Страница 58 из 113
«Хитры бобры! — уважительно отметила Дуська немецкую предусмотрительность. — Надо бы поглядеть, куда труба ведет…» Она сняла автомат с предохранителя и с опаской шагнула на узкую тропку, проложенную в снегу рядом с трубой. Спустя несколько метров труба стала спускаться по уклону вниз, а тропинка превратилась в лесенку, почти такую же, как та, которую разминировал Юрка. На счастье беспечной Дуськи, которая бежала вниз, не соблюдая никаких мер предосторожности, мин на этой лесенке не оказалось. Внизу в лощине стояла избушка, а около нее сарайчик, банька и еще какие-то постройки. Виднелся также довольно большой стожок сена, притулившийся к стене сарайчика. Тропка, которая началась снова, едва кончилась лестница, была протоптана немцами и вела туда же, куда и труба с кабелями, а именно — к избушке.
— М-му-у! — раздался вдруг истошный рев несколько дней не доенной коровы. Дуська даже вздрогнула. Рев исходил из сарайчика. Дуська с опаской подошла к сарайчику, открыла скрипучую дверцу и увидела большую черно-пеструю корову, уныло пожевывавшую сено из большой охапки, набросанной у стены. Навоз, судя по всему, давно не убирали, и соломенная подстилка была просто-напросто утоплена в навозном море. Вымя у коровы было невероятно разбухшее, но доить Дуська не умела и вообще коров боялась. Она закрыла дверцу и пошла вдоль трубы к избушке. Труба нырнула прямо под крылечко, и Дуська, собравшись с духом, толкнула дверцу.
В бывших просторных сенях был устроен пульт управления прожекторами. Кабели подводили к пульту и от площадки, и снизу, из-под пола. Очевидно, они шли от подземной электростанции. Миновав сени, Дуська вошла в избу. Там стояло шесть аккуратно застланных коек немецкого образца, русская печь с лежанкой и чугунками, ухватом и кочергой, а также деревянной лопатой для выпечки хлеба. К стене был прибит плакат, изображавший какую-то озабоченную рожу, подносящую к губам палец. На плакате было написано: «Psst! Feind hört mit!» Дуська как-то сразу догадалась, что это означало что-то вроде нашего: «Тс-с! Враг подслушивает!», должно быть потому, что под плакатом стояла тумбочка с полевым телефоном. Имелся и портрет Гитлера, где фюрер имел удивительно бледную рожу человека, давно уже морально подготовившегося к предстоящему повешению. Неподалеку от Гитлера обворожительно улыбалась какая-то кинозвезда с голыми плечиками, а в углу демонстрировал мускулатуру некий атлет в узеньких плавках. Под атлетом лежала двухпудовая гиря советского производства, а над гирей на стене был приколот маленький транспарантик красной тушью по белому ватману: «Kraft durch Freude!» На середине противоположной от коек стены у окна стояли стол и четыре табурета, причем на столе лежал недописанный листок бумаги. На листке было написано только три слова: «Meine liebe Mutti!» Должно быть, получив приказ уходить, какой-то эсэсовец забыл прихватить начатое письмо.
…Пока Дуська осматривала избу, в спецпомещении поспела каша. Зоя разбудила Юрку, оставив под его присмотром Ханнелору, сводила Клаву в туалет, потом отвела в туалет немку, а затем начала кормить.
— Где Евдокия? — спросил Юрка, закончив трапезу.
— Пошла смотреть… Колодец вы там ночью нашли какой-то! — сказала Зоя.
— Вот дура! — проворчал Юрка и стал собираться. — Подорвется еще!
Он успел вовремя. Дуська, осмотрев избу, уже направлялась по тропинке к заминированной лестнице.
— Назад, дура! — Дуська вздрогнула и обернулась.
— Ты как сюда попал?
— Как и ты, через дырку… На лестнице мины еще не сняты, а она лезет!
— Испугался за меня? — растроганно произнесла Дуська, подходя к Юрке и кладя ему руку на плечо.
— Не чужая ведь… — сказал Юрка с нарочитой грубоватостью.
— В избе был?
— Нет еще, мимо пробежал, за тобой. А что?
— Мне тут подумалось, что, может, нам в избу лучше перейти, пока мы в этом могильнике еще не замерзли… Как думаешь?
— Пойдем посмотрим… солидно ответил Юрка, хотя уже прекрасно знал, что эта изба — именно то, что им сейчас нужно для жилища. Они вернулись к избе, и Юрка первым делом глянул в дровяной сарай, пристроенный сбоку к бане. Дрова были, их было кубометра четыре.
