Вторая жизнь. Начало

Сегодня лететь куда-нибудь было уже поздно – через два часа стемнеет, а вот завтра мы и устроим экскурсию в центр графства. А сегодня можно уже и ужин идти готовить. И пока не пришёл с работы Тобиас, поискать огнестрельное оружие.

***

До прихода супруга я успела обыскать только его спальню: перетрясла содержимое шкафа и дивана, письменный стол, прощупала обивку кресел, матрас, осмотрела каждый квадратный сантиметр пола и простучала стены. Впечатлилась армией пустых бутылок из-под виски, стойким запахом винных паров и табачного дыма, но намёков на наличие оружия или тайника не нашла. Северус в комнату заходить категорически отказался, стоял у входа бледный до желтизны, но внимательно наблюдал за мной и не уходил. В спальне супруга, относительно грязной по сравнению с остальным домом, было тяжело и неприятно и мне. Словно бы давило что-то, угнетало, накатывала тоска, не хватало воздуха. Несколько раз мне приходилось выходить на крыльцо, чтобы подышать свежим воздухом. Неужели запах спиртного так действует на Эйлин?

Тобиас пришёл с работы, когда я тушила на ужин овощи. Он вошёл на кухню, явно злой и вроде бы в подпитии, посмотрел на меня, затем на напрягшегося Северуса, подошёл к плите, снял крышку кастрюли, посмотрел на её содержимое, а затем резко смахнул её с плиты. Кастрюля с грохотом покатилась по полу, горячие полусырые капуста и морковка в томатном соусе забрызгали стены, холодильник и тумбу. Я, ни слова не говоря, сделала собирающее движение руками и вызвала невербальное заклинание очищения. Овощи частично собрались в один комок, я лёгким пассом отправила его в помойное ведро. Применить экскуро второй раз я не успела – Тобиас с налившимися кровью глазами ринулся на меня. Поднырнуть ему под руку и кулаком резко, на встречном движении дать ему в кадык заняло едва ли две секунды. Ноги его по инерции улетели вперёд, сам он спиной рухнул на пол, приложился об него затылком и затих.

Убила или нет? Таким ударом убить – раз плюнуть. Я присела рядом с ним и пощупала пульс на сонной артерии. Облегчённо перевела дыхание – жив. Нет, мне не было жаль его, меня не мучила моральная сторона убийства – мне приходилось убивать, и убить равного по силе противника в бою, защищая свою жизнь и жизнь ребёнка – это не то же самое, что убить слабого и невинного. Я не боялась правосудия – любой легилимент подтвердит, что это было исключительно актом самозащиты, а маггловскую полицию можно и запутать. Но мне не хотелось сейчас в придачу к клейму Отсечённой получить ещё и клеймо убийцы в магическом браке. Да, в магическом браке непреднамеренное убийство не так отдаётся, как умышленное, но, тем не менее, отдача может быть весьма болезненной.

Я ещё раз глубоко вздохнула и вскочила с пола, чуть не опрокинув прижавшегося ко мне Северуса.

- Бегом, - крикнула я ему, - в лабораторию.

- Ип, - уверенно подтвердил он, помчался вперёд меня, а когда я зажгла магический огонёк, сам схватил с полки флакон со снотворным зельем, которое мы и влили Тобиасу в рот. Я потратилась на заклинание диагностики, нашла сотрясение мозга и ничего больше. Вот и прекрасно, пусть спит. Своей выходкой он дал мне возможность сегодня поработать в лаборатории.

