Страница 8 из 15
Порошин только улыбнулся. Боль отпустила, и это было невероятное счастье.
-Двигай, разведка... Ползком теперь уже...
Немецкий пост они обошли, как ни странно, довольно легко.
Нет, немцы вряд ли спали, или дули шнапс, или играли в карты - судя по тщательно выставленным минам, охранение они организовали не на скорую руку и не собирались быстро отсюда уходить. Бдили и следили, но разведчики всё равно просочились за линию охраны - ползком, в высокой цветущей траве.
-Основательные, черти, - пропыхтел Алёхин, ползущий впереди Порошина.
К рубежу немецкой обороны они подобрались втроём: сам Алёхин, Порошин да пожилой развесёлый северянин-охотник, которого комвзвода звал Михалычем. Порошин пока что поиска вперёд не пускал и вообще магию придерживал - мало ли какие следящие заклятия поставлены тут у немцев! Но была и ещё причина...
От нагретой солнцем травы поднимался тёплый, дурманящий запах, и у мага в голове временами явь мешалась с только что пережитым видением. Тогда он не понимал, где находится: то ли ползёт по степи мимо немецкого поста, то ли лежит на вершине кургана, глядя, как приближаются крымцы... Но, даже когда наваждение исчезало, Порошин чувствовал, что восприятие его изменилось. Ночной гость всё равно давал о себе знать, и от этого нехорошо холодело в животе.
Сейчас маг безо всяких дополнительных заклятий мог сказать, где в траве упрятаны противопехотные мины - ловко упрятаны, умело, даже опытный разведчик может не заметить. Но Порошин чувствовал их, словно болезненные точки на собственном теле. Он чуял, где провёл тонкую охранную линию немецкий маг - хороший маг, ни одного лишнего потока не встревожил, ни в одном заклятии не ошибся. И вздымавшийся вокруг и впереди вражеский оборонительный рубеж он тоже чуял - израненную, перекопанную, утыканную смертоносным железом землю.
Немцы и впрямь окопались основательно, Алёхин был прав. Видно, готовились к отступлению заранее, такие укрепления за день-два не воздвигнешь. За неделю едва воздвигнешь, и то, если работать и днём, и ночью. Тянулись вокруг замаскированные окопы и ходы сообщения, таились в зелени смертоносные дыры дзотов, где-то дальше первой линии обороны - Порошин чуял - поставлены были противотанковые укрепления: по всем правилам установленные надолбы, заросли колючей проволоки, минные поля... А ещё - протянулись вдоль рубежа магические оборонные линии, едва заметно вибрировали над минными полями рассеивающие поиск заклятия, а над окопами - чары, отводящие пули и снаряды. И Порошин готов был поклясться, что кое-какие из них ставил тот самый маг - или маги - которые накануне поработали на кладбище в Старой Могиле.
У каждого мага есть свой особый 'почерк', манера работать, и Порошин узнавал сейчас тех самых 'мастеров из Аненербе', о которых ночью упоминала посмертница. Эх, жаль, не догадался расспросить её подробнее! Загляделся...
Порошин потянулся вперёд, дёрнул комвзвода за гимнастёрку. Обострившееся чутьё криком кричало об опасности. Эх, всегда бы так, никаких лишних заклятий не надо, никакой магодиагностики! Вот только голова кружится всё чаще, да начинает ныть где-то за лобной костью, в середине - в том месте, куда прикоснулась зимой некая сущность... Сущность, о которой Порошин старался лишний раз не вспоминать.
-Дальше здесь не пройти, - шёпотом сказал маг. - Мины кругом. Давай обратно...
Алёхин кивнул - он, похоже, увидел достаточно. Бывший охотник, которого комвзвода звал Михалычем, промолчал. Порошин сдал было назад и вдруг остановился. В голове поплыло - он судорожно вцепился в траву. Звенели над мелкими степными цветами пчёлы, едва слышно шелестела листва, долетала откуда-то с запада далёкая канонада - и гремела копытами стремительно надвигающаяся орда.
