Страница 6 из 11
Путешествие «all inclusive» продолжалось.
Первыми официантка принесла, как водится, выпивку и оливки. Подождав, пока девушка расставит все в соответствии с пожеланиями, Чарнецкий сказал тост:
– Дорогие дамы, я путешественник со стажем, и у меня есть примета: если везет с попутчиками – повезет в поездке. Мне повезло оказаться в столь приятном обществе (публицист каждую осчастливил улыбкой), так что я теперь не сомневаюсь: командировка получится незабываемой, может быть, даже потрясающей. Выпьем за удачное начало. Оно, как известно, всему голова.
Еще лет пять назад… даже три года назад Михалина, пожалуй, стала бы поклонницей концепции Чарнецкого, но сейчас, в Катькином присутствии (особенно в Катькином присутствии) псевдо – философские экзерсисы ничего, кроме скепсиса не вызвали.
И потом, пока она тут шикует на последние, Суслика целуют «куда захотят» – не очень романтический фон для путешествий.
– Угощайтесь, – Чарнецкий подвинул оливки на середину столика.
Михася сделала экономный глоток вина, а Чарнецкий с Катькой хлопнули по пятьдесят.
Жеманно отставив мизинец, чертова кукла двумя пальцами взяла оливку, поставила локти на край столика, от чего голова утонула в плечах, сделав ее похожей на китайского болванчика. Наглые глазенки утюжили господина публициста.
В Михалине тут же подняла голову обманутая жена. С инстинктивной неприязнью глядя на крашеную девицу, она вдруг уверовала, что Митяя соблазнила вот такая же шельма.
Михалина тихонько вдохнула о забытых четках.
Чарнецкий смотрел на Катькины этюды мужским тяжелым взглядом в упор, в лице проступило что – то животное…
– Ну, рассказывайте, – потребовала шельма.
– Что бы вы хотели услышать? – прохрипел публицист.
– О чем вы пишете? – Катька, дрянь, поводила оливкой по нижней губе, потом по верхней, потом лизнула ее, потом принялась посасывать…
Краевед разволновался.
Катька и Борис сидели друг напротив друга, и не требовалось большого ума или изощренного воображения, чтобы представить, как Катькины колени легонько касаются колен публициста. Или оказались между ними… А может, Катькина ступня с педикюром уже обвилась вокруг брутальной волосатой лодыжки…
Теория Чарнецкого оправдывала себя прямо на глазах у изумленной публики. Михася не знала, куда деваться. Захотелось подняться и уйти, причем, она была уверена, что эти двое даже не заметят ее исчезновения. А если заметят, то не испытают по этому поводу никакого раскаяния.
Эта обидная мысль и – главное! – нетронутый салат придали ей решимости.
Михалина почувствовала ожесточение. Ну, уж нет.
В отместку попыталась проделать с оливкой тот же фокус, но подлая оливка выскользнула из пальцев и укатилась, причем все стали заглядывать под стол, будто собирались достать ее и вернуть Михалине на тарелку.
– Я пишу на исторические темы. – Поправив очочки, публицист кашлянул в кулак. – Увлекаюсь краеведением. В общем, дамам это не интересно.
– Вам не везет с женщинами? – тоном злобной фурии поинтересовалась Михалина.
Чертова кукла ехидно прыснула, а Чарнецкий, напустив на себя простодушный вид, сознался:
– Я женат в третий раз – не знаю, это везение или неудача?
Катька залилась визгливым смехом, и Михася со свирепым видом переключилась на нее:
– А вы, Катя, замужем?
Бестия оказалась прирожденной соблазнительницей.
– А давайте выпьем, – ловко ушла от ответа она.
Возражений предложение не встретило, Борис налил себе и Катке, все подняли бокалы и выпили за успешное продолжение путешествия. Сделав глоток, Михалина повторила вопрос:
– Так что, Катя, вы замужем?
– До чего ж ты любопытная! – после второй Катька отбросила церемонии.
– С кем поведешься. – О сладостном бесстрастии Михалина благополучно забыла. Катьку она уже тихо ненавидела.
– Ты похожа на мою мамашку.
Обмен любезностями был прерван появлением официантки с закусками. За столом произошло понятное оживление, и это дало Михалине фору. С ответом она нашлась, только когда официантка отошла:
– Слава богу, у меня нет дочери.
