Страница 31 из 216
Первое что он увидел раскрыв папку, были большие, формата А4 фотографии. Улыбающиеся женские лица, внизу каждой приклеены тонкие бумажные полоски с надписями. Джулия Саймон – адвокат. Рита Дейли – профессор философии. Марика Цимеш – АйТи консультант. Жертвы.
Глянув на четвертое фото, ощутил как неприятно сжался желудок. Джиллиан Фостер – психолог. Вероятная жертва. Криво ухмыльнулся. Последний снимок явно был вложен в папку специально, чтобы подогреть его интерес. А может взять на испуг.
Разложил фотографии веером, плотно сжал губы, поражаясь внешнему сходству женщин. Цвет глаз и волос, прически, милые открытые лица. Правда, снимки сделаны значительно раньше. Об этом говорила длина волос последней жертвы. Марика, Джиллиан была права, необычное имя. Кэл хорошо помнил, что вместо элегантного каре, как на фото, едва прикрывавшего уши, у мертвой женщины были длинные волосы. Влажные прядки, с чуть вьющимися кончиками, прилипшие к обнаженным плечам, один в один, как у Фостер, когда он посмотрел на нее, уходя из больницы. Только вместо белоснежного кружева – больничная рубашка в голубенький цветочек. Сердце сжалось от гадкого предчувствия.
Сморщился и сжал пальцами виски, что-то ему не давало покоя. Мысль проскользнула и испарилась. Кэл вскочил на ноги, сделал круг по библиотеке, больно стукнулся о лестницу, сел на ступеньку, потер ладони, снова подорвался с места. Взял в руки фото Джиллиан.
Четырнадцатое. С чем же связана эта дата? Кэл щелкнул пальцами, постоял минуту, глядя в пол. Его словно окунули в чан с кипятком, лишив возможности дышать.
- Охуеть, – выругался он, бросил фотографию на стол и опрометью вынесся из кабинета, чуть не сшибив с ног Сашу, выбив из ее руки чашку с горячим кофе. Не обратив внимания на дымящуюся лужу наступил в ее центр, под подошвой ботинка хрустнули осколки кружки.
- Доктор Лайтман!
- Потом, – отмахнулся он от девушки, и чуть не сорвав с петель дверь, ворвался в кабинет Фостер.
Подлетев к шкафу начал шарить по полкам, энергично хлопать дверцами и выдвигать ящички, копаясь в их внутренностях.
- Не то, не то, – ворчал он, – Снова не то, – рухнул на колени и слишком резко дернул самый нижний ящик, неосторожно вываливая его содержимое на пол. Книги. Журналы. Рекламные буклеты. Кэл с одержимостью маньяка расшвыривал по ковру коробочки с дисками, общие тетради с записями, – Вот она, – он схватил вставленную в рамочку фотографию. Память его не подвела, именно она стояла на столе Фостер, до того как она развелась с мужем. Алек и Джилл в обнимку, сияющая улыбка женщины и довольная ухмылка мужчины, Кэл втянул в себя воздух и с замиранием сердца перевернул фото обратной стороной, выдирая его из рамки.
- Проклятье, проклятье, – он стукнул кулаком по углу ящика, расцарапывая в кровь руку. Аккуратным, четким почерком Джиллиан было написано «14 июня. Мы с Алеком на трехлетнем юбилее свадьбы. Это были восхитительные три года».
- Джиллиан. Не может быть. За что!?
Звонок мобильного лежащего в кармане пиджака заставил подпрыгнуть Кэла и он хорошо приложился затылком о металлическую перекладину офисного кресла Фостер. Стиснул зубы и подавив рвущиеся наружу ругательства, выхватил телефон, говоря короткое «да».
- Папа! Ты где пропал? Я жду уже сорок минут.
Услышав тревожный возглас дочери, Кэл сразу же вспомнил о данном обещании забрать Эмили из школы, закатил к потолку глаза, прижав трубку к груди, перевел дыхание и постарался, как можно спокойнее ответить:
- Эм, милая, прости, тут возникли небольшие проблемы.
- А позвонить? – возмутилась Эмили, – Ты не приедешь? – ее голос задрожал от отчаяния, – А как же Джиллиан? Так нечестно! Еще называешься другом. Я ее с таким трудом уговорила...
- Тшшш … Не повышай голос на отца. Ты все сделала правильно. Самая умная в мире дочка. Знаешь, что я думаю, – Кэл озвучил неожиданно пришедшую в голову мысль, – давай тебе купим машину.
- Что случилось? – обеспокоено воскликнула Эмили, – Ты заболел или так шутишь по идиотски.
- Поговорим позже. Я уже еду.
- Жду, – сердито фыркнула Эмили и отключилась.
Кэл совершенно упустил из вида, что они с Эмили собирались заехать домой к Фостер, чтобы собрать необходимые мелочи и вещи для больницы.
