Страница 54 из 70
Михаил Мандриков и Август Берзин (по паспорту Дмитрий Хваан) вернулись в бывшую колчаковскую канцелярию.
— Ну вот, Август, — с усталой улыбкой проговорил Мандриков. — Революционная власть пришла на Чукотку! Поздравляю!
— Тебя тоже! — Август крепко обнял друга и товарища.
— Слабовата оказалась колчаковская власть, хлипковата, — заметил Берзин.
— Сегодня нам спать не придется, — деловито сказал Мандриков. — Надо составить воззвание, телеграммы, утром собрать первое легальное заседание ревкома.
Булатов нес на руках Милюнэ.
Она очнулась на свежем воздухе и испуганно спросила:
— Это ты, Булат?
— Я, я, Машенька, я…
— Как было больно и страшно!
— Милая, милая…
Милюнэ чувствовала, как на ее побитое лицо падают горячие слезы. Слезы попадали на распухшие губы, в рот. Соленые, как вкус крови…
— Милый Булатик, как хорошо, что ты пришел!
— Машенька, наша взяла! Наша советская власть теперь на Чукотке!
Они вошли в дом, и Булатов осторожно положил Милюнэ на кровать. Она хотела сесть, но он придержал ее ласково, поцеловал в разбитые губы.
— Булат, как я рада, что ты успел… Ты очень хороший!
Тымнэро запряг собак и поехал на лед Анадырского лимана.
Сначала направил упряжку вдоль берега, мимо торосов и мимо здания уездного правления, по реке Казачке поднялся вверх. Скользнув глазами по длинному приземистому дому, задержал взгляд на крыше. Над ней на шесте развевался на легком морозном ветру большой лоскут красной материи. Раньше такого не было.
Возле бани Тренева из проруби брал воду Ермачков.
— Чего лоскут на крышу повесили? — спросил Тымнэро.
— Оннак, ты ничего не знаешь? Власть ночью взяли большевики! — ответил Ермачков. — Советская власть нынче у нас!
Тымнэро посмотрел на красный флаг и вдруг сказал изумленному Ермачкову:
— Так вот кого искали в моей яранге! — И повернул упряжку обратно.
Часть четвертая
Глава первая
Товарищи далекого Севера, люди голода и холода, к вам обращаемся мы с призывом присоединить свой голос и разум к общему голосу трудящихся России и всего мира. Да здравствует коммунистическое равенство! Долой капиталистов, спекулянтов!
Бледный рассвет пробился сквозь подернутое льдом окно.
Мандриков поднял голову от стола и посмотрел на Берзина. Тот сидел на стуле, крепко привалившись к спинке, и спал.
Берзин, словно почувствовав его взгляд, пошевелился.
— Август! — окликнул его Мандриков.
Берзин мотнул головой и с трудом открыл глаза.
— Извини, совсем отвык от своего имени, — улыбнулся виновато.
— Вот уже новый день пришел… — Мандриков подошел к окну. — А знаешь, Август, именно с сегодняшнего дня и будут считать начало новой жизни на Чукотке — с шестнадцатого декабря тысяча девятьсот девятнадцатого года!
Несмотря на трудную ночь, Мандриков был возбужден. Он мысленно видел огромные пространства тундры: на север — до мыса Дежнева, на юг — до Камчатки, на запад — до Якутска, на восток — до Америки… На этом пространстве вполне может уместиться Европа… И вот сегодня они решили судьбу этой земли…
— Будем составлять воззвание! — сказал Мандриков, возвращаясь к столу. — Надо найти такие слова, чтобы они дошли до каждого сердца.
— Мне казалось, что самое трудное — взять власть, — сказал Берзин. — И вот мы ее взяли!
— Удержать и укрепить власть — вот что будет посложнее. Подвигайся к столу!..
Когда вошел Кулиновский и громко стукнул прикладом об пол, они почти закончили воззвание.
— На радиостанции ждут. Все приготовили, вызвали Петропавловск, Охотск, Якутск… Предупредили…
— Воззвание будем передавать после утверждения ревкома, — отозвался Мандриков.
