Страница 35 из 45
— Старая у меня к вам просьба, дорогой Нифантий Афанасьевич…
Деловой человек директор, не зря его, фронтовика, и через столько лет после окончания войны мужики продолжают звать меж собой комбатом.
Только Нифантия Афанасьевича уже не надо было просить. Сам обратился к директору:
— Нынче опять за Павла думаю остаться…
— И я об этом, — улыбнулся директор. — Видел, правда, дом строите… Надо чем помочь, скажите, не откажем.
— Да… дом. Это не к спеху. Потом. Отпразднуем «богатый овин» и достроим.
…Вечер догорал, и река выкрасилась оранжевыми бликами заката. Завтра будет хороший день.
Виктор Хлыстун
ФОРМУЛА ПОЛЯ
Человек — творец своего счастья, своей судьбы. Но человек еще и частица мира, и все, что происходит вокруг, обязательно как-то влияет на судьбу каждого из нас.
Будь ты врач, учитель, агроном, в тебе всегда отражается большой мир. Где-то черточкой характера, поступком, мечтой вдруг всплывет в человеке судьба рода, судьба страны, судьба дела, которому служишь.
Биография Юрия Красуского полна неожиданностей. Его прадед — известный русский физик, профессор Н. Умов. Дед тоже известный ученый — агрохимик К. Красуский. Отец — инженер-геолог. Мать — учительница. Все они как-то сразу определялись в жизни и потом были верны своему выбору. А Юрий… У него все куда сложнее.
Родился в Москве. В войну вместе с родителями переехал на Урал, в город Березовский. Детство как детство — школа, улица, друзья. И над всем этим в памяти неизменно вспыхивают слова отца, Георгия Константиновича, который всегда ворчал, если, набегавшись и порядком устав, сын рано брякался в кровать:
— Впереди целая ночь, а ты — спать. Займись делом!
— Каким делом? — Лидия Васильевна, как и положено матерям, всегда защищала свое чадо: — Устал же, пусть поспит.
Отец молчал и качал головой: ему это не нравилось, и впоследствии именно он настоял, чтобы сын пошел на завод и учился вечером. Нечего болтаться без дела!
Георгий Константинович — он был главным геологом рудника и много занимался научной работой — воплощение точности, аккуратности и строгости к себе. Все у него было расписано по минутам, даже время, проводимое на охоте вместе с сыном.
Рамки завода не особенно устроили молодого человека, и его послужной список вытянулся в длину: горный рабочий, станочник, лаборант политехнического института, солдат, моторист, взрывник, бурильщик, компрессорщик…
Студент Свердловского сельскохозяйственного института — кажется, нащупал, нашел все-таки свою жилу! А жила та не от матери ли, родившейся и выросшей в деревне, а может, от деда-агрохимика?
Сельские проблемы увлекли, и, как в таких случаях нередко бывает, нашлись люди, которые не просто увидели это увлечение, но и помогли его укрепить и развить. Красуский и сейчас, несмотря на некоторые разногласия, склоняет голову перед своим учителем, профессором сельхозинститута Василием Федоровичем Трушиным. Трушин в буквальном смысле толкнул его в науку.
После распределения Юрий Красуский стал управляющим отделением одного уральского совхоза. Добросовестно выполнял свои обязанности, но чем дальше, тем яснее видел: не получается с наукой, уходит он от нее. Хозяйственные дела заели.
Встречи людей, нужных друг другу, всегда кажутся случайными, но это, наверно, не совсем так. Есть какая-то логика, которая сводит хороших людей вместе. И вполне закономерно, что Юрий Красуский должен был встретиться с человеком, который бы понял его, оценил.
Таким человеком в жизни Красуского стал молодой директор совхоза «Бородулинский» Петр Григорьевич Зуев. Хозяйство он принял неважнецкое: кругом одни прорехи. Но Петр Григорьевич не унывал: он мечтал о больших урожаях, надоях, строил планы, от которых голова шла кругом. Понимал: одному, конечно, не поднять, нужны помощники, специалисты. И он искал их.
