Шедевр

— Цвета просто необыкновенны! — прошептала я.

— Использование желтого делает рисунок единственной пастелью, оставленной Леонардо, — ответил Гай. — Благодаря уже одному этому факту рисунок уникален.

Я долго и пристально смотрела на Изабеллу. Что особенного я нашла в обычном рисунке?

Изабелла была нарисована в классической позе, в отличие от менее канонического стиля, использованного Леонардо позже в «Джиневре деи Бенчи» или «Моне Лизе». Изабелла повернула и немного наклонила голову, совсем как на монете, которую я видела в Вене. У нее были выразительные черты лица, резко очерченный нос и большие глаза. Рот, изогнутый в мягкой полуулыбке, густые и длинные волосы, сложенные руки.

— Она была беременна? — небрежно спросила я.

Гай пожал плечами.

— Согласно хроникам, это возможно. Так утверждают и некоторые критики. Они также говорят, что модель, послужившая прообразом Моны Лизы, тоже ждала ребенка. В обоих случаях они указывают на круглые лица и фигуры, а также на тот факт, что на обеих женщинах нет ни одного кольца.

Я решила сверить даты. В рисунке чувствовалась поглощенность женщины земными заботами, каким бы «сухим» ее изображение ни казалось за счет техники исполнения; в нем также было ощущение реальности: густые, шелковые на вид волосы, теплая кожа. Я уже знала, что Изабелле очень хотелось иметь свой портрет, выполненный Леонардо, и художник не обманул ее ожиданий.

— Четыре года герцогиня Мантуанская просила Леонардо нарисовать ее портрет, — сказал Гай. — Можно заметить, насколько этот рисунок схематичен. Он явно выполнен с целью перенести его на холст. Очевидно, Леонардо собирался написать полноценную картину, но у него репутация художника, который не заканчивал свои произведения.

— Думаю, он был слишком занят изображением улыбки Моны Лизы.

Гай рассмеялся:

— Надеюсь, Изабелла осталась довольна результатом: в этом рисунке, который является настоящим шедевром, художник выполнил часть своего обещания.

Я попросила Петру сшить костюм, основываясь на картине Тициана, но в котором все же присутствовал бы свободолюбивый дух Изабеллы с рисунка Леонардо. Следующие несколько дней мы провели вместе, занимаясь костюмом. Каштановая юбка из шерсти и кашемира и искусно скроенный жакет были украшены богатой вышивкой с вкраплением эмблемы Изабеллы. Это был прекрасный костюм «от кутюр» с меховым воротником и манжетами, к которому прилагалась шляпа в форме анемона. Я легко могу представить, как следующей зимой парижанки будут гулять в таком костюме по Елисейским полям, с пуделем в тон к пальто, которое открывает каблуки.

Я пригласила на последнюю примерку Линкольна Стерна и его оператора. Все было готово — кроме «Юдифи» Климта, которая не может быть закончена раньше, чем я съезжу в Венецию. Я показала Линкольну все свои костюмы, кроме «гвоздя программы» — роскошного красного бархатного платья Мари Маркоз, которое пока оставалось за кадром, в ожидании дня моей продажи.

Наибольшее впечатление на всех произвело платье Фрэнсис Лейлэнд, выполненное Петрой. Мы одновременно уехали из Нью-Йорка, увозя папку с репродукциями картин, которые нашли в музее Фрика: предварительные эскизы платья. Как выяснилось, Уистлер считал себя не только художником, но и дизайнером, и сам придумал одежду для Фрэнсис. Ее наряд можно охарактеризовать как «платье для чая» — стиль, распространенный с США и Англии в 1870-х. Такая одежда являлась удобной альтернативой тугим корсетам того времени и была звеном, соединяющим исторический костюм с современным.

