Шедевр

В дверь негромко постучали, я обернулась и увидела Бена. Он был одет в твидовый пиджак и джинсы и казался непривычно оживленным. Мне на секунду вспомнились слова Петры о том, что я всегда западаю на буржуа. Бен не говорил, просто стоял и рассматривал мой наряд. На его лице мелькнула полуулыбка, а в глазах появился блеск — или же это всего лишь отражение огня в камине? Затем Бен спокойно протянул мне руку, и я положила свою руку сверху. Его ладонь была мягкая и теплая.

— Когда мне было двадцать, я жил через дом от музея Фрика, — негромко сказал Бен. — Каждое воскресенье я ходил туда, выбирал одну картину и изучал ее в течение часа. Думаю, портрет Фрэнсис Лейлэнд был моим любимым. Уистлер выбрал себе прекрасную музу.

Я не высвободила руки.

— Твое представление состоится в гостиной, как и было оговорено, после чая, — мягко продолжал Бен. — Остальные гости приглашены на половину пятого. Но сначала, — сказал он, — я хочу тебе кое-что показать.

— Ты что-то купил? — спросила я, предположив, что его волнение связано с новым приобретением.

— Эстер, ты, судя по всему, считаешь меня ужасным транжирой, — ответил Бен с притворным отчаянием, инстинктивно убирая руку и воздевая ладони к небу. — Да, ты вдохновила меня на покупку еще одной замечательной новой работы.

Он быстро вывел меня из библиотеки, мы прошли длинный белый холл, вошли в открытую дверь и оказались в кабинете с бардовыми стенами и огромным столом из красного дерева. За ним висела новая картина. Я уставилась на нее во все глаза и не могла оторваться. Первой моей мыслью было спросить, оригинал ли это, но я сдержалась. Бен Джемисон не стал бы покупать копию, он мог потратить деньги только на настоящий шедевр.

Картина была мне хорошо знакома. Я чувствовала себя странно, стоя перед женщиной, изображенной на портрете, и любуясь ею, когда на мне такое же платье.

— Ты выглядишь так, словно увидела привидение, — сказал Бен, страшно довольный собой.

Это была правда. У меня от волнения вспотели руки, и я не смогла ничего ему ответить. Вместо этого я продолжала смотреть на нее — сначала на лицо, потом на рыже-каштановые волосы, на складки платья цвета слоновой кости, расшитые золотом, на прекрасные руки, обвивающие корзину с розами.

— Ты знаешь, что это за картина? — Бен говорил тихо, но в его голосе слышалось удовлетворение.

Я повернулась и взглянула на него. У Бена был легкий загар — несмотря на то что на дворе середина февраля и мы находимся в Нью-Йорке. Только люди с внушительным состоянием могут иметь такой неподдельно счастливый вид в это время года. Я медленно кивнула, но не могла произнести ни слова. Это была единственная выбранная мною для создания серии картина, которую я не смогла увидеть в оригинале. Потому что это была раритетная вещь, шедевр, находящийся в частной коллекции. Если бы Соня Мирч не упомянула эту картину, я бы никогда не решилась искать ее в репродукциях. И после своего последнего визита в Нью-Йорк я занялась усердными поисками.

Мне ничего не хотелось говорить. Бен заметил мое недовольство.

— Мне необходимо было ее купить, Эстер, — оправдывался он. — Ты здесь лишь на время. А картина останется со мной навсегда. Как напоминание о моем первом приобретении живого произведения искусства.

— Как тебе удалось достать ее?

— В общем-то, так же, как и тебя. — Его глаза блеснули. — Я сделал предложение, от которого прежний хозяин картины не смог отказаться.

— Но почему? Ты ведь не коллекционируешь произведения искусства девятнадцатого века.

— Я понял, что Фрэнсис — одна из твоих героинь, как только увидел список в каталоге. — Бен улыбался, непонятно — своим мыслям или мне. — Конечно, я не догадался, что ты использовала как источник вдохновения работу Уистлера, а не Россетти.

— Ты уверен? — Я вспомнила встречу с Соней в музее Фрика. Без сомнений, это она показала ему картину.

