Страница 65 из 70
— А сети так и не взял, — с упреком заметил Мандриков.
— Не могу чужое брать, — упрямо заявил Тымнэро.
— В скором времени в Анадыре избрана будет новая власть, — начал Мандриков.
Когда Милюнэ перевела это, Тымнэро с испугом спросил:
— Опять?
— Да не пугайся, — улыбнулся Мандриков. — Ревком — это переходный период, как бы мостик к настоящей советской власти, власти народа. Сегодня такая власть на большей части России. И вот мы пришли к тебе, чтобы сказать — хорошо бы, Тымнэро, и тебе быть среди тех, кто будет избран.
Тымнэро внимательно слушал через Милюнэ то, что говорил Мандриков, и страх поднимался у него в душе. Ну, зачем они хотят втянуть меня в свои дела? Кому мешаю?
— Я не буду! — твердо и решительно заявил Тымнэро и, прежде чем Милюнэ открыла рот, добавил: — Не хочу ввязываться в их дела.
— Если все так будут рассуждать, — грустно сказала Милюнэ, — вернется Громов, а то и Солнечный владыка. И снова нас не будут считать за людей…
— Ну и пусть не считают! — вспылил Тымнэро. — Я тоже не очень-то считаю их за людей! Разве настоящие люди будут из-за власти убивать друг друга? Разве настоящий человек обманывает другого?
Булатов и Мандриков внимательно прислушивались к разговору Милюнэ и Тымнэро.
— Не хочет он, — вздохнула Милюнэ и взяла чашку…
На обратном пути Милюнэ передала содержание перепалки с родичем.
— Еще не созрел политически, — грустно произнес Булатов, — или, как бы сказал Ваня Куркутский, не доспел…
Мандриков некоторое время шел молча, а потом вдруг остановился и громко произнес:
— А все-таки он мне нравится, этот Тымнэро! Придет время — и он поймет нас, будет с нами! Я верю в это!
Дома Булатов зажег лампу, и Милюнэ принялась готовить ужин.
Мандриков присел к столу. Он достал список предполагаемых членов Совета, снова перечитал его и, дойдя до имени Тымнэро, остановился. Подумал, но вместо того чтобы вычеркнуть, подчеркнул это имя.
— Михаил Сергеевич, — как-то смущенно обратилась к Мандрикову Милюнэ.
— Что, Маша?
— Я тут говорила Булату… У нас будет ребенок…
— Что ты говоришь! Вот это здорово! — Мандриков искренне был обрадован. — Поздравляю вас!
— Маша просила меня сказать тебе… — Булатов замялся. — Свидетельство бы надо нам…
— Сделаем! — сказал Мандриков. — Завтра же выпишем — от имени ревкома.
Снаружи раздался стук в дверь. Милюнэ выглянула в сени и сказала:
— Волтер пришел.
— Бессекерский много ходит! — возбужденно рассказывал Волтер. — К Треневу ходит, к Громову ходит, к Струкову ходит. Нехорошо это! Я видел Громова…
— Он же хворый, больной, — заметил Мандриков.
— Я думал так, — нерешительно произнес Волтер. — Большая шуба, большая шапка — трудно узнать.
Булатов встревоженно посмотрел на Мандрикова. Тот встал и сказал:
— Пойдем проведаем арестанта. Кто-нибудь бывал у него, проверял, как он соблюдает условия домашнего ареста?
Булатов растерянно развел руками:
— Ну, больные и больные, как-то в голову не приходило.
Они шли, держась друг за друга в пурге.
Порой Мандрикову мерещились какие-то тени, но когда подходили — оказывалась стена дома или сарая.
Булатов громко постучал в дверь.
Пришлось ждать порядочно.
Наконец послышался испуганный голос хозяйки:
— Кто там?
— Отворяй, это Мандриков.
Евдокия Павловна долго возилась с засовами, никак не могла отворить дверь, но когда увидела перед собой троих, испуганно вскрикнула.
— Не бойтесь, — успокоил ее Мандриков. — Проведать пришли вашего мужа.
— Хворает, бедняга, так стонет, — запричитала Евдокия Павловна. — Боюсь, к весне совсем ослабеет…
В комнате, кроме хозяев, находился отец Михаил. Он уже порядочно клюкнул, но старался высоко держать голову. Громов лежал в кровати, весь до самого подбородка укрытый одеялом, с полотенцем на голове, и стонал.
