Страница 1 из 70
Юрий Рытхэу
Конец вечной мерзлоты
Часть первая
Глава первая
…оных немирных чукч военною оружейною рукою наступить и искоренить вовсе…
По делам видно и Правительствующему Сенату уже известно, что чукотский народ нимало в подданство не приведен.
Женщина снова приснилась ему в час, когда на обнажившихся проталинах в весеннем предрассветном хоркании телились важенки.
Армагиргин долго не открывал глаз, переживая видение, удерживая красочный, полный горячего волнения сон, когда он несся по тундре, словно раззадоренный близостью оленухи бык.
Но сон безвозвратно уходил, таял вешним снегом под лучами солнца, оставляя лишь ускользающее воспоминание.
Протерев загноившиеся глаза пушистой оленьей шерстью, Армагиргин несколько раз моргнул и разглядел у костра присевших на корточки жен.
Та, что была ближе ко входу, происходила из чаунских чукчей. Стадо Армагиргина заметно выросло, когда он взял Нутэнэут в свою ярангу.
А вторая — Гувана — долго была любимой женой, и он тосковал по ней в достопамятном путешествии в Якутск, когда задумал склонить свою голову перед Солнечным владыкой и положить к подножию русского престола все чукотское население от реки Колымы до Каменного Носа.
Давнее воспоминание подняло со дна памяти горький осадок: не удалась поездка, хотя внешне все было благополучно.
Встретили Армагиргина, тогда еще молодого и ловкого, в Якутске с великими почестями. Громкими выстрелами из огнеизвергающих пушек напугали его оленей. И те понесли, уронив на снег чукотского короля, всю его свиту и марковского исправника Кобелева.
Сам губернатор вышел на крыльцо огромного каменного дома, похожего на чудом вылезший на сушу айсберг, и протянул руку для пожатия.
Однако Армагиргин не стал пожимать руку якутскому губернатору, а приник к ней губами, как учил тому исправник Кобелев.
— Как поживает мой брат? — со слезой в голосе спросил чукча. — Как его здоровье, благополучны ли его жена и дети?
Губернатор поначалу не понял, о каком брате идет речь, но Кобелев подсказал, и хозяин якутской земли сообщил высокому чукотскому гостю, что его величество император всея Руси живы и здоровы и так же в добром здравии находится государыня императрица.
В зале с высокими окнами, светлом и просторном, как тундра, Армагиргина и его свиту усадили на мягкие сиденья, поставили перед ними угощения — разное вареное мясо, рыбу и еще что-то мягкое и непонятное, тающее во рту.
Якутский губернатор с нескрываемым любопытством разглядывал чукотского короля. Несмотря на непривычное окружение и жару, Армагиргин держался с приличествующим ему достоинством, говорил громко и внятно, часто упоминая имя «брата своего», российского императора.
— Твоего царя я и мои чукчи, как чаунцы, так и носовые, признаем полным нашим государем. Русский царь пусть даст мне какое-либо отличие или подарок, чтобы чукчи меня слушались и повиновались. Купцам торговать с нами полюбовно, и о времени ярмарки заблаговременно условиться, и сие держать свято, потому что мы разоряемся от позднего приезда русских купцов. И я, заботясь о благе чукотского народа, решился всеподданнейше умолять его императорское величество всея России принять меня и весь мой чукотский народ в вечное и покорное ему подданство.
Армагиргин говорил по-чукотски, а исправник Кобелев читал по-русски.
Якутский губернатор принял бумагу, украшенную вместо печати оттиском большого пальца и рисунком оленьего тавра Армагиргина.
После встречи Армагиргина и его свиту отвели в предназначенный для их пребывания дом.
Здесь толпилось множество разного народу. Каждый хотел сказать что-то свое, и Армагиргин чувствовал себя словно в большой вороньей стае, не разумея ни одного слова.
Кобелев приволок большой штоф дурной веселящей воды, и Армагиргин с устатку сделал большой глоток, с удовольствием ощутив, как потоки бодрости растеклись по всему телу, изгоняя усталость, сомнения и нерешительность.
