Гувернёр

Вздрогнув от звука, с которым захлопнулась дверь, Скорпиус, стащив покрывало с притихшего портрета Фламеля, одарил алхимика ледяным взглядом и, подняв его за витую раму, наклонил над кипящим на горелке котелком.

— Идиот! Пар жжет полотно! — вопил алхимик.

— Где ошибка? — спокойно спросил Скорпиус.

— Не понимаю, о чем ты вообще говоришь, мерзкий мальчишка!

Скорпиус, опустив портрет еще ниже над котелком, раздражено прорычал:

— Луи все делал по твоему рецепту и советам, время приготовления давно истекло, но эта жижа не напоминает философский камень даже отдалено!

И, опустив портрет на стол, поджег новую сигарету.

— Все дело в ваших кривых руках и раздутом чувстве собственной важности! — буркнул Фламель.

— В чем ошибка? — повторил Скорпиус.

— В вашей изначальной тупости!

Скорпиус, прижав сигарету к древнему полотну, усмехнулся, услышав возмущенный вой алхимика.

— Итак, я повторю вопрос. Где ошибка?

— Помилуйте, юноша, вы угрожаете портрету! — вскричал Фламель, дуя на прожженную дыру в полотне.

— Помилуйте, алхимик, вы держите за дурака Малфоя!

— Было бы за кого держать, — заметил Фламель. — Здесь же все предельно ясно.

— А мне, как дураку, не ясно, — произнес Скорпиус, и, выдохнув табачный дым, снова прижал сигарету к полотну. — Я вас внимательно слушаю.

Портрет алхимика снова завопил, хоть и хотел героически молчать. Но Скорпиус никуда не спешил.

— Где-то у меня была паяльная лампа, — протянул он, встав со стула. — Одну минутку.

— Эй-эй-эй! Куда! Лорд Малфой, помилуйте!

— Уже «лорд Малфой»? — насмешливо вскинул брови Скорпиус. — После испытания на прочность паяльной лампой, уверен, вы будете называть меня не иначе как «Всевышний». Мистер Фламель, так мне идти за паяльной лампой, или вы ответите на мой вопрос?

Фламель, надувшись от злости, сверлил взглядом дыры на полотне и, убедившись, что Скорпиус благосклонно опустил сигарету в пепельницу, нехотя произнес:

— Ошибка в пропорции родниковой воды и слез феникса.

— 22/7? Там, где двадцать две капли родниковой воды на семь капель слез феникса?

Лицо Фламеля заметно посмурнело.

— Наоборот, — буркнул он.

— Что, простите?

— Двадцать две капли слез феникса на семь капель воды.

Чувствуя, как у него задергался глаз, Скорпиус, рухнул на стул, так как ноги его не удержали.

— Вы саботировали процесс! — прорычал гувернер, вцепившись руками в стол. — Я мог бы уже держать камень в руке, а вы…какого, пардон, хуя?

Фламель отвернулся и пробурчал еще более гнусавым голосом:

— А что вы хотели? Я не в восторге от того, что три идиота пытаются скопировать мой рецепт и забрать все лавры.

— Идиот здесь вы, Фламель. Никому не нужны ваши лавры. Мне нужна моя любимая девушка и мой лучший друг, который бы не лежал сейчас в морге, в ожидании похорон, если бы ваша глупая гордость не испоганила рецепт!

Отшвырнув портрет алхимика так, что тот, пролетев пару метров, рухнул холстом на паркет, Скорпиус вцепился в спинку стула и начал лихорадочно думать.

Затем, достав из комода лист бумаги и ручку, быстро записал «22 капли слез, 7 капель воды», приклеил на холодильник напоминание самому себе и, понимая, что обычному человеку отсрочить похороны близкого человека практически невозможно, стал думать, как истинный Скорпиус Малфой.

Восемнадцать часов до похорон

— Лорд Малфой, — с сомнением протянул главный целитель Больницы Святого Мунго. — Не ожидал.

— Ну и зря, — улыбнулся Скорпиус. — Слышал, у вас есть оборотень. Мертвый, разумеется.

Разговор становился все натянутее и страннее. Сначала в кабинет главного целителя зашел этот безупречно одетый молодой человек, о котором в волшебном мире ходили самые разные, часто не самые лучшие, слухи.

