Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 9 из 18

Позднее Пискун обошел ферму и всех успокоил. Он гарантировал животным, что решения не участвовать в торговле и не пользоваться деньгами на самом деле никогда не были приняты, никогда даже не предлагались. Это просто обман памяти, происшедший, по всей вероятности, не без участия этого лжеца Снежка. И заметив, что не у всех сомнения вполне развеялись, Пискун спросил в упор:

- Как вы можете, товарищи, быть уверены, что все это не продукт вашего собственного воображения? Может быть, у вас сохранился документ с этим решением? Он что, записан у вас где-нибудь?

Разумеется, записи ни у кого не было, и поэтому животные вполне убедились, что "решения" - плод их фантазии.

Как и было условлено, м-р Уимпер стал посещать ферму по понедельникам. Это был жуликоватый человек с бакенбардами, контора у него была пустяковая, но проницательности хватило, чтобы понять всю выгоду, которую может извлечь единственный посредник между "Фермой Животных" и другими фермами. При виде его животные испытывали что-то похожее на боязнь и старались избегать Уимпера. Тем не менее, наблюдая, как четвероногий Наполеон отдавал распоряжения двуногому человеческому существу, они невольно чувствовали гордость, и это отчасти примиряло их с нововведением. И вообще, отношения фермы с человеческой расой стали не совсем такими, как раньше. Нельзя сказать, что люди меньше ненавидели "Ферму Животных", напротив, видя, что она процветает, ее невзлюбили еще больше. Каждый человек свято верил в то, что рано или поздно ферма должна обанкротиться, а уж строительство мельницы обречено на провал и подавно. Встречаясь в трактире, люди с карандашом в руках доказывали друг другу, что мельница развалится непременно, а если и устоит, то работать наверняка не будет. И все же они испытывали невольное уважение к умению животных управляться с собственным хозяйством. Первым признаком этого уважения было то, что ферму теперь называли собственным именем "Ферма Животных" - и перестали делать вид, что существует лишь ферма "Усадьба". Люди перестали также заниматься заступничеством за права Джонса, который утратил все надежды на возвращение своей фермы. Он переехал на жительство в другую часть страны. Уимпер был единственным связующим звеном между внешним миром и "Фермой Животных", но постоянно ходили слухи, что Наполеон собирается вступить в деловой контакт либо с м-ром Пилкингтоном из Фоксвуда, либо с м-ром Фредериком из Пинчфилда, но, как было замечено, ни в коем случае с обоими одновременно.

Примерно в это время свиньи внезапно переехали в жилой дом и поселились там. И снова животным показалось, что они вспоминают какое-то решение, запрещающее это. И снова Пискуну удалось убедить их, что такого решения не существовало. Пискун объяснил, что свиньям, работникам умственного труда, необходимо иметь спокойное помещение для работы. К тому же Вождю (в последнее время Пискун называл Наполеона только так) больше подобает жить в доме, чем в свинарнике. И все же некоторые животные были обеспокоены, узнав, что свиньи не только едят на кухне и проводят свободное время в гостиной, но и спят в кроватях. Боксер, как обычно, ограничился своим "Наполеон всегда прав", но Люцерна, которой казалось, что она определенно помнит специальное постановление против использования кроватей, отправилась к задней стене амбара и попыталась прочесть Семь Заповедей, начертанных там. Обнаружив, что она неспособна разобрать ничего, кроме отдельных букв, Люцерна обратилась к Мюриэль.

- Мюриэль, - сказала она, - прочти мне четвертую Заповедь. Разве в ней не говорится, что нельзя спать на кроватях?

С некоторым трудом Мюриэль разобрала написанное.

- Тут сказано вот что: "НИ ОДНО ЖИВОТНОЕ ДА НЕ СПИТ В КРОВАТИ ЫНА ПРОСТЫНЯХЭ", - прочла она наконец. Как ни странно, Люцерна не помнила, чтобы в четвертой Заповеди говорилось о простынях, но раз это начертано на стене, значит, так и было. И Пискун, как раз случившийся неподалеку (в сопровождении двух или трех собак), сумел осветить все надлежащим образом.