— Ну, ладно, допустим, я обладал конфиденциальной информацией, — признал он с ухмылкой, — но приобрести оригинал не так-то просто. Шедевры, находящиеся в национальных коллекциях, недоступны никому, — кроме, быть может, Гетти, как вам, британцам должно быть хорошо известно после вашего недавнего спора из-за «Мадонны с гвоздиками».

Бену известно много хитрых приемов. Мне на ум пришел Гай с его неутолимой жаждой фактов по истории искусства и преклонением перед эстетикой. В отличие от него Бен наслаждался не только знанием, но и обладанием понравившейся вещью.

— Почему ты занимаешься коллекционированием? — неожиданно спросила я.

Он взглянул на картину, висевшую перед нами.

— Это мое увлечение. Наверное, ты можешь подумать, что для меня это убежище. К счастью, я зарабатываю достаточно денег, чтобы финансировать свою привычку.

— Но зачем тебе нужно непременно владеть произведением искусства? Почему тебе недостаточно просто сходить и посмотреть на него в музей?

Прежде чем ответить, Бен взглянул на картину Россетти.

— Для меня произведения искусства — это члены семьи. С ними я чувствую себя защищенным.

Кажется, он говорил искренне.

— Ко мне это, конечно, не относится? — поинтересовалась я.

Бен отвел взгляд от картины и посмотрел на меня — оценивающе, пристально и внимательно. В его глазах была едва уловимая насмешка.

— Разве я мог отказаться от возможности купить живой шедевр?

— Тебе нравятся азартные игры?

На его лице отразилась обида, но в глазах по-прежнему светились лукавые искорки.

— Покупая тебя, я не играл, Эстер. Я купил тебя, потому что идея проекта показалась мне весьма оригинальной, и когда я увидел тебя на сцене, — что ж, ты была очень изысканна. Я питаю тайную, но непоколебимую страсть к женщинам с полотен Энгра. То есть ты привлекла меня сразу по двум пунктам. Такой случай выпадает не часто.

— И ты так много заплатил за меня, что твое имя попало на первую полосу «Нью-Йорк Таймс».

— Это побочный эффект покупки.

Слова Бена меня удивили.

— Ты не хотел рекламы?

— Нет. — Казалось, эта мысль очень взволновала его. — Благополучие моих клиентов зависит от того, насколько я осмотрителен.

— А кто твои «клиенты»?

Мой вопрос снова стал причиной его недовольства. Он сделал шаг назад и взглянул на миссис Лейлэнд.

— Частные инвесторы, — многозначительно ответил Бен, — в распоряжении которых находятся очень внушительные суммы, и, честно говоря, Эстер, в тот день, когда я тебя купил, я заработал больше комиссионных, чем потратил на тебя. В моей работе нужно уметь быстро реагировать. Я увидел, на сколько тебя можно оценить. И намеренно назвал высокую цену, чтобы завершить торг. В тот момент мимо меня проплывали суммы гораздо крупнее той, что была заплачена за тебя. Поэтому я не особо переживаю из-за такой цены.

Его слова подействовали на меня как удар ножом. Для меня миллион долларов — это миллион долларов. Едва ли такую сумму можно назвать мелочью, независимо от того, кто ее выкладывает. Бен с улыбкой смотрел на произведение Россетти, по всей видимости, не догадываясь, какое оскорбление только что мне нанес. Его переполняло ощущение триумфа. Я задумалась: а не мечтает ли Эйдан когда-нибудь стать таким же и не является ли мой успех, которого он так желает, всего лишь гарантом его финансовой успешности? Надеюсь, что нет, но не уверена. В таком холодном расчетливом стремлении к успеху есть что-то ненормальное. Похоже, Бен никогда не раскрывается полностью.

Я почувствовала у двери чье-то присутствие, обернулась и увидела дворецкого.

— Гости ожидают вас в библиотеке, сэр.

Бен осторожно положил руку мне на спину. Я отстранилась. Он либо не заметил, либо предпочел не обратить на это внимания, и продолжал сладким голосом:

— Не могу дождаться твоего выступления в образе Фрэнсис Лейлэнд. Я думаю, нам пора. Пойдем.

Бен вывел меня из комнаты. Я не могла сдержаться и оглянулась. «Мона Росса», портрет Фрэнсис Лейлэнд висел в полутьме, застывший образ, равнодушный к разыгрывающейся перед ним драме; всегда спокойная и невозмутимая, вечно сосредоточенная на собирании цветов.