Метаморфозы: танцор

Красный Кулак мрачно обвел глазами застывших в ужасе соплеменников. Руки чесались, морды подчиненных ждали, а бить было боязно. Может, просто день сегодня такой? Может, вломишь кому разок и снова хоронить придется?

В лагере наступила мертвая тишина. Затихли воины Тхонга, проглотили языки от страха рабы. Никто не возмущался, не задавал ненужных вопросов, но Чуче не становилось легче. Это они сейчас молчат, а как только придут в город… Языки у всех сразу развяжутся, и пойдет молва. Тогда неожиданно появятся и те, кто решит возмутиться, и желающие донести, не говоря уже о любителях задавать неудобные вопросы.

За себя командир не боялся, если что — есть кому нашептать в ухо Правителю о том, какой Чуча герой и незаменимый воин. Да и сам Правитель к нему благоволит, но вот отряд у него заберут, это точно. И из Толакана не выпустят, по крайней мере, до конца разбирательства. А жизнь в этом городе — тоска и скука. Скука и тоска.

Так хорошо начинавшийся поход за обезьянами, разбежавшимися по округе после похода шаргов, неотвратимо превращался в какое-то безумие. Неужели демон злодеяний, старик Юо, за что-то невзлюбил своего верного почитателя? Неужели его не устроили жертвы и подношения?

Еще после нелепой смерти Борова Чуча-Пу почувствовал неладное, потому что умирать, не отдав ему, Чуче, честно выигранных денег — последнее свинство. А если встречаешь такую подлость на своем пути, то тут точно не обошлось без участия привередливого Юо. Чуча честно пытался задобрить паскудного демона: сначала не дал похоронить покойника, потом сожрал его сердце на глазах соплеменников, а затем и вовсе приказал кормить мясом Борова пленников. Такое обилие гадостей и непотребств не могло не понравиться Юо, он должен был остаться доволен и найти себе новую жертву. Что оказалось не так? Где ошибка?

Есть сердце ловца Кулак не стал, с прошлого раза изжога мучила, но закапывать тело все же запретил. Юо не любит благих дел, а с учетом происходящего, гневить демона Чуча побоялся. Вот и оставалось командиру — грозно смотреть на окружающих и мысленно уговаривать разошедшегося повелителя злодеяний напрочь забыть про его отряд.

Сил больше не было. Это только кажется простым: выгадать момент и нанести удар, когда никто не ждет. На самом деле это очень, очень трудно — подыскать подходящее мгновение, когда твое вмешательство почти наверняка останется незамеченным, когда внезапную смерть конвоира все спишут на случай. Но увидеть момент и использовать его — далеко не одно и то же. Удача не будет ждать, пока неопытный маг будет искать силу, открывать двери в иной мир, в котором правят бал разноцветные огни, а обычный человек превращается в безжалостного и неуловимого убийцу. Удаче обычно некогда ждать, она оставляет тебе лишь мгновение, а потом уходит к другому. Тот другой, он ничем тебя не лучше, просто приглянулся удаче больше. И все, некому пожаловаться на вопиющую несправедливость.

Приходилось падать в объятия огненных нитей каждый раз, когда удача могла заглянуть в гости. Только она, играя и дразня, все так же проходила мимо. Вот Рорка, споткнувшись на усыпанной камнями крутой тропе, все-таки удержался на ногах и передумал падать. В этот раз удача заглянула к нему, а не ко мне. Там лошадь под седлом разведчика, испугавшаяся далекого волчьего воя, вместо того, чтобы встать на дыбы или понести, вдруг тихо остановилась и только дрожь давала понять, что страх не пропал. Потому что дело не в страхе, дело в удаче, которой в этот раз разведчик Тхонга был интереснее меня.

Ожидание выводило из себя, выпивало и без того невеликие силы, заставляло сомневаться и мучиться. Потому что любое ожидание — это время и расстояние. С каждым часом времени становилось меньше, а Толакан — все ближе. Горы уже подступили вплотную — невысокие покатые вершины, еще не укрытые шапкой снега. В последние дни ощутимо похолодало, похоже, осень заканчивалась. Холод стал донимать не меньше ноющих боков, все еще гудящей головы и привычно дергающей ладони. Холод, боль, ощущение утекающего сквозь пальцы времени и бесплодное ожидание давили на нервы, подталкивали к ошибке. Попробуй сейчас! Вдруг не заметят? Давай! У тебя получится!

