Гувернёр

— Похоже на истину, — одобрительно хмыкнул Ал.

— По рецепту надо двадцать две слезы феникса и семь капель воды, — не унимался Скорпиус, впрочем, уже не так возмущено. — Мы в разы превысили показатели, но пропорцию сохранили. Это страшно?

— Думаю, нет, — не очень уверено протянул Альбус. – Ну, сейчас оно выглядит так, как описано в дневнике.

Скорпиуса затопила такая мощная волна облегчения, что даже смыла и не оставила и следа гордости за проделанные расчеты, которые отняли пару часов, пачку сигарет, восемь таблеток от головной боли и страшно представить сколько нервных клеток.

Он рухнул на диван и, в томной полудреме, подтвердил, что математика — явно не его конек. Уж слишком он измотался.

— Ал, а меня вскрывали? — вдруг спросил Скорпиус.

Альбус, поставив на плиту чайник, немало удивился вопросу.

— Конечно. А что?

— Просто там сейчас над телом Луи извращаются всякими скальпелями, пинцетами и ножами. Вот он проснется, а у него, скажем, почки нет. Он будет ругаться.

— Ну у тебя тоже не было, — пожал плечами Ал. — Ни почек, ни печени, ни сердца, ни мозга.

Скорпиус аж вскочил.

— Как так? — ахнул он.

— Не волнуйся, все отросло, — рассмеялся Альбус. — Кроме мозга. С мозгом беда. Мозг не желал возвращаться в твою черепушку, поэтому пришлось пересадить тебе мозг улитки. Поэтому ты такой…умняш.

— Эй, я гениальный математик! — поджал губы Скорпиус.

— Ну, улитка была умной.

Скорпиус прикрыл глаза и хотел было подремать хотя бы минутку и освободить голову от мелькающих перед глазами расчетов, как Ал снова заговорил:

— Не думаешь, что пора бы уже исполнить последнюю волю Луи?

— Какую?

— Которая касается конкретно тебя.

Малфой, поняв, о чем говорит Альбус, театрально закрыл глаза рукой.

— Скорпиус, надо, — уперся Ал. — Ради Луи.

Чайник закипел быстрее, чем ожидалось, но чаинки кипятком они так и не залили. Скорпиус так и заснул на диване, прижимая к себе дневник Фламеля, как невиданное сокровище, а Альбус, тихонечко, чтоб не разбудить его, открыл окна, дабы мерзкий сигаретный запах выветрился из насквозь пропахшей дымом и травами квартиры.

Последняя воля Луи, касавшаяся конкретно Скорпиуса, была для самого гувернера чем-то совершенно ненужным и постыдным. Эти ощущения не покидали парня и по дороге в назначенное место, и когда он уже сидел на твердом стуле в кругу незнакомых ему людей разных возрастов.

— Меня зовут Скорпиус и я наркоман.

— Здравствуй, Скорпиус, — прогудели люди.

«Пиздец, дожили» — сокрушался гувернер.

Анонимные наркоманы с интересом смотрели на него, ожидая услышать историю его зависимости или что-то в этом роде, и Скорпиус, понимая, что здесь не соврешь, ответил грубо, но честно.

— Я сижу на кокаине уже десять лет, и мне норм. Если честно, я не считаю, что эти собрания лечат от зависимости, но я как-то пообещал своему другу, что схожу к анонимным наркоманам. И вот я здесь.

— Это смелый поступок, Скорпиус, — одобрил куратор группы.

— Ну да, — хмыкнул Скорпиус. — Я обещал сходить, а не бросить кокаин.

— К нам приходят для того, чтоб бросить.

— Не в моем случае.

— Почему? — мирно спросил куратор.

Скорпиус мило улыбнулся.

— Потому что если вы поживете моей жизнью хоть неделю, то сами будете требовать принести вам трубку для крэка.

— Да он под кайфом сейчас! — крикнул темнокожий мужчина из его группы, обвиняющее тыкнув в нового «анонимного наркомана» пальцем.

— Нет, я просто так выгляжу, — протянул Скорпиус. – Так, что я должен говорить?

— Когда вы в последний раз принимали наркотики?

Скорпиус задумался.

— Анаша это наркотик?

— Безусловно.

— Пятнадцать минут назад.

Поняв, что новый член группы не очень-то похож на раскаявшегося торчка, куратор кивнул сидящей недалеко от Малфоя молодой особе.

— Меня зовут Элл и я наркоманка, — тягучим голосом протянула девушка.

— Здравствуй, Элл.

