведем.
План знакомства возник тут же, и креативным его назвать было нельзя даже с натяжкой:
– Я скажу Талли, что Максу нужна консультация психолога.
– Бабуль, неудачное начало, – обеспокоился Алексей, – она решит, что у него с психикой нелады.
– Спорим, она сразу решит, что Макс хочет на нее посмотреть.
– Тогда зачем придумывать какую-то консультацию?
– Алексей, – внушительно произнесла Фаина Абрамовна, – мы должны оставить Максу путь для отхода. Талька наша все-таки сложный человек… А консультация – это еще не предложение руки и сердца, правда?
Промокнув рот салфеткой, Лешка приложился к дряблой щеке благодарным поцелуем: с души свалился камень, все-таки бабушка у них – мозг.
…В субботу Фаина Абрамовна, как договорились, позвонила внуку и сразу взяла быка за рога:
– Макс у тебя?
– Да, бабуль, у меня.
– Тогда я передаю Талли трубку.
И Макс не успел глазом моргнуть, как с Лешкиной трубкой возле уха он оказался втянутым в интригу.
На том конце связи кто-то тихо сопротивлялся и шипел: «Ба, что за цирк-шапито? Он же…».
– Алле? – игриво позвал мягкий интеллигентный голос, но ни игривость, ни интеллигентность не скрыли, а, скорее, подчеркнули сексуальность тембра.
Макс вдруг разволновался. По телу прошла горячая волна, а голова предательски опустела. Нужно было что-то сказать, но что – Макс не мог сообразить, хоть убей. Заказное знакомство, как ни крути, смахивало на сватовство. Ему двадцать шесть, ей – двадцать девять. При таких исходных данных у кого угодно возникнут матримониальные мысли. У Макса возникли.
Внутренним слухом он даже услышал марш Мендельсона…
– Алле-о! – проявила нетерпение трубка.
– Привет! Талли? – Макс очнулся и набрал воздуха в легкие. – Это Максим.
– Максим? – Голос Талли дрогнул.
– Да, друг Алексея. Мы учились вместе. Может, ты даже помнишь меня.
– Да-да, припоминаю, – отозвался голос в трубке.
– Ты можешь со мной встретиться?
Максу показалось, что Талли молчала слишком долго для сестры друга. Инициатива неуловимо ускользала.
– Вообще-то могу, – наконец, последовал ответ.
– Отлично. Где?
– Не знаю. Предлагай.
Назвав первое, что пришло на ум – ресторанчик мексиканской кухни «Амиго» – Макс вернул Лешке телефон и вдруг почувствовал себя опустошенным. Н-да, такого с ним еще не бывало.
Во-первых, он никогда прежде не назначал свидание по телефону.
Во-вторых, девушки его никогда прежде не бывали кандидатами наук и директорами.
То ли он планку повышает, то ли его холостяцкие акции растут…
… Куда-то подевался фен, черт бы его побрал. Последний раз она сушила Фимку, когда та вывалялась в птичьем помете… Общеизвестная Фимкина страсть к экскрементам доканывала Талли, и служила поводом для семейных приколов.
– А не знаешь, зачем я ему понадобилась, ба? – Талли бродила с полотенцем на голове по квартире. Фу, ты! Вспомнила! Вот он, на подоконнике.
Фаина Абрамовна плавно перетекала из комнаты в комнату следом за внучкой.
– Максим окончил финансовую академию, но ему, видишь ли, никогда не нравилось работать с цифрами. Я не знаю точно, почему он уволился, но теперь он понятия не имеет, чем заниматься и что делать: дальше тянуть эту лямку или пытаться круто изменить жизнь.
– Каким образом?
– Он помешан на истории.
– Пф! Учителем хочет заделаться?
– Бери выше – хочет податься в документалистику.
– О-о!
– Да. Так или иначе, он хочет уехать в Германию.
