Бунт атомов

- Где же оно?

Клейст протянул Дерюгину маленький конвертик, адресованный по-немецки крупным разгонистым почерком.

Вскрыв его, Дерюгин вынул клочок бумаги, на котором прочел несколько коротких фраз:

"Вы правы, Дерюгин: люди - песчинки в урагане времен, но беда в том, что они не хотят этому верить, а живут и истекают горячей кровью, когда, споткнувшись, попадают под колеса. Одна из таких жертв на вашей совести, и я бы дорого дал за то, чтобы вы когда-нибудь это почувствовали. Люди песчинки, Дерюгин, но песчинки с живою душой, о которой вы позабыли. Гинце".

Дерюгин несколько раз перечел этот странный обвинительный акт, потом решительным движением разорвал его в клочки и выбросил их в открытое окно.

- Что-нибудь неприятное? - спросил Клейст.

- Да,- задумчиво ответил инженер,- трагедия слабых душ, не умеющих сохранить равновесие с коллективом.

- О, это задача не из легких,- возразил немец.

Дерюгин пожал плечами.

- Когда-нибудь она перестанет быть задачей, а сделается инстинктом, всосанным с молоком матери.

- Да будет так,- улыбнулся Клейст.

Еще несколько дней воспоминания о грустном конце Дагмары смущали радостное возбуждение выздоравливающего организма.

Мысли невольно возвращались скова и снова к роковому дню.

О чем думала она в это ужасное утро? Зачем явился сюда отвергнутый вздыхатель, превратившийся теперь в сурового обличителя, и о чем они говорили? Хотел ли он облегчить бремя, легшее на слабые плечи, или только увеличил его и разбередил не затянувшиеся раны? Чего он ждал, бродя по улицам маленького городка тихой Мазовии? Впрочем, это ясно, разумеется: ведь площадка на скате холма должна стать могилой Дерюгина.

И лишь случай смешал все расчеты. Если только это был случай...

Неужели она сама пошла навстречу смерти? На эти вопросы ответить было некому.

Между тем жизнь брала свое, и воспоминания, заволакиваясь дымкой тихой печали, вытеснялись живыми делами и заботами насущного дня.

А они кипели вокруг широким потоком. Прошел месяц, и еще не были ликвидированы разрушения и бедствия, причиненные выстрелом. Район их значительно превзошел предполагаемые раньше размеры. Пултуск и даже Ломжа попали в полосу значительного землетрясения и урагана и сильно пострадали; от Млавы, Прасныша, Макова не осталось камня на камне. Даже в Варшаве сотрясение было настолько сильно, что некоторые дома дали трещины, и не осталось почти целых стекол. Несмотря на эвакуацию населения, число жертв в зоне, захваченной катастрофой, превышало тридцать тысяч человек. Очень значительны были разрушения и в прилегающей области восточной Пруссии.

Сила удара была такова, что она отмечена была сейсмографами всех станций обоих полушарий, как не уступающая сильнейшим землетрясениям, известным в истории. Воздушная волна, ослабевая постепенно, обошла вокруг земного шара, как это было и во время знаменитого извержения на Кракатау.

Освобождение дорого стоило человечеству, но все же оно торжествовало победу, и оба инженера, как герои дня, очутились в центре этого радостного возбуждения. Еще в Пултуске, лежа в больнице, Дерюгин был завален потоком приветствий изо всех углов земного шара и .особенно, конечно, от московских и ленинградских друзей. Конгресс физиков в Париже прислал пространную телеграмму, в которой выражал свою радость по поводу спасения инженера и просил его принять звание профессора honoris causa Сорбонны.

Когда Дерюгина перевезли в Варшаву и он лежал в Уяздовском госпитале, окруженный всеобщим вниманием и уходом,- не было конца посещениям бесчисленных делегаций, уполномоченных от учреждений и просто отдельных лиц, особенно восторженных варшавянок, превративших палату, в которой помещался Дерюгин, в какую-то выставку сувениров и живой сад, засыпанный букетами. Вместе с тем объявлен был конкурс на лучший проект памятника героям долга, положившим жизнь под Красносельцами за счастие человечества. Этот прекрасный, полный тихой печали и торжественного величия монумент можно видеть сейчас в Варшаве, на Саксонской площади, на месте православного собора, когда-то срытого после объявления независимости Польши.