— Я тоже нюхаю кокаин, чтоб вырваться из бренного круга похоти и разврата.

— Ага, то есть кокаин резко сделает тебя повторной девственницей?

Куратор метнул в Скорпиуса недобрый взгляд, но гувернер, скрестив руки на груди, не замолкал:

— Не, погодьте, раз уж я пришел, то хочу ж разобраться в истории каждого, — сказал Скорпиус. – Элл, давай дальше.

— Мне семнадцать и я…

— Сколькооо? — опешил Скорпиус.

— Скорпиус, мы не осуждаем людей за их зависимость не смотря на их возраст, — напомнил куратор.

— Да срать на зависимость, как в семнадцать лет можно устать от похоти и разврата? — не унимался Скорпиус. — Мне двадцать семь и я не то, что не устал, я жду, когда меня возьмут за руку и затащат в этот бренный круг похоти и разврата.

— Продолжай, Элл, — перекричав буйного парня, сказал куратор.

— Сначала я подсела на мет, — начала девушка, но снова не договорила.

— Это что ж надо делать, чтоб в семнадцать устать от похоти и разврата? Разве что тебя драли всем Лондоном, включая эмигрантов, туристов и иностранных студентов…

— СКОРПИУС!

— Вы не подумайте, что это зависть, — заверил Скорпиус. — Хотя, хрен с ним, да, это зависть. Но как? Как в семнадцать лет можно успеть стать наркоманкой со стажем и «жертвой похоти и разврата»? У тебя было время делать уроки, ребенок?

Все взгляды испепеляли гувернера, а тот, не зная значения слова «толерантность», на каждую реплику Элл реагировал фразами типа: «пиздец, товарищи», «что за поколение?», «а в мои годы такого не было». Кажется, он пробыл здесь пару минут, а его уже все дружно ненавидели.

— Скорпиус, ну как так можно! — сокрушался Ал.

Скорпиус обижено уселся на диван и, потягивая из чашки чай, гневно смотрел в сторону соседа.

— Тебя выгнали из «анонимных наркоманов»!

— Я сам ушел, — произнес Скорпиус.

— Нет, тебя выгнали!

— Будто я хотел там сидеть!

Альбус покачал головой и сел на высокий табурет.

— Я рассказывал тебе про «бренный круг похоти и разврата»? — спросил Скорпиус.

— Трижды. И каждый раз с завистью.

Гувернер вздохнул и невесело заключил:

— Ал, мне кажется, я обретаю девственность.

Подавившись чаем, Альбус закашлялся.

— Ты понял, что сказал? — хрипло поинтересовался он.

Скорбно кивнув, Скорпиус уставился в окно.

— Идиот, — покачал головой Альбус и снял с котелка крышку.

То, что он увидел в закопченной посудине, мигом затмило и его раздражительность, и снисходительность по отношению к Скорпиусу. Кажется, даже дар речи куда-то пропал, поэтому Ал лишь поманил своего «обретающего девственность вследствие длительного отсутствия половых отношений» созельевара.

Наклонившись над котлом, Скорпиус, убрав с глаз светлую прядь волос, всмотрелся в его содержимое и почувствовал, как подкосились ноги.

Если это был не философский камень, то тогда уже судьба просто придиралась. Да, он вышел куда больше, чем в рецепте Фламеля, видимо, всему виной превышенное количество слез феникса и родниковой воды, но пропорция сохранилась и вылилась в определенный результат.

Размером с небольшой кирпич (вот уж раздуло!), он блестел, как самый настоящий рубин, а плескавшаяся на дне жидкость, отдававшая таким же насыщено-красным цветом, кажется, излучала неземное сияние.

Осторожно выудив камень, оказавшийся на удивление легким, но горячим, Скорпиус благоговейно погладил пальцами грубые, словно вытесанные срубы по его бокам, а Ал, дабы точно удостовериться в правильности результата, сдернул с портрета Фламеля бархатную ткань.

Один взгляд алхимика и вид его рта, раскрывшегося в изумлении при виде огромного горячего артефакта, все подтвердил. И слов не надо было.

Мерзкая смесь не пойми-каких медицинских запахов сбилась в единую палитру отвращения, и морг казался ужаснее не только благодаря своему мрачному назначению, но и благодаря этому «благоуханию». Патологоанатом, рассеянный и до горя сонный мужчина, был закрыт в секционной, и, благодаря Оглушающему заклятию, не должен был помешать. Лаборанты и целители, которых постигла та же участь, были растасканы по разным кабинетам, а сами двери морга, похожие чем-то на гаражные, были плотно подперты тяжелым столом.