Талли была настоящей внучкой свой бабушки, и ухватывала суть налету: если мальчишка уезжает, то все ограничится консультацией. Талли с удивлением поняла, что ждала большего. Сейчас она бы ухнула в отношения с головой, как в омут.
Лучше омут любви, чем омут сиротства, который она так неосмотрительно пригласила в свою жизнь.
Нет, на любовь она бы не отважилась, а вот интрижка была бы в самый раз. Интрижка отвлекла бы ее, придала уверенности. Да! Мужчина – вот, что ей сейчас показано, а не любовь. Любовь делает больно – так она устроена.
Любовь это… как сильный мороз для бездомного.
Ненужные воспоминания против воли ожили, принялись хозяйничать в памяти…
… Родители спали и видели, что их дочь получит зарубежное образование. Пришлось подчиниться.
Впереди у Талли замаячила разлука с Иосифом.
На память (на вечную память) о себе она проделала все, что проделывает влюбленная нимфетка: соблазнила Иосифа.
Далее последовали клятвы верности, надрывное прощание, самолет и четыре года учебы в университете Тель-Авива.
Ах, какие нежные письма он писал, сколько обещаний в них было! Обещаний вечной любви и неземного счастья. До сих пор рука не поднимается их выбросить.
Возвращаться после университета оказалось некуда.
Родители к этому моменту развелись. Сначала мать, а за ней и отец завели свои семьи, и две половинки души Талли оказались сиротами. По наивности Талли полагала, что Иосиф позовет к себе, но он не позвал.
В разгар лета Талли пробил озноб, когда она увидела Осю с невзрачной носатой девочкой. Не обращая внимания на спешащих мимо людей, парочка обнималась под старой липой, той самой, под которой целовались они с Иосифом. Слабея, Талли жадными глазами вбирала не ей предназначенную нежность.
Ноги подгибались. Она перестала соображать и видеть тоже перестала: слезы ее ослепили или кольцо с гравировкой на пальце у Оси – ее подарок…
В душе треснуло что-то и с гулом обрушилось. И этот гул обрушения застрял в ушах. «Это трещина, – врала себе Талли, – это не пропасть». Вранье не спасало – пропасть расползалась, и она оказалась на краю.
Не известно, чем бы кончила Талли, если б не бабушка.
… Включив фен, Талли направила теплую струю воздуха на голову – радикальное средство от воспоминаний – и посмотрела на себя отстраненным взглядом.
Даже мокрые, волосы были светло-рыжими, как осенний кленовый лист осенью.
Какая она, все-таки, хорошенькая. Хорошенькая и несчастная.
Двое преемников Иосифа не нашли отклик в душе.
«Здесь бессилен даже Лешкин друг, – сказала себе Талли, – каким бы зажигательным он ни был. К тому же эти творческие личности, эти искатели приключений так непредсказуемы, что лучше держаться от них подальше. Устала я от боли, своей и чужой».
– Так я позвоню Алеше? – Фаина Абрамовна всегда была с внучкой терпелива.
Соглашаться Талли не торопилась – пусть ценят. Она отключила фен, устроила его в предназначенный специально для этого держатель и только тогда ответила:
– Ну, не знаю. Если хочешь. – Сердце отчего-то зачастило, Талли почувствовала, что краснеет и разозлилась: вот, что делает одиночество. Она уже готова закрутить с каким-то юнцом, который сам не знает, чего хочет от жизни…
И вообще, это не гуманно – цепляться за первого встречного, чтобы не чувствовать себя мертвой.
Пока Талли препиралась сама с собой, на пороге ванной образовалась Фаина Абрамовна с трубкой в руке:
– Это Макс, – одними губами проартикулировала она.
В самый последний момент Талли почувствовала дыхание судьбы и струсила:
– Ба, – зашептала она, – зачем этот цирк-шапито? Может он…
Трубка оказалась у нее в руках, и все сомнения пришлось отложить.