– У тебя сыновья? – Не дожидаясь тоста, Катька опрокинула очередные наркомовские. Ее развозило на глазах.
– Двое, – буркнула Михася и принялась за салат.
– Да вы что? Никогда бы не подумал! – воскликнул Чарнецкий, и Михася сразу же все простила журналисту, хотя это и была очевидная, грубая лесть.
– Да ладно, Борюсик. – Язык у Катьки уже слегка заплетался. – У нее же на лбу написано: мать и верная жена. Брак – один на всю жизнь, дети – смысл жизни. Ни одной интрижки, ни одного поцелуя на стороне. Пояс верности на тебе?
Михалина слушала эту дрянь и ощущала, как кровь приливает к голове. Пальцы нервно обвились вокруг ножки бокала. Выпить вино или выплеснуть в наглую рожу, – колебалась она.
– Завидуешь? – Михася все – таки склонилась к мысли не прибегать к радикальным мерам, и сделала еще один глоток, уже не такой экономный.
– Девочки, – расстроился краевед – публицист. – Ну, зачем же вы так? Женщин должно быть много и разных. Одному одни нравятся, другому другие.
– Да ради бога, – противно ухмыльнулась бестия. – Просто от нее скукой разит, как от нашего сантехника пивом: за версту.
– Интересно. А вам какие нравятся? – Михалина повернула лицо к Чарнецкому, натолкнулась на снисходительный взгляд и почувствовала себя серой, провинциальной, стареющей дурой. Она уже жалела о том, что пошла в ресторан. Лучше бы осталась в купе со стриженым бедуином.
– Признаюсь, я не однолюб, и идеальным мужем меня назвать нельзя, – с подкупающей самоиронией сообщил господин Чарнецкий. – И в разном возрасте мне нравились разные женщины. В юности – такие, на которых можно положиться: серьезные, ответственные, домовитые. Такие, как вы, – адресовался Михалине господин Чарнецкий. – Потом…
– Потом такие, как я, – ввернула Катька.
– Да, – не стал запираться Чарнецкий. – Вы угадали. Вторая моя жена была на вас похожа. Такая же отчаянная любительница ресторанов и компаний.
– А третья? – раздраженно спросила Михалина.
– А третья…
Чарнецкий не успел завершить сравнительную характеристику жен – у Катьки зазвонил телефон.
– Да? – Видно было, что звонок не доставил удовольствия бестии. Она отложила вилку и поднялась с места, но тут же плюхнулась обратно.
Со второй попытки выдре удалось встать, и, пошатываясь, она удалилась в тамбур.
Оставшись вдвоем с Чарнецким, Михася поняла, насколько же одичала за Небитюхом!
Проведя в браке двадцать лет, она совершенно разучилась вести себя в обществе. Ее сковало напряжение, она не знала, о чем говорить, как сесть, куда девать руки. Секунды превращались в минуты, а она не могла заставить себя оторвать глаза от окна. Это было смешно: за окном не видно было ни зги.
Глядя на проносившиеся в отдалении редкие огоньки, Михася вспомнила дом, свою семью и мужа.
Неожиданно на ум пришло сравнение с маминым прадедом, бежавшим с пересылки в Сибири, и необыкновенное чувство освобождения охватило ее, и даже мелькнула шальная мысль: побеги у них, Трацевских, в крови.
Страшно – да, было, но еще сильнее страха было любопытство. Что там, за колючей проволокой?
Изменения приобретали лавинообразный характер: Михалина не заметила, как осушила бокал.
Минуту назад развод представлялся ей черным пятном на биографии, убийственной процедурой, придуманной фарисеями и чернокнижниками как месть за Евин грех. И вдруг в вагоне – ресторане, уносящем ее на запад, под стук колес, после бокала вина слово заиграло совсем другими красками, совсем другими…
Страх и любопытство – не эти ли чувства испытывала Ева перед грехопадением? Конечно, мужчины свалили всю вину на прародительницу, но Адам! Адам ведь мог и отказаться! Может, в этом и состоит истинное предназначение женщины – проверять мужчин на вшивость?
Она поняла, что улыбается.
… Ей не было восемнадцати, когда она влюбилась, как утонула.