Страница 59 из 113
— А молоко? — спросила Дуська, ставя подойник на пол.
— Его вскипятить надо, — сказал Юрка. — Скиснуть оно не скиснет, но холодное парное Клавке и немке нельзя — простыть могут…
Юрка настрогал финкой лучинок, принес охапку дров, а Дуська в это время выставляла из печи чугуны и сковородки, выгребала на заслонку кочергой пепел и горелые головешки. Не прошло и десяти минут, как печь разгорелась, пламя стало нежно лизать сводчатый под, греть кирпичи и лежанку.
— Во печь! — вскричал Юрка. — Не дымит, греется быстро… Мастер клал, точно!
Дуська тоже, пока суд да дело, не теряла даром времени. Она принесла ведро воды из колодца и налила в чугунок, самый большой, ведерный. Взяв его на ухват, она ловко поставила в печь. В остальные чугунки она разлила молоко из подойника и тоже отправила их в печку. В печь полетел портрет унылого Гитлера, «Feind hört mit»… Затем Дуська решительно шагнула к немецким койкам.
— Раскидывай! — велела она Юрке.
— Зачем? — Юрка не понял. — Одеяла, может, сгодятся…
— Все сгодится, только пропарить надо. Сейчас стащим все это в предбанник, в баню воды наносим, прокипятим капитально, чтобы всех фашистских вшей передушить…
— Ты прямо как Зоя… — усмехнулся Юрка.
— Про вшивость я, милок, и без всякой Зои знаю, и в детдоме с вошками воевали, и в армии… Как после фрицев на аэродром садимся — первое дело все ихнее из землянок долой, сено-солому — сжечь, хлорочки, карболочки, песочку сухого на пол… День прожили — санитарный осмотр по форме номер восемь, на вшивость. А бабам, у кого волосы, — особо сильный. Поварихе и подавальщицам — тройной. Вот так! Со вшой мы знакомы… А теперь еще, говорят, немцы какую-то туляремию завезли…
Юрка даже почесался. Когда он потащил к бане первую фашистскую постель, ему все время казалось, что на него уже напрыгало вшей и «туляремий», которые представлялись ему какими-то страшными ядовитыми и грызучими гусеницами. В предбанник он немецкое барахло не понес, свалил рядом с баней на снег и побежал за следующей постелью. Дуська тащила ему навстречу второй комплект белья, закатанного в тюфяк. Сделав по три ходки, они перетаскали немецкие постели к бане, а потом, отделив спинки от пружинных панцирных сеток, выволокли во двор койки. Потом Юрка начал вытряхивать сено из немецких тюфяков, а Дуська отправилась в бункер поискать хлорки или карболки. Пока она путешествовала по подземелью до медпункта и рылась там в немецких ящиках, пытаясь найти нужные средства по запаху, Юрка вытряхнул из тюфяков все сено, до последней трушинки, и поджег кучу трухи немецкой зажигалкой. Потом он натаскал в банный котел двадцать ведер воды и принялся растапливать печку. Наконец появилась Дуська, которой удалось обнаружить большую коробку с хлорамином. Часть хлорамина отправили в котел, куда Юрка стал впихивать немецкое белье, а основную массу забрала Дуська, которая промыла горячей водой и хлоркой всю избу: пол, потолок, стены, протерла пороги и подоконники, всю мебель. Пока она драила избу, Юрка придумывал, куда повесить прокипяченное белье. Наконец, после безуспешных поисков подходящей веревки, Юрка срезал кабель, ведущий, к одному из прожекторов, распорол его вдоль и вытянул из него несколько «жил» — полусантиметровой толщины медных проводов в резиновой изоляции. Из этих проводов Юрка соорудил шесть бельевых веревок, протянув их от избы до бани и забив в стены нужное число гвоздей. Вода кипела, кипела и работа…
В спецпомещении бункера № 3 ничего об этом не знали. Дуська, когда ходила за хлорамином, в спецпомещение не зашла, торопилась, и Клава с Зоей были в полном неведении, куда запропастились Юрка и Дуська. Зоя начала волноваться первая. Началось ее волнение с того, что каша, оставленная Дуське, остыла, а Зоя хорошо помнила, что Дуська ушла сразу после перевязки, не позавтракав.
— Куда ж ее унесло? — задала она вопрос в пространство, поглядывая на Клавины часы. — Что там три часа можно вдвоем делать?!