Целитель Сметвик, управляющий больницей со, скажем так, неплохими успехами, как для человека, не умеющего руководить работой людей, сидел, вжавшись в свое широкое рабочее кресло, так, словно довольно миролюбивый гость сейчас резко прыгнет на него и отгрызет голову.

— Я, как главный источник финансирования новейшего законопроекта о «Лечении ликантропии», хотел бы узнать у вас результаты вскрытия, — произнес гувернер, уцепившись за свою любимую стратегию «брехать безбожно». – И, разумеется, результаты исследований клеток оборотня с веществами, нейтрализующими ликантропию.

Сметвик удивленно хлопал глазами.

— Вы не проверяли воздействие аконита? — вскинул Скорпиус, усиленно вспоминая все страхи оборотней, о которых знал из сериалов. — И… серебряные пули?

— Серебряные пули?

— Да, Сметвик, серебряные пули! — воскликнул Скорпиус голосом физика-ядерщика, которому пытались доказать, что электричества не существует. — Вы проверили реакцию клеток оборотня на это?

— Так мы же… — растерялся Сметвик.

— Мне кажется, пора урезать финансирование больницы, — строго сказал Скорпиус. — Не для того я вложил вагон галлеонов в законопроект, чтоб армия ленивых тупиц, на столе у которой есть мертвый оборотень, не предприняли ни малейшей попытки изучить его тело!

Ложь — не порок, а особенно если она во благо. Ложь — это искусство, талантивейшая и тончайшая актерская игра: чуть не так нахмурил бровь или не сдержался и почесал нос – все, обман может быть раскрыт, если собеседник наблюдателен и умен.

Актером Скорпиус был великолепным, благодаря чему примерял на себя, в зависимости от ситуаций, самые разные роли: наркомана (ну, тут особо притворяться не нужно было), разведчика, иностранного шпиона, многодетного отца, стриптизера из Нового Орлеана, католического священника (кстати, его наиболее удачная роль), счастливого владельца сарая, находящегося прямо на залежах нефти, а что уж говорить о грандиозной роли демона-гувернера, пленившей коварные сердца детей Генри Тервиллигера!

И сейчас ситуация была той же. Играть приходилось богатого бессердечного мальчика из высшего общества, недовольного работой целителей.

Вот уж что было несложно. Драко Малфой имел такой тип характера и часто сотрясал различные службы, из-за которых мог потерять миллионы, своими претензиями, поэтому Скорпиус, точно копируя мимику, жесты и даже фразы отца, пока довольно неплохо справлялся со своей ролью.

— Тридцать тысяч галлеонов я вложил в лечение ликантропии для того, чтоб больница даже не почесалась изучить болезнь на примере мертвого оборотня! — рявкнул Скорпиус, чуть привстав, отчего главный целитель посинел в ужасе.

— Но законопроектом, насколько известно, руководит Билл Уизли, — повинуясь ноткам здравого смысла, пролепетал Сметвик.

— Да по хуям мне, кто руководит, деньги теряю я, а не он! — выкрутился Скорпиус, выбрав тактику куда более агрессивную. — Вы хотите на покой, Сметвик?

— Нет, что вы, я…

— Тогда работайте и не заставляйте меня проверять вашу работу специальной комиссией, — прошипел гувернер и, вдруг ослепительно улыбнувшись, что напугало целителя еще больше, добавил. — Изучите тело оборотня. Насколько я знаю, завтра его собираются хоронить. Связывайтесь с родней, они, насколько я знаю, выступают за лечение ликантропии, отменяйте похороны.

— Помилуйте, лорд Малфой!

— Помилует вас, возможно, Визенгамот, в том случае, если я доведу дело о халатности исследовательского отдела больницы святого Мунго до суда.

Сметвик сдался. Легко поддающийся чужому влиянию, он был обескуражен разъяренным аристократом, слухи о котором донеслись до него давно, но не прошли мимо ушей бесследно. И сам не заметил, как закивал, приказал зайти к себе исследователей и подписал разрешение на изучение тела Луи Уильяма Уизли.

— Молитесь, Сметвик, чтоб я был доволен, — напоследок припугнул Скорпиус, поднявшись на ноги. — Всего доброго.

— Кто вы, лорд Малфой? — И откуда только смелость взялась у этого откровенного хлюпика?

Скорпиус хищно усмехнулся и обернулся. Сметвик побледнел.

Медленно, наклонившись над столом, Скорпиус, сверкнув глазами, замер у самого одутловатого лица напуганного до полуобморочного состояния главного целителя.