Вернулся к себе в кабинет. Сунул фотографию Джиллиан с Алеком в папку с документами, предоставленную ФБР, и убрал в ее сейф, решив что заберет позже. Выбежал в коридор и размашистым шагом пошел к лифту.
- Доктор Лайтман! – крикнула ему вслед Торрес, – выглядывая из лаборатории, – Через пятнадцать минут у нас встреча.
- Не сейчас. Меня нет! – он развел руки в стороны, чуть подаваясь вперед, – Не было и не видели. Разберетесь сами зря я что ли потратил на вас столько времени обучая, да и деньги даром не платят. Еще! – он поднял вверх указательный палец, затем резко выпрямил руку, – Я там – у Фостер немного насорил, приберись.
- Ладно. Что-то случилось? – Рия нахмурилась, вглядываясь в лицо Лайтмана.
- Делай, что приказывают, и в сотый раз говорю, не смей меня читать!
Крутнулся на каблуках и вышел вон. Входная дверь грохнула так, что Торрес подскочила.
- Без Фостер, точно порядка не будет, а мы пойдем на корм «великому и ужасному», – трагически проговорил за ее спиной Локер.
- Я быстро, – Рия улыбнулась молодому человеку.
- Сейчас придут, – Илай пошибуршил свои вновь отросшие кудри и прищурившись, промычал себе под нос, – И куда это он понесся? Где снова горит? – хватаясь за ручку двери.
- Минуточку, – девушка успокаивающе пошевелила в воздухе пальцами, потянула на себя дверь кабинета Джиллиан и заглянув внутрь, присвистнула.
- Ничего себе! Насорил немного.
Она оторопело обвела взглядом разгромленный кабинет.
- Он хорошо порезвился. Доктор Фостер будет в бешенстве, когда узнает, что Лайтман перевернул вверх тормашками ее шкаф. При всем желании я не смогу все расставить так, как было прежде.
Чтобы по возможности точно объяснить Кэлу, почему она унеслась из дома мисс Дюваль позабыв обо всем на свете, в том числе о казенной видеокамере, Джиллиан пришлось вспомнить свое прошлое.
Чтобы оправдать свое неадекватное поведение, должна объяснить, что она бежала от себя, от своих воспоминаний, несбывшихся надежд, не прожитых лет. И этот бег продолжался не один год, с попеременным успехом. То ей казалось, что она достигла финиша, порвав грудью ленточку и может облегченно вздохнуть, двигаясь дальше. То вдруг снова оказывалась на старте, возвращаясь на исходную позицию. В тот холодный и пасмурный осенний день, когда она с нехорошим предчувствием, но улыбкой на губах распахнула входную дверь своего дома …
Оцепеневшая от горя, не ощущая холода, бродила по лужам, все еще не осознав, что ей были подарены жизнью всего пятьдесят семь дней счастья …
Проливной дождь и крепкие надежные объятия Кэла.
- Девочка моя, мне так жаль …
Как ему объяснить, что такое не забывается.
Прошло около трех месяцев после того, как неожиданно прервался ее декретный отпуск. Боль потери еще не утихла, лишь немного притупилась, перестав быть мучительно острой. Джиллиан уже почти не плакала по ночам, вцепившись зубами в подушку, чтобы не тревожить спящего рядом мужа. Не проводила долгие вечера в опустевшей детской комнате, перебирая крохотные вещички, глотая жгучие слезы. И даже научилась вновь искренне улыбаться. И ее тихий мелодичный смех все чаще звучал в ответ на не всегда приличные шуточки Кэла. Он видел, что его партнер и друг медленно, но оживает. Будь он романтиком, непременно сравнил бы ее с поникшим бутоном. Который пережив долгую засуху, поднимается, разгибает вялый и хрупкий стебель, наливается силой и медленно распускает нежные лепестки, робко подрагивающие на все еще неласковом ветру. Во взгляде ее печальных глаз нет-нет, а проскальзывали озорные искорки подлинной радости.
Безусловно, постороннему взгляду было недоступно то, что видел Лайтман. Под напускной веселостью и спокойствием Джилл изумительно скрывала свои истинные чувства. Пряча тоску и боль за доброжелательностью и фальшивой улыбкой. И лишь в минуты одиночества позволяла себе расслабиться и грустить. Сколько раз Кэл ловил ее больной взгляд, но Джилл больше не подпускала Лайтмана к себе, не желая, чтобы он еще раз увидел ее разбитой, лишенной душевного равновесия. И все же однажды не устояла, позволив себе выплакаться у него в объятиях, не стесняясь боли и отчаяния, жалуясь на мужа, решившего полностью устраниться от проблемы, показывающего всем своим поведением, что ничего не было. Не было Софи.