- Вы значит слышали уже, товарищи, что мы, свиньи, спим теперь в кроватях и живем в доме? - спросил он. - А почему бы и нет? Вы же, безусловно, не думаете, что было какое-нибудь постановление против кроватей? Кровать - просто место для лежания. Если взглянуть на вещи надлежащим образом, то кучи соломы в стойле - тоже кровати. А мы сняли простыни и пользуемся только матрацами и одеялами. Это весьма удобно. В то же время удобства нельзя считать чрезмерными для нас, ибо могу сообщить вам, товарищи, что мы загружены умственной работой невероятно. Вы ведь не хотели бы, чтобы мы, переутомившись, утратили способность выполнять наш долг? Я ведь могу не сомневаться, что никто из вас не хочет возвращения Джонса?

В этом животные уверили его немедленно, и больше не было разговоров о кроватях, в которых спят свиньи. И когда через несколько дней было объявлено, что свиньи будут вставать на час позже всех, это уже не вызвало возмущений.

К осени животные сильно устали, но все же были довольны. Год был трудный, и хотя после продажи части зерна и сена запасы пищи на зиму оказались не особенно обильными, мельница вознаграждала за все. Она была почти наполовину построена. После уборки урожая погода оставалась ясной и сухой, и животные трудились больше, чем раньше, не сомневаясь в том, что стоит целыми днями таскать камни, если благодаря этому можно успеть до непогоды поднять стены хоть на фут выше. А Боксер выходил по ночам, пользуясь светом полной луны. Он работал при этом свете часок-другой в одиночку. В свободные минуты животные без конца кружили у стен будущей мельницы, восхищаясь их крепостью и прямизной, поражаясь тому, что оказались способными построить нечто столь внушительное. Лишь старик Бенджамин отказывался восторгаться мельницей, хотя ограничивался, как обычно, таинственным замечанием о долгой жизни осла.

Пришел ноябрь, и с ним юго-восточные ветры. Строительство пришлось прекратить, так как замешивать цемент в сырую погоду было нельзя. А однажды настала ночь, когда ветер достиг страшной силы. Сотрясались до основания постройки фермы, с крыши амбара сорвало несколько кусков черепицы. Куры проснулись все сразу, раскудахтались от ужаса - им послышался в отдалении пушечный выстрел. Поутру, выйдя из своих стойл, животные увидели, что флагшток обрушился, а один из вязов в саду вывернуло из земли с корнем, как редьку. А затем ужасный крик вырвался у каждого из них. Страшное зрелище предстало перед ними - мельница лежала в руинах.

В едином порыве все бросились туда. Наполеон, который редко двигался быстрее, чем шагом, мчался впереди всех. И вот она перед ними - плод борьбы и трудов - разрушена до основания. Безмолвно стояли животные, горестно глядя на бесформенную груду камня. Наполеон молча сновал взад-вперед, иногда принюхиваясь к земле. Хвостик его напрягся и резко подергивался из стороны в сторону, как и всегда в минуту бурной умственной деятельности. Внезапно Наполеон остановился, по-видимому, придя к определенному решению.

- Товарищи, - сказал он негромко, - знаете ли вы, кто виноват в этом? Знаете ли вы, кто этот враг, пробравшийся ночью и опрокинувший нашу мельницу? Снежок! - проревел он громовым голосом. - Это сделал Снежок! Исполненный гнусной злобы, стремясь отомстить за свое позорное изгнание из нашего общества, этот предатель прокрался сюда под покровом тьмы, и в эту минуту я провозглашаю смертный приговор предателю Снежку. Орден "Героя труда 2-й степени" и полведра яблок тому, кто выполнит волю правосудия. Полное ведро яблок - кто доставит его живым!

Сообщение о том, что кто угодно - даже Снежок - мог быть виновником в таком ужасном преступлении, потрясло животных беспредельно. Раздались крики возмущения, все стали обдумывать средства поимки Снежка, если он когда бы то ни было появится. Почти тотчас же были обнаружены отпечатки копыт свиньи недалеко от холма. Их удалось проследить лишь на протяжении нескольких метров, но они, казалось, вели к дыре под изгородью. Наполеон принюхался и объявил, что следы принадлежат Снежку. По мнению Наполеона, Снежок появился со стороны Фоксвуда.