Левикорпус упорно не получался. Я попробовала его на стуле, потом на холодильнике, на Северусе и самой себе. Тяжело, но работает. А на Тобиаса не действует, поэтому пришлось волочь его на второй этаж в его спальню волоком. Там я его уложила на диван, стянув с него ботинки, накрыла одеялом и вернулась на кухню убирать остатки овощей и смотреть, что можно приготовить ребёнку на скорую руку. На скорую руку нашлись яйца, молоко и мука, и через десять минут мы уже ели горячий омлет. Ложиться спать было ещё рано, поэтому мы взяли карандаши – к моему удивлению в детской нашлось шесть штук цветных карандашей и стопка тонкой жёлтоватой бумаги – и весь вечер рисовали всякие домики, деревья и машинки. Рисовал Северус, к моему удивлению, неплохо для своего возраста, с моих картинок срисовывал верно. Нехорошо было то, что он отдавал предпочтение чёрному и коричневому цветам, даже листья деревьев раскрасил в коричневый, сильно нажимал на карандаш и штриховал. Когда же я попросила его нарисовать его семью, то он изобразил меня на весь лист, раскрасил в жёлтый цвет, себя пририсовал рядышком крохотного, с огромными глазами, коричневого, а Тобиаса нарисовал в углу чёрным, а затем отделил его от нас толстой линией, которую для гарантии прочертил несколько раз, но, видно, его и это не удовлетворило, поэтому он заштриховал его чёрным карандашом. Что ж, ожидаемо. Мать занимает в его жизни самое важное место, «луч света в тёмном царстве», но сам себя он воспринимает незначительным, ненужным, этаким камешком в ботинке. Отец… Про отца можно не говорить, раз он отделён от остальной семьи линией да ещё и замазан. Рисунок тревожного, одинокого ребёнка. Но по части психиатрии, вроде бы, всё в порядке, а остальное со временем вылечится.

Сегодня Северус сам пошёл к моей спальне, а не к детской, опасливо посмотрел на меня, а когда я кивнула, просиял и побежал ложиться спать.

Когда я рассказала ему очередную сказку, на этот раз «Теремок», и зажгла магический огонёк, я сказала ему:

- Сынок, я сейчас спущусь в лабораторию, мне нужно приготовить зелье. Я буду там долго. Если я тебе понадоблюсь, или папа, - мы с ним одновременно поморщились при этом слове, - проснётся, беги ко мне. Понимаешь?

Он серьёзно кивнул, подвигал губами и подтвердил:

- Да.

***

Зельеварение – это особая магия. Человек может быть очень сильным и опытным волшебником, может иметь неограниченную поддержку родовой магии – и готовить посредственные зелья. А может быть сквибом – да, история знавала и такое – и его зелья будут легендой. Я, Елань, в зельях всегда была середнячком: как бы я ни старалась, как бы дотошно ни соблюдала рецептуру и технологию приготовления, сколько бы ни изучала дополнительной литературы – мои творения не поднимались выше уровня «удовлетворительно». До сих пор помню, как я завидовала Лагоде, моей однокласснице: она одной рукой мешает варево, другой пишет записку дружку, а обоими глазами косит в сторону преподавателя. И получает шедевр. А я, всю ночь штудировавшая этот рецепт – только сносное варево. Потом, конечно, смирилась – не дано, так не дано, ничего не попишешь. Лагода как-то, видя мои мучения, попыталась мне объяснять, что зелье нужно чувствовать, как магию, я поняла это буквально и попыталась магией его почувствовать. Первый раз это закончилось взрывом и дырой в потолке, второй раз ядовито-оранжевых слизней мы вылавливали по школе два месяца, а когда в третий раз дым из моего котла отправил весь этаж в недельный сон, учитель зельеварения пригрозил прибить меня гвоздями к осине, если я не перестану использовать магию.

«Магии в зельеварении нет! – вдалбливал он в меня. – Совсем нет! Вообще! Забудь про магию на моих уроках!»

Кстати, тот мой учитель, Воигнев Добросветович, один из величайших зельеваров нашего столетия, был практически сквибом – люмос был его потолком.

И вот сейчас, руками Эйлин отмеряя, взвешивая и нарезая ингредиенты, я почувствовала, что много лет назад до меня пыталась донести Лагода. Зелье нужно чувствовать не магией, зелье нужно чувствовать, как саму магию чувствуешь. Интуицией, что ли. Эйлин знала, всем своим естеством ощущала, качественный ингредиент у неё в руках или нет, так они нарезаны, или нужно по-другому. Правильно варится зелье или нужно что-то исправлять, надо ещё мешать или хватит, пора добавлять листики росянки или ещё нет… Две первые попытки сварить зелье я провалила, сначала увлёкшись собственными ощущениями, а потом не разобравшись в них. Переваривать четвёртый раз не хотелось, поэтому, вымыв котёл и горелку, сосредоточилась на рецепте, отодвинув интуицию на второй план – варила всю жизнь зелья без неё, обойдусь и на этот раз. К её существованию тоже нужно привыкать, и привыкать я буду как-нибудь потом на простых зельях.

Зелье магического зрения на этот раз вышло удачно. Я нигде не запуталась, всё сделала правильно, даже интуиция подтверждала, что оно не идеальное, но рабочее. Только вот та же интуиция шептала, что оно не моё.