Все это торжество было тем более значительным, что развертывалось на фоне зари занимавшегося нового дня. События, которым толчок был дан катившимся по континенту атомным шаром, развивались неуклонно, по неизбежным законам, против которых бессильно было еще вспыхивавшее то там, то здесь сопротивление.

Народы Европы праздновали зарю своей свободы среди обломков дряхлого, умирающего мира. Конгресс физиков, видоизмененный и расширенный включением специалистов из других областей мысли, был превращен в постоянное учреждение, занятое разработкой научного плана организации жизни Союза свободных народов. Все это настолько захватывало колоссальным размахом событий, что все личное тонуло в нем, как в неоглядном океане.

И почти незамеченным прошло для Дерюгина полученное им уже в Варшаве сообщение о конце Горяинова. Старый скептик был найден мертвым в номере гостиницы в Лондоне, куда забросила его скитальческая судьба. Он сидел у стола над развернутым номером "Times" а, сообщавшим о событиях у Красноселец, о победе человеческого духа над взбунтовавшейся материей, и через всю страницу выведенные красным карандашом бежали неровные, будто падающие, буквы: "vanitas vanitatum et omnia vanitas!"[ Суета сует и всяческая суета! ]

Он умер от паралича сердца.

Эпилог

Судьба атомного шара довольно долго оставалась неизвестной. В момент выстрела все ближайшие к месту события обсерватории и отдельные наблюдатели лихорадочно всматривались в ту точку горизонта, где предстояло увидеть полет странного снаряда. Но все надежды были обмануты. В огромном вихре огня и дыма, поднявшемся к небу в момент взрыва, нельзя было различить и следа огненного шара. Да и скорость движения газовой волны была слишком велика, чтобы уловить его траекторию. Впрочем, в обсерватории в Варшаве, по-видиму, удалось заметить его след уже в верхних слоях атмосферы в виде огненной линии, слегка склоняющейся в сторону вращения Земли, но это было все. Дальше всякий след атомного шара терялся на недосягаемой высоте.

Некоторое время это странное исчезновение служило причиной серьезного беспокойства в научных кругах, не знавших, чем его объяснить. И только спустя почти месяц после катастрофы - в обсерватории Mount Wilson в Калифорнии была обнаружена новая звезда, совершающая самостоятельное движение по небесному своду между созвездиями, лежащими близко к плоскости эклиптики.

Она сияла голубоватыми лучами, похожими на свет Ориона, и перемещалась с востока на запад с угловой скоростью, указывавшей на очень близкое расстояние ее от нашей планеты.

Внимательное вычисление элементов ее орбиты указало, что имеют дело с неизвестным спутником Земли, обращающимся вокруг нее на расстоянии около трех тысяч километров.

Тщательное изучение спектра нового светила и всех особенностей его движения сделало очевидным, что найден, наконец, выброшенный за пределы Земли атомный шар, превратившийся во вторую маленькую Луну, излучающую в междупланетных пространствах никому теперь не страшную энергию, еще так недавно угрожавшую гибелью земному шару. Не получая пищи извне, будущий вихрь должен был постепенно угаснуть, истощив накопленную в нем силу, и умереть естественной смертью.

Представлялось странным неожиданно большое удаление шара от Земли, которое нельзя было объяснить инерцией удара, но, очевидно, здесь выступили на сцену магнитные силы Солнца, а может быть и другиееще неизвестные нам влияния, приблизившие шар к центральному светилу. Гроза миновала. Атомы материи, взбунтовавшиеся против человека, были побеждены его торжествующим разумом, страшная заноза вырвана, и к сонму космических тел прибавилась новая звезда, совершающая свой незыблемый путь в мировых пустынях по железным законам вечного разума и озаряющая своим светом зарю новой эпохи Земли.