— Здравствуйте, Иннокентий Михайлович! — поздоровался Мандриков. — Как здоровье?
— Худо мне… Худо…
— А вы, отец Михаил, уходите отсюда, — обратился к священнику Мандриков. — Господин Громов находится под арестом, и для посещения его требуется специальное разрешение.
Испуганный священник заторопился:
— Хорошо, хорошо! Иду! Простите, ради бога!
Он засеменил к выходу. Следом вышли и ревкомовцы.
Как только за ними закрылась дверь, из кладовой появились Струков и Бессекерский.
Струков быстро вошел в комнату. За столом уже сидел Громов и дрожащими руками пытался наполнить стакан. Горлышко бутылки звенело о стекло.
— Оружие я раздал, — сообщил Бессекерский.
— Да, господа, решаться надо…
— У нас уже все продумано и готово, — продолжал Струков. — Засады будут устроены в домах вокруг ревкома. Главный наблюдательный пост — дом Тренева. Таким образом, ревком оказывается под перекрестным огнем.
— Лучшее время для выступления — тридцатое января, — сказал Бессекерский. — Тренев говорит, что на этот день назначено заседание ревкома. Вся головка соберется там.
— Покажи, что ты сочинил? — с улыбкой попросил Мандриков, протягивая руку к листку бумаги.
«Удостоверение.
Дано Чукотским ревкомом в том, что Мария Милюнэ из стойбища Армагиргина и Александр Терентьевич Булатов из села Заходы Смоленской губернии являются мужем и женой, что и удостоверяется.
Председатель Чукотского ревкома Михаил Мандриков».
— Ну, Булат, — разочарованно произнес Мандриков. — Ну что ты написал? Это же первое брачное свидетельство, выданное именем революции! Надо поторжественнее! Поройся-ка там в ящиках, посмотри, нет ли бумаги покрасивее. Сейчас напишу сам мандат о революционной женитьбе.
Булатов быстро пробежал глазами написанное, аккуратно сложил листок и спрятал во внутренний нагрудный карман.
— Вечером покажу Милюнэ.
— Так вот, Волтер предлагает ввести комендантский час, объявить Анадырь на военном положении и в домах Струкова и Громова поставить вооруженную круглосуточную охрану, — сказал Мандриков. — Но главное — это кандидаты в Совет. Сход можно назначить на второе февраля, сегодня тридцатое — время на подготовку есть… Слушай! От имени местного населения в Совет выставим кандидатуру твоей Маши! Грамотна, политически правильно ориентируется… Да у нас просто нет лучшей кандидатуры!
Булатов подумал и сказал:
— Она моя жена.
— Ну и что? Жена большевика — такой же политически ответственный человек, как и ее муж! — заявил Мандриков.
— А потом будут говорить — ревкомовцы своих проталкивают в Совет, — угрюмо произнес Булатов.
— А мы и будем проталкивать своих! — убежденно сказал Мандриков. — Мы таиться не будем: кого считаем нужным, полезным для истинно народной власти — того и будем поддерживать. Давай садись и пиши воззвание к жителям Анадыря — второго февраля сход всех жителей для избрания Совета.
После обеда, ближе к ранним сумеркам, стали приходить ревкомовцы.
Вошел механик Фесенко и с удивлением сказал:
— Или мне померещилось, или и впрямь так, будто Громов попался мне навстречу.
— Не может быть, — спокойно ответил Мандриков. — Мы вчера его навещали: похоже, скоро концы отдаст, не встает с постели.
Милюнэ вошла в ревком и заглянула в комнату. Заседание еще не начиналось, и она поздоровалась со всеми. Булатов сидел у стола и писал очередное воззвание. Он трудился старательно, выводил каждую букву.
Один за другим сходились ревкомовцы, и каждый ласково здоровался с Милюнэ.
Последним пришел Волтер.
Наблюдавший из дома Тренева Струков оглянулся и сказал:
— Ну вот. Все в мышеловке.
Он вошел в комнату, оставив наблюдать Бессекерского.
За богато накрытым столом сидели сам хозяин, Иван Архипович Тренев, одетый строго и торжественно, его супруга Агриппина Зиновьевна в черном кружевном платье и Иннокентий Михайлович Громов, возбужденный, краснолицый, с лихорадочно бегающими глазами.