Страница 71 из 73
Впрочем, дело все же не в этом. Дело, по-моему, тут вообще не в личностях. Будь даже Наполеон еще «вдвое лучшим», а Кутузов «втрое худшим» полководцем, чем они были в действительности, все равно Россия выиграла бы войну 1812 г., а Наполеон проиграл бы ее, ибо дело не в Кутузове и не в Наполеоне, а в русском народе. Вот как писал об этом знаменитый B.C. Соловьев, сын великого С.М. Соловьева, в 80-е годы XIX в.: «С начала времен не бывало и не слыхано, чтобы великий народ не мог исполнить своего исторического назначения или отстоять свои жизненные интересы за неимением пригодных людей. Никогда не было такого случая в истории, чтобы дело стало за людьми. Не оказалось у французского короля Карла VII надежных советников и полководцев — явилась вместо них крестьянская девочка из Дом-Реми; ослабели московские бояре в Смутное время — выручил нижегородский мясник; не было в 1812 г. у нас Суворова — обошлось и с Кутузовым»[686].
Сказано красиво, верно в главной мысли, но все же не безупречно в сопутствующей (чем, впрочем, страдает почти каждый афоризм или красное словцо). Выступая за объективное освещение личности Кутузова, протестуя против неприличной апологетики в его адрес, не следует и ударяться в другую крайность — унижения Кутузова.
При всей красочности высказывания B.C. Соловьева есть в нем некое высокомерие, унижающее и Жанну д’Арк, и Козьму Минина, и Михаила Илларионовича Кутузова. Так можно писать, когда не дышит тебе в затылок догоняющий тебя могущественный и умелый противник или ты отстоишь от него по времени по крайней мере на 70 лет, когда над твоим народом и государством не нависает смертельная опасность.
Да, мы обошлись в 1812 году без Суворова, но с Кутузовым. И Кутузов не подвел! Он исполнил миссию, которую от него (по Соловьеву) ждал «великий народ» для утверждения «своего исторического назначения». И это притом что он засыпал на советах, медлил, интриговал, что он — «одноглазый сатир». И притом что его не очень ценили многие из соратников и, что главнее всего, его не любил Император.
Но найдем ли мы в российской истории деятеля, который, несмотря на все это, за 1,5–2 года с середины 1811-го по начало 1813 г. получил бы столько высших государственных наград, практически все?!
Как же велико было ощущение смертельной опасности для России, если высшие государственные сановники, включая самого Императора, забыли о недостатках и слабостях Кутузова, о собственной неприязни к нему и вручили ему жребий быть Спасителем Отечества! И никто не заставлял Александра I писать вдове Кутузова соболезнующее письмо с высочайшей оценкой роли фельдмаршала в истории России и Европы. Особая значимость этой оценки в том, что она сделана уже не «по горячим следам» закончившейся кампании 1812 г., а в начале Заграничных походов русской армии 1813–1814 гг., когда опасность для Отечества миновала, и можно было умерить дифирамбы Кутузову, если бы они были столь преувеличены ранее.
И согласимся же в главном с А. С. Пушкиным, который написал в уже цитировавшихся нами стихах, обращенных к святой гробнице Кутузова:
Когда народной веры глас
Воззвал к святой твоей седине:
«Иди, спасай!» Ты встал — и спас.
Приложения
Портретные характеристики М.И. Кутузова
«…Кутузов, искусный и храбрый пред неприятелем полководец, был робок и слаб перед царем. Он пошел бы за Отечество на верную смерть, но ни в каком случае не мог бы сделать того, что сделал Сюлли[687] с Генрихом IV, оттащив его насильно от слез любимой им женщины, преклонявшей его к предосудительному поступку. Сия слабость в столь знаменитом муже, каков был Кутузов-Смоленский, показывает только, что человеку не свойственно совершенство…»
Шишков А.С. Записки, мнения и переписка // России двинулись сыны. Записки об Отечественной войне 1812 г. ее участников и очевидцев. М., 1988. С. 165.
