Метаморфозы: танцор

Сегодня они снова брели по замшелому болоту, обходили промоины, искали тропы, шли вперед, чтобы через пару часов обнаружить, что прохода нет и нужно возвращаться. Возвращались по памяти, по отложенным в ней приметам, чтобы искать развилку, новый путь и идти уже по нему. Однообразная муть тины под ногами, однообразные тяготы и одни и те же испытания. Тот же дождь, та же грязь, та же топь. Жизнь от привала до привала, от первого луча света до последнего, от этого кусочка земли до того, которого еще не нашли. Бурая земля, серая рассеянная хмарь и серые мокрые плащи спутников.

Дороги не было. Мастера дорог Куарана хорошо выполнили свою задачу, раз и навсегда уничтожив всякую возможность прорваться по суше вверх по западному берегу Аюр. Дороги нет, но возвращаться нельзя. Возвращение равносильно поражению. Возвращаться нельзя, а дороги нет. Может быть, в другое время, после засухи летом, или в морозы зимой можно пробиться через этот застывший мир, где все призрачно, где надежда обманчива, а земля под ногами — счастье. Может быть, но лето прошло, зима еще не скоро, а болото, вот оно рядом, все также вздыхает и булькает под ногами.

Леса Куарана дышат жизнью, радостной и кипучей. Аюр дышит мощью, спокойствием и безразличием к мирской суете. Степи юга, пришедшие и затопившие некогда неприступный Беллор, дышат гарью, солнцем и свободой. Болота к северу от Оллиса дышали смертью, тоской и презрением к жизни.

— Дороги нет, надо возвращаться.

Все, самые тяжелые слова сказаны. Они потеряли столько времени зря. Невыносимо признавать поражения так, мокрым, униженным, раздавленным, по пояс в булькающей жиже, но выбора нет. Когда-то это все равно пришлось бы сделать, почему бы не сейчас.

Идти на север было ошибкой. Вот так просто. Словно соли на мясо пересыпал — да, в последний раз сыпанул зря. И все? Нет, не все. Дни решают многое, недели могут решить все.

Где сейчас Рорка? Где сейчас Алифи? Устоит ли Куаран? И кто там правит? Держится ли еще Итлана, и как долго ей осталось? Вопросы, вопросы.

— Назад еще тоже нужно дойти.

Ллакур, уставший, грязный стал центром их группы, чашей, из которой черпали силы все остальные.

— Неважно. Возвращаемся. — У Бравина не оставалось сил на эмоции. У него не оставалось сил даже на то, чтобы сказать лишнее слово. Только за этот день он тонул дважды, и в последний раз его едва вытянули из трясины. Это жуткая смерть, когда вдохнув в последний раз, ты погружаешься в воняющее, липкое, забивающее рот, глаза, уши, ноздри нечто. И остается только темнота, ужас, обволакивающая тебя жижа, и рука друга, вцепившаяся в твои волосы.

— Нет, — Ллакур не умел сгибаться под тяжестью испытаний. Прямой, жесткий и бескомпромиссный. Спорить с ним было невозможно.

— Может, стоит разделиться? — Бравин уже задавал такой вопрос, только тогда он еще верил, что можно пройти вперед.

— В путь, барр. Куаран ждет всех нас.

Мастер заклинаний смотрел на Карающего и понимал, что того можно сломать только вместе с жизнью.

Мер То сидел на спине своего любимого скакуна и смотрел на реку, огромную, могучую, и душа трепетала в предчувствии. Конь нервничал, ледяная вода струилась по его телу, унося пыль дорог, оставляя после себя лишь мокрую шерсть и безумный холод. Ледяная вода окутала ноги Мер То, сковывая движения, сводя зубы, рождая восторг. Вождь за многие годы своей славной жизни так и не смог привыкнуть к радости, которая рождалась в груди при виде нового испытания. Предвкушение победы. Над врагом, над природой, над собой — не имеет значения.

Вождь Клана Заката, ударив животное плетью, направил рыжего коня вперед. Далекий берег ждал, манил и обещал славу. И тысяча его телохранителей вошли в воду вслед за ним. Не все выйдут из воды, не всем хватит сил или везения. Но они — шарги. И каждый, кто доплывет, станет еще сильнее, опаснее. Только так можно идти к победе — теряя слабых и закаляя и без того сильных.

