Кривич

   Зайдя в свою избу, узрел удивление его приходом на лице жены, спокойно сказал ей:

   - Ставица, сбирай детей, с собой в узел только съестное бери. Уходим мы сейчас отсель.

   - Ка-ак? - только и смогла выговорить молодая женщина, плюхнувшись пятой точкой на лавку, готовая ревом огласить округу.

   - Нишкни! Вчера в селище, принесла нелегкая византийского чернеца. Знаю его, а там где он появляется, следом Марена приходит. Этот черный ворон, чую, смерть до нас привел, будь он неладен. Поэтому, одень потеплее детей и уходим.

   - Пойдем-то куда, любушка мой? К кому мы прислонимся, без подмоги родовичей?

   - Цыть! К боярину Гордею уйдем, он примет, у него не пропадем.

   Вскоре, мужчина в воинском наряде, женщина и трое малолетних детей, пройдя через открытые, никем не охраняемые ворота деревенской изгороди, спешно ушли по натоптанному летнику в южном направлении и через какое-то время скрылись в лесу.

   К вечеру кончился боярин, умер, а вместе с ним, кто раньше, кто позже, ушла его дружина и челядь, вкусившая угощение византийского монаха. Смерть пришла за ними, расплескав синеву по их лицам, заставив пузыриться пену у рта.

   Притихшая деревня почувствовала неладное, но воспитанная Военегом боязнь, не позволила смердам решиться на то, чтобы послать кого-нибудь за северянским волхвом, ближайшее капище находилось от селища в десяти верстах. Люди отсиживаясь по избам, ждали, что произойдет дальше. Уже в сумерках по деревне слышался протяжный вой собак.

   В деревню пришла смерть.

   Когда над селением взошла луна, византиец наблюдал ее восход на боярском подворье. Прямо на земле двумя рядами, лежали покойники. Здесь были все, и челядь, и воины боярина, да и сам боярин.

   - Ну, что ж приступим к действию, - удовлетворенно произнес монах.

   Взяв в руки отполированный кусок металла, старанием неизвестного мастера превращенный в зеркало, направил его на круглый шар ночного светила, поймав его отражение, опустил бледный луч на лица мертвецов. Из уст грека отчетливо произносились слова заклинания:

   - Ты, ночное светило, бледный свет в зеркалах преломи,

   По пути от весны до зимы путь свой пройди.

   Лик Геката, богиня ночная, богиня подземного царства яви,

   По лунной дорожке в царство мертвых, пусть души умерших пройдут.

   Зиму и смерть в тело се загони.

   Пусть ночною порой, жажда крови мученье ему принесет,

   Лишь, напившись ее, отпустит слегка.

   Пусть ночною порой из могильной земли, поднимает его,

   Приносящая тьму.

   Быстро отставив зеркало в сторону, чернец маленьким, острым, как бритва ножом, полоснул себя по внутренней стороне руки у запястья, зажал выходящую из раны кровь. Проходя по рядам, он слегка приоткрывал рану, давая каплям крови стечь на губы очередному покойнику. Обойдя всех, остановившись между рядами, поднял лицо к луне, продолжил произносить заклинание:

   - С криком утренней птицы настанет восход - воскресение дня,

   Спрячь, Геката, под землю от Солнца, злой дух упыря.

   Тот от часа сего всецело подвластен лишь мне,

   А, земля, где рожден и взращен он,

   Не примет се тело к себе.

   Лежавшие до сего момента неподвижно покойники, зашевелились, стали вращать невидящими глазами, еще не осознавая происшедшего с ними. Да, и было ли в них сознание?

   - Вставайте, упыри! - воскликнул византиец. - Пища ожидает вас! До крика первых петухов, селение в полной вашей власти.

   В разных концах деревни послышался протяжный, собачий вой, наполненный страхом и безысходностью ночи, нестерпимая жажда, погнала десятки упырей на ночную охоту. Жителям беззащитной деревни, искать сочувствия было не у кого.

   - Если я правильно просчитал все, то осталось подождать здесь кривичей, - прошептал Иоанн, лицо исказила гримаса улыбки.

- 3 -

   - Расскажи, мне о нем подробно, каков он сам, в чем одет, голос, какой у него голос?