«…Кутузов, будучи очень умным, был в то же время страшно слабохарактерный и соединял в себе ловкость, хитрость и действительные таланты с поразительной безнравственностью. Необыкновенная память, серьезное образование, любезное обращение, разговор, полный интереса, и добродушие (немного поддельное, но приятное для доверчивых людей) — вот симпатичные стороны Кутузова. Но зато его жестокость, грубость, когда он горячился или имел дело с людьми, которых нечего бояться, и в то же время его угодливость, доходящая до раболепства по отношению к высокостоящим, непреодолимая лень, простирающаяся на все, апатия, эгоизм, вольнодумство и неделикатное отношение в денежных делах, составляли противоположные стороны этого человека…»
Ланжерон А.Ф. Записки // Фельдмаршал Кутузов. Документы, дневники, воспоминания. М., 1995. С. 327.
«…Он имел обширный ум и отличное образование. Будучи в одно время директором 1-го кадетского корпуса и присутствуя на экзамене, он развил такое богатство разнообразных познаний, что все профессора и учителя пришли в изумление. В кругу своих он был веселонравен, шутлив, даже при самых затруднительных обстоятельствах. К числу прочих талантов его неоспоримо принадлежало искусство говорить. Он рассказывал с таким пленительным мастерством, особливо оживленный присутствием прекрасного пола, что слушатели всякий раз между собою говорили: „Можно ли быть любезнее его?“»
Глинка Ф.Н. Письма русского офицера. М., 1987. С. 296.
«…Совсем другого человека видел я в Кутузове, которому удивлялся в знаменитое отступление его из Баварии. Лета, тяжелая рана и потерпенные оскорбления ощутительно ослабили душевные его силы. Прежняя предприимчивость, многократными опытами оправданная, дала место робкой осторожности. Легко неискусною лестию могли достигнуть его доверенности, столько же легко лишиться ее действием сторонних внушений…»
Ермолов А.П. Записки 1798–1826 гг. М., 1991. С. 213–214.
«…Для Кутузова написать вместе 10 слов труднее, чем для другого описать кругом 100 листов; сильная хирагра[688], старость и непривычка — вот враги пера его. Но зато природа и навык одарили его прекрасным языком, который восходил до высокого красноречия. В нем были счастливые обороты в мыслях и словах, и притом он умел сохранять всегда чудную прелесть лаконизма и игривость от шуточного до величественного. Можно сказать, что Кутузов не говорил, но играл языком: это был другой Моцарт или Россини, обвораживавший слух разговорным своим смычком. Но при всем творческом его даре, он уподоблялся импровизатору, и тогда только был как будто вдохновен, когда попадал на мысль или когда потрясаем был страстью, нуждою или дипломатическою уверткою. Никто лучше его не умел одного заставить говорить, а другого — чувствовать, и никто тоньше его не был в ласкательстве и в проведении того, кого обмануть или обворожить принял он намерение: вы увидите в минуту благоговейный восторг его и слезы умиления или жалости, но прошел час — ион все позабыл. Это был и тончайший политик по уму и самый добродетельный по сердцу. Ко вреду подвинуть его было трудно. У слабости бывал он иногда в руках, но тех, которых он подозревал в разделении славы его, невидимо подъедал так, как подъедает червь любимое или ненавистное деревцо…»
Маевский С.И. Мой век, или История генерала Маевского // Русская старина. 1873. № 8. С. 153–154.
«…Кутузов был человек умный, но хитрый <…>. Говорили, что он был упрямого нрава, неприятного и даже грубого; впрочем, что он умел в случае надобности обласкать, вселить к себе доверие и привязанность. Солдаты его действительно любили, ибо он умел обходиться с ними. Кутузов был малого роста, толст, некрасив собою и крив на один глаз».
686
Письма B.C. Соловьева. СПб., 1909. Т. 2. С. 189. Курсив мой. — Н.Т.
687
Сюлли Максимильен де Бетюн (1560–1641) — министр финансов и ближайший советник короля Франции Генриха IV.
688
Хирагра — подагра рук.