Близко они подошли, очень близко - уже можно различить подбитые овчиной шапки, суконные тегиляи, пики с узкими флажками, изредка блещущие в лавине богатые кольчужные рубахи, круглые, изукрашенные басурманскими узорами щиты, притороченные к сёдлам луки. Скоро уже и лица видны станут - смуглые, задубелые от солнца скулы, узкие зоркие глаза... Сколько смертей видели эти глаза, сколько слёз, сколько горя, да только им это горе что мёд, они его едят и пьют, живут им от набега к набегу. Где-то среди них - чародеи, коих крымцы берегут как зеницу ока, вперёд пускают редко, только для разведки. Чародеи эти мастера глаза отводить да заплоты жечь, да на баб с детишками огненные арканы накидывать.
Ну да на всякого зверя найдётся ловец, на всякую саранчу египетскую Моисей, который, на Господа уповая, сам её не убоится.
Вот уже и лица видны... скоро, скоро, не спи, дозорный, не отвлекайся, Микифор, долго ты ждал, готовился, копил ненависть - вот и дождался...
Порошина вывел из ступора сильный тычок в бок - Михалыч смотрел на него исподлобья, нехорошим, пристальным взглядом. Так он, наверно, у себя на северах зверя в лесу выцеливал... Алёхин - глядел встревоженно. Маг потряс головой, чтоб наваждение окончательно схлынуло - не схлынуло, лишь ушло куда-то вглубь - и пополз обратно, показывая дорогу. Мины, наставленные кругом, он по-прежнему чуял словно бы болезненные точки на собственном теле. Теперь, однако, за ним вплотную полз не комвзвода, а Михалыч, и держался куда ближе, чем надо.
'Да что такое, и они с ума посходили? - раздражённо подумал Порошин. - Меня-то чего бояться?'
Однако исподволь травяной дурманный запах вновь начал наплывать и туманить сознание - а вместе с ним набегало что-то ещё, тонкое, едва ощутимое, словно комариный писк на грани слуха или прикосновение паутины. Порошина замутило. Он остановился, уронил голову на руки, закусил губу, сдерживая стон. Нельзя, нельзя сейчас!..
Но грохот копыт в ушах уже заглушил дальнюю канонаду. Дух очнулся от векового сна и снова переживал самый острый момент своей жизни. А может быть, и смерти... И Порошин уже не мог ему сопротивляться.
Вот они! Здесь! Передовые конники прошли над насторожённой нитью заклятия, и даже не заметили. Рано, рано - чародеи ещё далече, бунчук бека ещё колышется где-то за спинами передних отрядов. Но нить почует их, почует сразу - не зря Микифор плёл её день за днём, своей кровью питал, ненавистью своей скручивал. Ещё немного, ещё...
Передовые уже спешивались возле ручья, разбивать лагерь - поить коней. Татары на долгий отдых в пути не становились, но коней берегли, кони для них всё. Лук можно потерять, саблю, пику, а коня - нельзя. Микифор залёг в низком кустарнике, забыв дышать - по кургану уже шастали дозорные. Надо дождаться, додержаться, а потом, как сетью огненной их накроет - можно и в полный рост становиться, там уж всё равно...
Печёт сверху солнце, парит земля, но ни пчёл, ни птиц уже не слыхать - заглушили их конский топот, и ржание, и резкий чужой гомон, и смех, и звон сбруи и оружия... И не чувствуется больше ни травяного дурмана, и медвяного аромата от мелких цветов, растущих возле Микифорова укрытия - всё забил запах лошадиного пота, плохо выделанной кожи и немытых тел.
Слишком уж забил...
-Ай-йя! - над самым ухом взвизг.
Микифор успевает перекатиться и выдернуть из ножен нож, прежде чем в то место, где он только что лежал, ударяет булатный длинный кинжал. Татарин стоит над ним - маленький, жилистый, оскалившийся, войлочный доспех по жаре развязан, шапка, овчиной наружу, сбилась на затылок.
Дозорный вскакивает, пригибается - крымцы набегают с разных сторон, вопят, над ухом свистит стрела, повезло, в следующий раз не промахнутся...
И в этот миг сигнальная нить чародейной сети дёргается и пронзает Микифора огненной болью от затылка до пят.
...и пронзает Порошина огненной болью от затылка до пят. И остаётся гореть во лбу жгущимся пятном...
Он очнулся и едва сдержался, чтоб не вскрикнуть. Полуденное солнце, степь, канонада - кажется, она стала ближе - запах травы и железа. Слава богу, это всё ему привиделось, и татары с их ножами, и конское ржание, и трепет огненной нити в пальцах.