И уже на том берегу, даже не посчитав потерь, не оглядываясь на оставленный за спиной юг, Мер То привычно потреплет скакуна по великолепной белой гриве и недрогнувшей рукой проведет острым ножом по его мокрому хрипящему горлу.

Победа невозможна без жертв. И первая жертва должна быть именно такой. Потому что возвращаться Мер То не собирался.

День семьдесят пяты й. Неделя поиска друзей

Мне не жаль пряников. Но и кнута мне не жаль.

Люди работали. Почти без перерывов, сменяя друг друга только для непродолжительного сна и коротких перерывов на еду. Днем и ночью. Утром и вечером. Старики и дети. Мужчины и женщины. Здоровые и калеки. Никто не отказывался — плети уговаривали самых ленивых, поднимали самых больных. Плети придавали сил и вселяли уверенность. Но люди бывают разные, и не все становятся шелковыми после удара кожаных ремней по хребту. Поэтому несколько отъявленных тунеядцев уже висели с обеих сторон осиротевшего проема ворот, одним своим видом подогревая желание работать.

Люди копали рвы. Не вдоль периметра стен — это глупо, потому что некому защищать эти ветхие укрепления. Рвы широкими и не очень глубокими лучами расходились от городской стены прочь, разделяя пространство вокруг на сектора. Рисунок ребенка, солнышко с тонкими полосками — лучиками. Смешной рисунок и безумная по сложности и затратам сил работа. Так было надо. Мы не могли защитить всю стену, но могли попытаться дать отпор на отдельном ее участке. Просто нужно знать, где пойдет на штурм противник, и не дать ему свободно перемещаться вдоль всего периметра. Сюда бы трактор, экскаватор, грейдер, что-нибудь, что облегчило бы этот тяжелый труд. Мечты. Даже лопат хватило не всем, и люди ковыряли землю топорами, ломами, тупыми мечами. Вручить острые мечи в руки работников никто не рискнул.

Люди рубили деревья в городе и в ближайших перелесках, резали кусты, стягивали к городу, укладывали в выкопанные другими рвы, предварительно связывая цепями, веревками и тряпками, путая ветви. Тяжелая, выматывающая работа. Люди падали от усталости под тяжестью перетаскиваемых стволов, но никто не пытался бежать. Потому что за бегство — плети, а те, кто не передумал и попытался бежать повторно, уже покачивались под ветром на единственной оставленной в назидание липе. Глыба отдавал приказы вешать людей без колебаний, потому что сейчас они перестали быть просто жителями, а превратились в солдат, пытавшихся уклониться от боя. Я не спорил, стоял с ним рядом, смотрел на казни и не отводил взгляда.

Люди разбирали дома вдоль городских укреплений, ломая стены, снося крыши, дробя на камни. Эти камни не несли на стену. Зачем? Все равно ее не удержать. Камни укладывались вдоль внутреннего периметра стен, навалом, барьером, который не просто преодолеть и не сломать ногу. Огромные валуны и мелкий щебень с провалами, пустотами, неверная опора и естественная преграда. Все это, перемешанное с остатками мебели, бревнами, досками, утыканными гвоздями, проволокой, выполняло единственную задачу — задержать, замедлить, сделать уязвимыми фигуры врагов, спускающихся в город.

Люди заколачивали окна ближайших каменных домов, превращая широкие проемы в узкие бойницы, через которые не войти и не выйти. Заколачивали и заваливали мебелью, камнями входы и окна первого этажа. Копали рвы поперек улиц, рыли ямы, ломали изгороди, закапывали колья и острые камни. Накладывали настилы и мостки между домами по крышам, по окнам вторых этажей. Падая, оступаясь, подворачивая ноги и ломая руки.

Люди превращали никчемный городишко в крепость, концепция которой совершенно не вписывалась в традиции этого мира. В крепость-ловушку, в крепость-загадку. В крепость, в которую легко войти, но трудно выйти обратно невредимым.

Люди хрипели, ругались, мучились и страдали, сбивали руки и ноги в кровь, натирали жуткие мозоли, падали от усталости и снова поднимались. Потому что тех, кто не поднялся, ждет плеть. А если не поможет плеть, в пустом проеме ворот еще оставалось свободное место, а на липе — незанятые ветви. И Глыба не отступит, и я не отступлю.