— До тепла, может, и хватит… — прикинул Юрка.
— Лес кругом, — усмехнулась Дуська. — Еще напилим!
— Тут лес такой, — хмуро сказал Юрка, — что лучше в него лишний раз не лазать. Мины понатыкали… Война кончится, а тут еще долго не погуляешь…
— Да что мы, тут навовсе останемся? — тряхнула головой Дуська. — Не сегодня-завтра наши сюда придут!
В полутьме дровяника Юрка разглядел большую железную бочку. Он подошел, деловито попробовал пошатать.
— Полная! Налито что-то…
— Керосин небось, — сказала Дуська равнодушно.
— Глянем? — Юрка, поднапрягшись, свинтил крышечку с отверстия в верхней крышке бочки. Остро пахнуло нефтяным духом.
— Угадала… — сказал Юрка.
— А вот и нет! — воскликнула Дуська. — Это не керосин, а бензин натуральный! Наш, авиационный! Ух, родной душок! Эх, «ушку» бы мою сюда!
— Вспомнила бабушка Юрьев день! — хмыкнул Юрка. — «Ушку» твою фрицы давно на растопку пустили…
— Да я знаю… — вздохнула Дуська. — На черта он им здесь, интересно?
— Печку растапливали, — предположил Юрка, завинчивая крышку, — дрова сырые небось… Или печку русскую топить не умели… А может, еще для чего нужно…
Юрка заглянул в баню. Судя по всему, фрицам она была не нужна и никак ими не использовалась. В пристройке к предбаннику обнаружился колодец, на обледенелом срубе которого стояло жестяное ведро. Колодец немцы, видимо, использовали.
— Глубокий, метров пять будет, — сказал Юрка, заглядывая в холодную пасть колодца.
Войдя в предбанник, они ощутили уютный веничный, не выветрившийся с довоенных времен запах. Следы грязных эсэсовских сапог, хорошо знакомые Юрке, виднелись на полу предбанника и самой бани. Их было немного, а грязь на них была старая, земляная. Должно быть, в баню немцы не заглядывали с осени. Это же подтверждала паутина и пыль на полу, на печи, на отброшенной в угол крышке котла, на деревянном корыте и шайках, на гладко струганной лавке.
— Если печка тянет, — заметил Юрка, — можно и попариться! Зойка уж наверняка обрадуется! Она гигиену любит… Дай Бог, чтоб тут машинки не нашлось для стрижки, а то всех обкорнает…
— Я бы попарилась… — мечтательно произнесла Дуська, присаживаясь на банную лавку и откидываясь к темно-желтой бревенчатой стене из стесанных на три канта сосновых бревен.
— Му-у-у! — напомнила из-за стены корова.
— Это что, молоко, что ли? — спросил Юрка.
— Не видел? — усмехнулась Дуська. — В сарае стоит!
— Ну?! — Юрка вскочил. — Сейчас парного молочка сообразим!
Юрка зашел в сараюшку, отвязал корову и вывел во двор, поглаживая по шее и придерживая за рога.
— Хорошая, хорошая, — приговаривал он ласково и, отыскав в кармане надломанную немецкую галету, сунул ее в теплый коровий рот. Завоевав доверие коровы, Юрка привязал ее за рога к остаткам забора между сараем и баней, ополоснул вымя и ловко, как заправская доярка, взялся за коровьи титьки. Молоко зазвенело в чистенький, с клювиком подойник, который Дуська обнаружила в избе, пока Юрка привязывал корову.
— Хоть молзавод открывай! — восторженно бормотал Юрка, нежно поглаживая розоватое, пульсирующее коровье вымя. — Ну еще, хорошая… Ну еще, Ноченька!
— Чего ты ее, как бабу, уговариваешь?! — усмехнулась Дуська. — Я так и ревновать тебя стану!
— А она и есть вроде бабы, — сказал Юрка, хотя фраза эта принадлежала не ему, а покойной тетке Марфе. — Приголубишь — даст, не приголубишь, будешь рвать или тискать, больно делать — лягнет, а молока не получишь…
— Ишь ты! — съехидничала Дуська. — Значит, ты и по бабам, и по коровам спец!
— Кой-чего понимаю! — подмигнул ей Юрка, и Дуська громко бесстыдно хохотнула. Корову Юрка загнал обратно в сарай, а десятилитровый подойник, заполненный почти до краев, Дуська понесла в избу.
— Так, — сказал Юрка, по-хозяйски оглядывая помещение, — жить можно! Перво-наперво растопим печку!