Шедевр

Я решила начать представление с конца жизни Викторины Меран и от него в обратном порядке продвигаться к тому великому периоду, когда она позировала для «Олимпии» Мане. Мне хотелось показать, как время постепенно разрушало Викторину по мере того, как картина с ее изображением неуклонно росла в цене.

К тому времени как мы приехали в галерею, я сильно нервничала. Джо превозмог свое отвращение к публичным мероприятиям, и теперь его молчаливая компания действовала успокаивающе. Возможно, это происходило от его невозмутимости и из-за того, что он относился ко мне как к обычному человеку. Большинство людей ищут во мне что-то необыкновенное, какие-то выдающиеся особенности, по которым они смогут составить понятие о моей личности — понятие совершенно далекое от реальности. Быть знакомым с Эстер Гласс или любой другой знаменитостью для таких людей — большая привилегия. Популярность — это валюта, постоянно растущая в цене, о чем мне недавно напомнило появление Кенни Харпера. Я чувствовала, что Джо готов потратить свое время и на дворника, если бы тому было что рассказать. Грег же, глядя на преуспевающего художника, буквально потирал руки; он старался ничего не упустить, и перед его глазами мелькали доллары.

— Ваше присутствие здесь большая честь для нас, — сказал он, протягивая для пожатия потную ладонь.

— Скорее, это большая честь для меня, — пользуясь талантом актрисы, ответила я нежным как сливки голоском.

Представление было назначено на семь. Грег провел меня в крохотную комнатку, вдоль стен которой стояли холсты. Карла предприняла попытку оборудовать ее под гримерку, поставив тут маленький столик с зеркалом и стул и прибив к двери пару крючков для одежды. В целях безопасности комната была оснащена экранами, показывающими галерею. Готовясь к выступлению, я краем глаза поглядывала на то, что происходит снаружи. Было довольно сложно сконцентрироваться на Викторине, когда на экране стали появляться будущие зрители.

Первой появилась Соня — как обычно в сером костюме, но на этот раз в сочетании с ярко-розовой блузкой, украшенной оранжевыми цветами. Она сразу направилась к Джо, и когда они обнялись, пространство между ними почти полностью сократилось. Они явно хорошо знали друг друга. Потом показались Бен и Сара. Бен выглядел не таким деловым, как обычно, на нем были джинсы и кожаная куртка, и он напоминал звезду Голливуда среднего возраста: привлекательный, но уже слишком зрелый, чтобы получать главные роли. За ним шла Сара в одном из своих нейтральных бежевых костюмов. Бен и Грег отошли в сторону, и я увидела, что они направляются в кабинет Грега. Затем появился Эйдан, рядом с ним шла Каролин. К моему удивлению, Соня кинулась к ней с распростертыми объятьями. Взяв Каролин под руку, Соня наклонилась, чтобы запечатлеть дружеский поцелуй на щеке Эйдана, и вскоре все трое увлеченно беседовали. Джо неторопливо подошел к ним и присоединился к разговору. Все вели себя крайне непринужденно. Затем я поняла, почему мне так кажется: все они были старыми друзьями Эйдана. Уверена, что он знаком с ними уже много лет. И до сегодняшнего дня он не собирался впускать меня в эту тесную компанию.

Вскоре начали приходить и другие зрители, — смешанная, дорого одетая толпа из молодежи и пожилых людей, в оригинальных нарядах и классическом черном. Некоторые казались мне знакомыми, наверное, я видела их на презентации «SO» во вторник. Настал звездный час Грега. Я смотрела, как он вновь появился и переходит от компании к компании, разводя руками в приглашающем жесте, затем, перекинувшись парой-тройкой слов, оставлял собеседников и направлялся к следующей компании. Тем временем Бен подошел к Эйдану. Я с интересом наблюдала, как он похлопал Эйдана по спине, а затем они крепко пожали друг другу руки.

Даже из своей дальней комнаты я чувствовала, как нарастает нетерпение гостей. Попасть на мой частный просмотр могли только привилегированные особы, всего тридцать человек. Грег спросил, могут ли прийти журналисты, и мы позволили присутствовать только «Вэнити Фейр». Их известный фотограф являлся не меньшей знаменитостью, чем все остальные. Он ходил по галерее и фотографировал богему, занимавшуюся болтовней и распитием шампанского.