   - Так, я ж уже говорил, - Хлуд, недоуменно посмотрел на крепкого воина, с полностью бритой головой, с вислыми, длинными усами цвета вызревшего зерна, нервно теребившего косицу витого кожаного пояса, к которому медными кольцами были пристегнуты ножны тяжелой сабли. - Пять дней тому, в селище пришел чернец. Я его как узрел, сразу вспомнил, такого не забудешь, хотя с последней встречи прошло, никак не меньше пятнадцати годов. Волос длинный, черен, но теперь уж с проседью. Бородища, будто перо на весле, окладиста, глаза тебя так и сверлят, пытаясь проникнуть в душу, хотя лицо при том, благостное. Сам, весь в черное, длинное до пят одет, а из-под бороды оберег в серебре проглядывает, Белый Бог на кресте распятый. Голос ручьем льется, слова правильно произносит, не по-деревенски, но сам язык русский, чистый. Бери, грит, бочонок вина ромейского, дружину, мол, угостить желаю. А, я к тому вину, даже не притронулся. Токмо поутру гляжу, а стражи у ворот-то и нет, в воинской избе все хворыми лежат. Ухватил я тогда свое семейство, да к вам деру дал. Там, где монах Иоанн проявится - хорошего ждать не стоит.

   - Он это! - воскликнул сидевший на лавке Славка. - Точно описал византийца.

   - Ну-ну! Что еще скажешь? - спросил сотник Горбыль Хлуда.

   Этот разговор происходил в светлице терема Гордеева городища. Среди собравшихся, присутствовали: боярыня, восседавшая в монзыревском кресле, Горбыль, Мстислав, в одночасье ставший крепостным воеводой, Славка и, с утра пришедший в городок вместе с семейством, Хлуд.

   - В тот же вечер, два стражника боярина Военега, Трут и Умысл, хвастали перед старым Ротаном, тем, что византиец им по пять монет золотом отвалил. За выполнение какого-то дела на ваших землях. В ночь и ушли.

   - Какого? - насторожился Горбыль, словно гончая учуявшая запах дичи.

   - Об этом не ведаю.

   - А, что за люди, эти, Трут с Умыслом?

   - Жадные, своей выгоды никогда не упустят, но воины отменные.

   - Значит, говоришь, золотом расплатился?

   - Да.

   - Ну, ладно. Сам-то ты у нас остаешься или виды какие иные имеешь? - задал очередной вопрос Горбыль.

   - Останусь, коли в дружину возьмете.

   - Из терема выйдешь, у охранника на воротах спросишь, чтоб десятника Судислава указал. Его десяток нынче в состав караула входит, - напутствовал Хлуда боярич Мстислав. - С сего дня у него в десятке служить будешь.

   - Благодарствую, воевода.

   - Постой, - остановила, готового покинуть светлицуХлуда боярыня. - Ты ведь жену с детьми привел?

   - Да, боярыня, это так.

   - А, где остановились?

   - Да, пока нигде. Определимся к кому-нибудь на постой, чай мир не без добрых людей. Теперь вот служба есть, прокормимся.

   Галина громко хлопнула в ладоши. На ее призыв, из маленькой двери появилась славница.

   - Звала, матушка? - с поклоном, приятным грудным голосом, вопросила боярыню.

   - Проводишь добра молодца. Там у ворот теремного подворья, женщина с детьми ожидают. Так вот, прогуляешься с ней к Лесавне, скажешь ей, что я велела отдать избу на окраине восточной стены, в пользование этому семейству, да, выдать корову, определить земельный надел, помочь с посудой и домашней утварью. Пусть сена для коровы завезут. Семенами для посадки, чтоб наделить не позабыла. Поняла ли?

   - Все поняла, матушка. Все сделаю и передам.

   Потерявший дар речи Хлуд, смотрел во все глаза на боярыню, от волнения позабыв слова благодарности. Такого просто не могло быть.

   - Что-то еще, Хлуд? - обратилась к нему боярыня.

   - Благодарствую, матушка! - только и смог произнести воин, поклонившись боярыне в пояс.

   - Приятно, Галка, почувствовать себя Санта-Клаусом? - хитро улыбнулся Горбыль.

   - Ты, Саша, заканчивай шутки шутить. Делом займись. Два отморозка вот уже который день нашу землю топчут, а мы об этом ни сном, ни духом. Что думаешь делать? - спросила боярыня.