В комнату уже собирались члены ревкома: в эту морозную ночь никто не ложился спать.
— Пока народ собирается, надо привести Громова — пусть передаст денежные средства, — решил Мандриков. — Под расписку, как полагается.
Анадырская тюрьма была огорожена высокой стеной из дерновых пластов. Часовой узнал своих и пропустил во двор.
При скудном свете керосиновой лампы Берзин разглядел лица арестованных, и тотчас на него обрушилась лавина голосов:
— Почему нас до сих пор не накормили?
— Пусть пришлют адвоката! Адвоката прошу!
— За незаконный захват власти вы еще поплатитесь!
— Тихо! — крикнул Берзин. — Кто тут еще толкует о законности? Вы все арестованы законно, на основании постановлений Советской республики, именем революции!
Только Громов молчал. Он жестоко страдал с похмелья и жадно пил холодную, натаянную из речного льда воду.
— Вот лакает с утра, — тихо сообщил Гринчук. — Как бы не лопнул.
— Господин Громов — сюда! — позвал его Берзин.
Бывший начальник Чукотского уезда сделал шаг вперед и остановился.
— Пойдемте с нами, — кивнул Берзин на выход.
Громов узнал Булатова и, увидев в его руках револьвер, вдруг упал на колени и завопил:
— Смилуйтесь, господа! Граждане! Не убивайте, не губите душу христианскую!
— Иннокентий Михайлович! — Голос у Берзина звенел. — Вам надлежит сдать ревкому денежные суммы под расписку. Так полагается. Идемте, у нас нет времени смотреть эту комедию!
Громов с облегчением поднялся и, стыдясь своих слез, покорно двинулся к выходу…
Мандриков сладко спал, положив голову на стол. Но он сразу же проснулся, как только в комнату вошли с Громовым.
Подсчет казны не занял много времени.
«Расписка.
По требованию Анадырского Совета рабочих депутатов мною сего 16 декабря 1919 года сданы казенные деньги всего в сумме двухсот семидесяти тысяч семисот тридцати двух рублей 57 коп. (270 732 р. 57 к.) российской монетой и четыре доллара восемьдесят центов (4 д. 80 ц.) американскою монетою.
Управляющий Анадырским уездом
Громов».
Громов едва видел пляшущие перед собой буквы, но документ аккуратно подписал привычной размашистой подписью.
— Господин Громов! Я ставлю вас в известность, что мы произведем тщательный обыск в вашем доме. Такая скудность валюты в государственной казне заставляет думать, что вы скрыли и присвоили значительную сумму.
Громов ничего не ответил, он лишь втянул голову в плечи, будто ожидал удара.
Булатов, придя домой, застал у Милюнэ Тымнэро. Чукча растерянно посмотрел на него, потом на Милюнэ, которая уже вовсю хлопотала, несмотря на опухшее лицо и огромный синяк под глазом.
— Я же сказал тебе — лежать, — укоризненно произнес Булатов.
— Как же тут лежать, когда такое случилось! — возбужденно ответила Милюнэ. — Вон даже Тымнэро пришел, спрашивает, что это за новая власть с красным флагом на крыше.
— Наша власть, Тымнэро, власть бедных и угнетенных, — сказал Булатов.
— Пролетариев, — добавила Милюнэ, ставя на стол вскипевший чайник.
— А что будет теперь? — с любопытством спросил Тымнэро.
— Сегодня проведем заседание ревкома, — ответил через Милюнэ Булатов. — Отберем все богатства, награбленные торговцами…
— Ограбите их, — уточнил Тымнэро.
— Не ограбим, а отберем то, что по праву принадлежит трудящимся…
— Так, сети, снасти ихние…
— Сети, все орудия производства тоже принадлежат по праву трудовому народу.
Тымнэро выпил чашку чая и заторопился.
— Конечно, власть переменилась, но уголь-то нужен.
В дверях он остановился и повернулся к Булатову.
— Милюнэ, а ну, спроси-ка своего: новые власти будут платить за уголь?
— Будут платить, — твердо обещал Булатов.
— Они же бедные! — сказал Тымнэро.