Галерея Вейца состоит из трех сообщающихся между собой залов. Гостей сначала пригласили в «заднюю галерею». Мое представление должно было состояться в «средней галерее», где уже установили шезлонг и ширму. В 18.55 я увидела, как Грег с Карлой начали заводить гостей в следующий зал, где все еще висели Сонины экраны. Оттуда их будут по десять человек приглашать в зал, где состоится мое выступление.

Я повторю семиминутный спектакль трижды, чтобы каждый из присутствующих смог его увидеть. Как и предполагалось, Карла наугад открыла «интимный дневник» и положила его на большую пурпурную подушку в центре зала, где были гости. Надпись рядом с ним гласила: «Разрешается трогать руками». Приглашенные вернутся сюда после окончания просмотра.

Никем не замеченная, я пробежала в «среднюю галерею», зная, что зрители ожидают в соседнем зале. Я заняла свое место за ширмой перед шезлонгом, покрытым черным бархатом. Карла заглянула в дверь. Я кивнула ей. Она включила музыку, которую я подготовила для представления, и выключила свет. Теперь зал освещался только красными лампами.

Фортепианный цикл «Картинки с выставки» был сочинен Мусоргским в 1874 году, через год после создания «Олимпии» Мане. Он посвятил его утрате близкого друга, русского художника Виктора Гартмана[20]. Цикл начинается с «Прогулки» — темы, которая повторяется четыре раза, соединяя остальные части в единое произведение. «Прогулка» перемежает десять музыкальных отрывков и навевает мысли о том, как зрители ходят по выставке, останавливаются у некоторых картин, переходят к следующим. Это послужит хорошим музыкальным фоном к выступлению Викторины Меран.

Музыка известила гостей о том, что я готова. Склонив голову, я слушала, как первые десять зрителей тихо входят в зал. Рядом с ширмой стоял маленький черный ящик с отверстием для пожертвований. Я слышала, как каждый из гостей бросает туда монеты и просовывает бумажные купюры. Когда дверь закрылась, я поняла, что зрители готовы к представлению, и почувствовала на себе сквозь смотровые отверстия их жадные взгляды.

Я изображала старую сгорбленную даму с бутылкой джина в руке, которая, нетвердо стоя на ногах, постукивает тростью и что-то невнятно бормочет. Передо мной на полу лежал поношенный французский берет с несколькими франками внутри. Я, шаркая, ходила вокруг, пытаясь двигаться в такт музыке. Это было гротескное изображение бедности и слабого здоровья.

Затем я остановилась, уронила трость, и она покатилась по полу. Я начала медленно выпрямляться: сначала ноги, потом спина и плечи. Наконец я подняла голову и пристально посмотрела на ширму, словно только что заметила ее — и зрителей за ней. Не отрывая взгляда, я потянула парик и сняла его; под ним был другой — волосы цвета меди, собранные на затылке. Я подняла берет и рассовала мелочь по карманам. Затем я начала двигаться очень быстро. Сначала я взяла зеркальце, стерла салфеткой макияж, заново обвела губы и накрасила тушью глаза. Потом накинула на голову японскую шаль, взяла с пола маленькую черную сумочку и принялась нервно ходить туда-сюда.

Вдруг я села на кровать, уронила сумочку, взяла гитару и начала рассеянно играть, словно чтобы успокоиться, — всего несколько аккордов, перекрывающих классическую музыку, служившую фоном. Затем засунула гитару под кровать, натянула черное покрывало, чтобы не было видно шезлонга с хлопчатобумажными простынями и подушками. Я встала перед ним, потом обернулась и со скучающим видом посмотрела на ширму, стараясь передать выражение Викторины на картине Мане. После этого я начала снимать одежду.

Раздевшись, я открыла сумочку, достала оттуда цветок и воткнула его в волосы за ухо, надела на пальцы кольца, а на правое запястье — золотой браслет. Потом я завязала на шее черную бархатную ленточку, расстелила шаль поверх белой простыни и легла в той позе, в которой изображена «Олимпия», положив левую руку на живот. И, наконец, я сделала так, чтобы с левой ноги соскользнул туфель.