Не получится, госпожа удача давно спелась со старухой судьбой. Поэтому приходилось терпеть, сжав зубы, поддерживая немыслимое, бесконечно чуждое состояние бога, и ждать, несмотря ни на что. Чтобы дождаться. А потом на переходе вновь повиснуть на проклятой деревянной колодке, отдавшись на волю случая и доверившись лучнику со смешным именем Мышок…

— Помочь? — говорили тихо, лежа на холодной земле под открытым небом. — Ты сильно хужее стал.

Мышок был убедителен в своих выводах, ему так хотелось верить, что еще не все, что просто «хужее стал», а не помру скоро. Смерть каждого Рорка забирала силы и снижала шансы дойти до цели. А мне обязательно надо дойти. Во что бы то ни стало. Но вот так, рабом, закованным в колодки, идти в Толакан негоже.

— Тебе кажется, Мыш, — такое сокращение имени другого бы напрягло, но лучник принял его спокойно, не обижался и не перечил. Мыш и мыш, пусть будет, раз надо. — Мне бы отдохнуть только. Чуть-чуть. Устал я что-то, лучник.

Вот уж точно, отдых нам только снился. Изматывающие переходы, ночевки на холодным, жестком грунте, саднящие руки и ноющее тело, постоянный гул в ушах, ноги, отваливающиеся от усталости. Рорка не собирались нас беречь, гнали вперед, стегали кнутами, смотрели хмуро и ждали только повода. Три нелепые смерти за последние два дня мало кого оставят равнодушным.

Десятник отряда ловцов, невысокий, пожилой помощник Кулака, единственный, кто хоть изредка решался возражать буйному командиру, утонул еще утром…

К берегу неширокой бурной реки, прорезавшей горный хребет насквозь, мы вышли прошлым вечером. Крутые берега возвышались почти неприступными стенами — казалось, что каменные исполины склонились над жалкими путниками, требуя платы за проход. Прошла тихая ночь, наступило утро, и горы получили свою плату.

Пожилой Рорка, оказывается, любил плавать по ночам, в темноте, рассекая быстрые воды уверенными гребками. И то, что зима на носу, вода ледяная, а помочь при случае некому, его не остановило. Он ушел в рассвет, бросив несколько слов часовым, только для того, чтобы испытать судьбу и уже никогда не вернуться.

Пленники на берегу и двое часовых возле прогоревшего костра в рассеянном утреннем свете могли видеть, как пловец уверенно бросает тело навстречу кипящим волнам, не боясь ни холода, ни ветра, ни ревущей реки. Как доплыв до противоположного берега, поворачивает назад, ложась на широкую спину, так и не дав себе времени на отдых. Как еще через несколько мгновений Рорка выбивается из сил, но, борясь до последнего, бьется с жадным потоком — ловцы Тхонга так и не смогли его спасти. Лагерь кипел, вскакивали сонные и ничего не понимающие воины, примчался полуодетый командир, но было поздно — течение снесло гибнущего в ледяных водах соратника слишком далеко.

Это было неимоверно трудно и нестерпимо больно, дотянуться до покоряющего реку Рорка и заступиться за униженную своей беспомощностью стихию. Он был силен, уверен в себе и плыл далеко, а я был чересчур измотан и слаб. Как ни старался, я не смог подавить его волю к жизни, и порвать огненные нити в его груди мне оказалось не под силу. Но невозможно бороться за жизнь, одновременно сражаясь с потоком, — я знаю, какая боль должна была рвать сердце Тхонга, сковывая движения, забирая уверенность. Он враг, он непонятен мне и чужд, но я почувствовал уважение к этому гибнущему, но бьющемуся за жизнь до конца воину.

Пока Рорка бегали, пытаясь сделать хоть что-то, я судорожно вытирал кровь, хлынувшую из носа, а Мыш сидел, заслоняя меня от любопытных глаз. Когда все кончилось и подавленные произошедшим Рорка стали поднимать нас, чтобы идти дальше, я смог встать далеко не с первой попытки. Кровавые разводы на щеках и подбородке, бурые пятна на воротнике грязной, рваной рубахи и остатках куртки, лихорадочно блестящие глаза и подкашивающиеся ноги — я представлял собой жалкое зрелище. Командир ловцов подошел ко мне, оглядел с ног до головы, и, выругавшись, приказал выступать. Насколько я понял, мое состояние ему было интересно только с одной стороны — с позиции денег, которые можно будет выручить у Таррена-Па, а мое ухудшающееся здоровье отдаляло его от них. И все же предложить мне проехать оставшийся путь на одной из освободившихся лошадей он не захотел.