В облаках табачного дыма, среди множества толпящихся, галдящих, глядевших на него с любопытством, с подобострастием, Армагиргин заметил прислуживающую женщину — полную, с грудями, выпирающими под тонкой матерчатой одеждой. Лицо у женщины было круглое и ласковое. Она все время улыбалась и говорила: «Ми-лай!»
Армагиргин игриво ущипнул женщину за грудь. Она дробно рассмеялась, словно рассыпав цветной бисер по большой комнате с огромной, пугающей своей пышностью кроватью.
Армагиргин выпростал из дорожного мешка и протянул женщине связку белых песцовых шкурок. Но Кобелев отобрал подарок и вернул с укоризной:
— Пошто ей такое?
— А мне хочется одарить ее, — упрямо сказал Армагиргин.
— Сиводушки за глаза будет. — Кобелев со знанием дела выбирал песца с пегим — некачественным — мехом.
На следующий день губернатор снова призвал Армагиргина в свой дом и передал царские подарки: расшитый золотом кафтан с золотыми же наплечниками, штаны, обшитые галуном, нижнюю белую батистовую рубашку, кортик в серебряных ножнах и большую красивую бумагу, в которой говорилось от имени брата, Солнечного владыки, о даровании Армагиргину царских милостей.
После торжеств и мундир, и штаны, и металлические кружочки, надеваемые на грудь он повелел сложить в большой сундук.
Зачастил к Армагиргину отец Дионисий, давний знакомый, объездивший тундру с походным алтарем от Колымы до мыса Дежнева. Священник хорошо знал чукотский разговор и увещевал Армагиргина, кося глазом на Дуню:
— Ох, грех это! Великий грех!
Армагиргин взбадривал себя глотками дурной веселящей воды и возражал отцу Дионисию:
— Грех — обманывать, воровать, таиться при еде, не накормить и не приютить путника, обидеть ребенка и старика…
— И прелюбодейство тоже великий грех! — поднимал палец с кривым ногтем отец Дионисий.
Он вел долгие речи о могуществе и доброте тангитанского[1] бога.
И в конце концов, сломленный уговорами и водкой, Армагиргин дал согласие креститься.
Впервые в жизни тундровый житель входил в храм тангитанского бога.
Сначала в дымной полутьме он ничего не мог разглядеть. Похоже было на чоттагин[2], когда собирается множество гостей и костер горит не потухая.
У алтаря он заметил огромный медный сосуд, похожий на котел. Сходство подтверждалось водой, налитой в него.
— Варить что-нибудь собираются? — шепотом спросил Армагиргин Кобелева, кивнув на сосуд.
— Вас будут в нем крестить, ваше сиятельство, — ответил Кобелев.
С ужасом поглядывая на купель-котел, Армагиргин уже не слушал слаженного священного песнопения, исполняемого хором молодых якутов.
Отец Дионисий разглядел своим проницательным оком растерянность Армагиргина, подошел и ласково коснулся мягкой рукой:
— Бог милостив…
Бог… Кто знает, каков он окажется для тундрового оленевода?
Размышления Армагиргина прервал отец Дионисий. Он подвел чукчу к священному сосуду, продолжая протяжно петь. Изредка на помощь ему вступал якутский хор, и ровное пение молодых голосов тревожило душу еще больше, словно посвист долгой полярной пурги.
Армагиргин, уже не властный над собой, крепко закрыл глаза: будь что будет…
Он ощутил бритой макушкой холодные капли, струйка воды скатилась на лоб, на нос, упала на верхнюю губу. Армагиргин невольно слизнул каплю и открыл глаза.
Отец Дионисий уже протягивал ему крестик на тонкой металлической цепочке.
Армагиргин наклонил голову и почувствовал кожей холодок стылого металла.
1
Общее название чужеплеменников — европейцев и американцев, обладателей огнестрельного оружия.
2
Холодная часть яранги (чук.).