— Мало ли чего, — отозвалась Клава. Ей заметно полегчало, и ее охватило некое благодушное, безмятежное настроение, которое приходит к раненым, уверившимся в том, что все худшее позади и они непременно выздоровеют. «Не пропадут, — думала Клава уверенно, — Чавела, да еще вместе с Юркой…»
— Хоть бы там мин не было… — вздохнула Зоя, — а то Юрка разминировать возьмется…
— Они, если я правильно поняла, пошли через люк из дота? — произнесла Ханнелора. — Там прожекторная площадка, а неподалеку избушка, где жили прожектористы. Очень уютное место. Там нет мин. Скорее всего они задерживаются по другой причине…
Последнюю фразу Ханнелора произнесла с плохо скрытой иронией, и на лице ее появилась улыбочка, которую Зоя мысленно охарактеризовала как «похабную».
— Ты что имеешь в виду? — зло спросила Зоя.
— Маленькое предположение: сегодня утром вы увидели на груди вашей товарки синяк, верно? Могу сказать вам совершенно точно, хоть я и не специалист, — такие кровоподтеки получаются от очень сильных поцелуев в грудь…
— Что? — спросила Зоя ошеломленно. — Почему поцелуев?
— Очевидно, ваш мальчик созрел раньше, чем следует, а у вашей подруги доброе сердце… — усмехнулась Ханнелора. — Впрочем, это только предположение…
— Слышала? — воскликнула Зоя яростно, обращаясь к Клаве. — Слышала, что она болтает?
— Слышала… — сонно произнесла Клава. — Врет, ерунду городит…
Зоя попробовала не верить, но это не получалось. Немка попала в больное место. Вчера, когда Зоя сама себе призналась в том, что любит Юрку, она и в мыслях не имела, что Дуська может найти к Юрке ту дорожку, по которой сама Зоя ни за что бы не решилась пойти. Но сейчас ее память услужливо подбрасывала один за другим эпизоды и эпизодики, в которых содержались какие-либо подтверждения слов Ханнелоры. В первую ночь, позавчера, Юрка и Дуська оставались наедине — так! Потом, когда они с Юркой сидели и закусывали на немецких ранцах трофейными консервами, он так говорил, будто уже все знал о любви, даже то, что Зоя еще не знает… Так! Как испугалась Дуська, когда Зоя вернулась в бункер без него — чуть Клаве кашу в глаз не впихнула! Так! А как она обняла Юрку, когда тот наконец вернулся? «Черт с ними, с минами, лишь бы живой был!» Так! А как не понравилось Дуське, что Юрка отстранился от нее! А как торопливо она побежала за ним, когда они вчера ночью пошли искать продсклад! И сегодня Дуська явно не хотела, чтобы Зоя осматривала ей грудь… И как она обрадовалась, что Зоя приняла засос за гематому! Не-ет, Ханнелора, похоже, в чем-то права… А если права, то Дуська — последняя сука! Развращает малого… Зоя даже не могла найти нужных по этому случаю точных, ясных определений: «Бесстыжая… Проститутка… Курва! А еще небось партийная!»
— Клав, — спросила Зоя, — а Евдокия в ВКП(б) состоит?
— В комсомоле раньше была, — ответила Клава, — а сейчас как у нее с партийностью, не знаю… Я ведь ее с самого детдома не видела, а за всю войну первый раз увидела, когда сюда летели… А ты чего, половую распущенность ей пришить хочешь? В партбюро полка жаловаться?
— Ничего я еще не хочу… Я просто хочу у нее спросить, как у комсомолки, напрямую: было у нее что-нибудь с Юркой или нет!
— А зачем? — спросила Клава. — Что это изменит, кому это будет нужно? Ты случайно не сама ли в Юрку влюблена?
— Да что ты! — покраснела Зоя… — Я же соображаю… Он мне как брат!
— Брат… — Клава только усмехнулась. — Ну а если брат, так ревновать не надо. Всегда братья от сестер уходят к невестам…
— Да ты что! — ахнула Зоя. — Какая она ему невеста — вдвое старше! Она ему без малого в матери не годится… Он же ей под мышку!
— Вырастет… — сказала Клава, вновь улыбаясь, а затем, посерьезнев, добавила: — Не переживай особенно. Спору нет: не очень Чавела моральная. Не слишком тут красиво выходит. Пацан малолетний от ранней грязи портится, он потом на всех баб будет глядеть как на возможную подстилку… А все-таки душой Чавелу понять можно… Вот тебе бы хотелось любить?
— К чему это?