Серия рисунков отражала процесс творческого поиска Уистлера. Они включали изображение сложносочиненных розочек, служивших пуговицами, и различные варианты самого платья — с тщательно прорисованным шлейфом, разнообразной цветовой гаммой, с использованием цвета слоновой кости, бледно-желтого, оранжевого и ярко-алого цветов. Вряд ли миссис Лейлэнд позировала для этих рисунков, — ее голова нарисована чисто схематически. Петра обнаружила, что платья напоминают стиль Ватто — знаменитого французского художника эпохи романтизма восемнадцатого столетия. На портрете наряд был немного упрощен, но все еще напоминал о прошедшем веке элегантностью и благородством стиля: ниспадающий с плеч шлейф, присобранные рукава и оборки на воротнике. На рисунках Уистлер также изображал модель в разных позах, решив, наконец, изобразить Фрэнсис со спины, чтобы продемонстрировать шлейф во всем его великолепии и показать зрителю задумчивый профиль женщины. На одном из рисунков с розочками указания были написаны по-французски. К восторгу Петры, выяснилось, что Уистлер хотел, чтобы платье было сшито в Париже. Платье также упоминается в письмах Уистлера, его матери и миссис Лейлэнд, но сам наряд до наших дней не дожил. Теперь Петра пыталась воспроизвести его.

Вернувшись в Лондон, я черпала вдохновение в репродукции рисунка Леонардо. Я связалась с государственными архивами в Мантуе и обнаружила, что через три года после смерти Изабеллы, в 1542 году, был составлен список всего ее имущества во дворце Дукал. Полная копия этого документа недавно была опубликована, и ее можно приобрести. Не упуская случая узнать больше о жизни своей героини, я сделала заказ и получила список с нехарактерной для итальянцев быстротой — через три дня. Глянцевый документ занимал сорок восемь страниц, исписанных сепией и украшенных каймой из золотых листьев. Двести тридцать шесть наименований предметов искусства свидетельствовали об утонченном вкусе Изабеллы и позволяли судить о богатстве ее потрясающей коллекции.

Представление Изабеллы, которое я с нетерпением предвкушала, будет ярким и потребует присутствия зрителей. Я надеялась, что у меня будет возможность представить герцогиню Мантуанскую перед большой аудиторией. Я выйду и зачитаю отрывок из списка ее имущества, перемежая это разбрасыванием монет, чтобы подчеркнуть богатство своей героини. Ведь Изабелла подчеркивала свою значимость, демонстрируя богатство в его финансовом, интеллектуальном и творческом аспектах.

29

— Когда я последний раз приезжала в Венецию, температура воздуха была, наверное, сто градусов, — простонала Петра, щуря раскосые глаза от пронизывающего ветра. На ней был наряд от Диора, который станет модным в следующем сезоне. Я мысленно вернулась к последнему нашему визиту в Венецию. Очень хотелось напомнить Петре о ее подвигах с каким-то итальянским скульптором в гардеробной Пегги Гуггенхейм, но посмотрев на бледное лицо подруги, я поняла, что сейчас это будет неуместно. Пока катер вез нас мимо печальных палаццо вдоль Большого Канала, мне тоже стало невыразимо грустно. Мы направлялись в Ка’Песаро, роскошный дворец в стиле барокко на острове Санта-Кросс, где находился музей современного искусства. Стоял унылый февральский день. Венеция была окутана жутковатым густым туманом, огни старинных вилл озаряли таинственные воды, создавая идеальную атмосферу для встречи с Юдифью, последней моей героиней, которая символизировала убийство и миф.

Мы прилетели в Венецию из Парижа. Я вспомнила нашу разгульную вечеринку в баре на улице Фобур-Сент-Оноре, где мы сидели допоздна — с Гаем и Петриным «немцем» — и, среди прочего, обсуждали мою предстоящую продажу. Ближе к ночи наш разговор неизбежно коснулся последнего образа в моем списке.

— «Юдифь» Густава Климта? — изумленно спросил немец. — Нам всем должно быть страшно.

— Почему? — хихикая, спросила Петра, обнимая его за плечи.

— Мужчина, пойманный в ловушку роковой женщиной, всегда погибает, — ответил он, подмигивая Гаю и проводя рукой по горлу.

— Это всего лишь выдумка Климта, — парировал Гай, поднимая стакан с водкой. — Он был одержим сексом и смертью.

Я давно так не веселилась. Париж бодрил меня, помогая временно забыть о проблемах с Эйданом. К тому же было здорово находиться среди людей, которые знали о моем проекте. Это снимало напряжение, словно теперь я разделила с ними ответственность за конечный результат.