Юрию Зуев тогда сказал:
— Мне нужен большой хлеб. Ты сможешь его дать?
— Постараюсь.
— Главным агрономом совхоза пойдешь?
— Пойду.
Агроному Юрию Красускому была предоставлена хоть и не полная, но все-таки свобода действий. Но как этого, оказывается, мало, чтобы заставить землю давать богатые урожаи!..
Через год Петр Григорьевич Зуев спросил своего главного специалиста:
— Где большой хлеб? Где зерно?
— Пока нет, — просто ответил Красуский.
Еще через год директор повторил свой вопрос:
— Где обещанное?
— Будет лет через пять, — уже уверенно произнес агроном.
Зуев уперся взглядом в Красуского: это начинало ему надоедать, но он, сдерживая себя, спросил:
— Что нужно?
— Вылечить землю, провести ряд опытов.
— Так лечите, проводите! Вы же главный специалист!
— Нужно еще переменить отношение к земле.
— Меняйте! — Зуев потихоньку закипал.
— Не мне, а вам, как директору, и всем в совхозе, — тоже взвинтился Красуский.
Землепашество — одно из древнейших занятий человечества. Не потому ли иной работник, имеющий самое маломальское представление о земле, чувствует здесь себя докой. И его командирский тон слышится то с той, то с другой трибуны.
Ну кто, скажите, посоветует сталевару вести плавку, если в печь не добавлены марганец или там кобальт? Таких отважных нет. А вот земледельцу почему бы и не крикнуть:
— Вали, Петька, азот, коли фосфора не завезли!..
И Петька валит на глазок, наобум. И считает, что вершит правое дело…
Красуский с самого начала взял четкий курс: техника — вторична, первична все-таки агротехника, именно она должна диктовать условия работы для тракторов, комбайнов, сеялок. Но звучало это утверждение пока что робко: четкой агротехники у агронома не было еще как таковой. Он учился у земли и одновременно лечил ее.
Есть такое понятие — авитаминоз. Оно применимо и к земле. За многие годы бородулинские почвы настолько износились и изголодались, что Красуский поначалу оторопел: поля совхоза, мягко говоря, были непригодны, чтобы строить на них земледелие по-научному. Первый враг — фосфорный голод, второй — повышенная кислотность. Чтобы ликвидировать то и другое, нужны годы и годы. А ведь у земли столько распорядителей — управляющие, механизаторы, сеяльщики… Как заставить их агроному идти в ногу с собой, не забегать, не отставать? И как самому не сбиться с ритма? В бесконечных спорах, в кутерьме будней как выдержать? Климентий Аркадьевич Тимирязев заметил, что культура земледелия всегда шла рука об руку с культурой человека. Но кроме этого агроному нужна еще и крепкая воля.
Перво-наперво Красуский заставил всех работать по бумаге. На каждое поле он завел так называемые агропаспорта. В них — целая система учета всего, что делается на земле. Когда, каким образом внесено то или иное удобрение, в какую сторону какие ходили агрегаты, ведя обработку почвы, как шел сев, — чертежи, рисунки, таблицы. Для себя — посложнее, для остальных — попонятнее.
Как-то весной Красуский решил прикатать посевы тяжелыми водоналивными катками: так было нужно по его технологии. Раньше тяжелые катки никто в совхозе и в глаза не видел, пользовались кольчатыми. Юрий убеждал людей, объяснял им, что плотный верхний слой почвы подтянет влагу снизу и растения быстрее окрепнут, дружнее взойдут. Но во втором отделении ну никак не понимали механизаторы его замысла с этими тяжелыми катками. «Не робили мы так, — говорят, и все тут. — Прикажешь — сделаем, только не робили мы так…»
А велик ли прок от работы по приказу?
— Ладно, — вроде сдался агроном, — поступим так: все прикатаем тяжелыми катками, по-моему, а пару полос оставим по-вашему. Только уговор — выполнять работу честно.
— Понятное дело! — обещали механизаторы.
Не прикатанные по-агрономовски полоски оставлял самый неверующий Фома. Пошли всходы. Механизатор прибежал к агроному сам: