Призраки Припяти

— Лысый долг с тобой обсудить хочет, — внезапно сообщил мне мужчина, — устал он ждать, когда ты сам придешь.

Ах, Лысый! Ах, долг! Во, недотепа! Все ему неймется, неблагодарная он скотина. Лишь бы ободрать человека до нитки, и плевать на то, что между нами были совсем другие долги. Но! Кому я должен — всем прощаю, и новый договор заключаю, ненасытная ты харя!

— Долгосрочный у нас с Лысым договор был, — процедил я сквозь зубы. — Шли бы вы отсюда, ребята, пока кости целы и овцы не разбежались.

Проигнорировав мою угрозу, мужчина сообщил:

— Правила изменились и Лысый хочет, чтобы ты долг сейчас отдал. У него, знаешь ли, свои правила и по праву сильного он вполне может их менять!

— Это его трудности, — я равнодушно пожал плечами. — Денег все равно сейчас нет, и в ближайшее время не будет, так ему и передайте. Как срок уговора придет, я непременно принесу ему все.

— Если денег нет сейчас, то отдашь натурой, — внезапно хохотнул второй мужчина, показав ряд ровных, желтоватых зубов. — Окажешь Лысому одну услугу и будете квиты — гуляй себе на все четыре стороны, пока пятки не сотрешь.

— Нет, ребята, так дела не делаются! — нахмурился я. — Будем решать спор силой?

— Может вы из бара того?! — повысив голос, предложил Пасюк, и я краем уха услышал, как он там шебуршится за стойкой, явно достает ружье. Крыса тыловая, ведь не бросил… похоже.

— Что ж, — сощурился первый, игнорируя бармена, — можно и силой. Только не взыщи потом, если лишняя дырка в тебе появится. Нам Лысый велел тебя живым привезти, но ничего не говорил про то, чтобы целым и невредимым!

Я улыбнулся, и в глазах у обоих мелькнуло сомнение, но было уже поздно. Право же, не следовало мне угрожать, надо было либо отступать, либо нажимать на курки. Ненавижу, когда мне начинают угрожать. Я становлюсь очень опасным. Вот и сейчас я расслабил плечи и шагнул вперед, на черные дула пистолетов, под их неумолимый и смертоносный взгляд. Предметы — стены, обстановка бара — размазались, поплыли, это я на долю секунды опередил мгновение. Обеими руками я схватил мужчина за горло и хорошенько приложил затылками к косяку, при этом услышав глухие и довольно громкие удары, почти слившиеся в один. Через мгновение об пол грохнули пистолеты, выпавшие из ослабевших, ставших безвольными рук. Тела медленно соскользнули по стенам следом.

— Страшный ты человек, Нелюдь, — протянул Пасюк, опуская помповое ружье и берясь за белое вафельное полотенце и стакан. — Сколько смотрю, как ловко ты их, и все страшнее становится. До жути. Точно Нелюдь и скорости у тебя нечеловеческие. А это, — отвечая на мой насмешливый взгляд, — чтобы успокоиться.

И принялся усердно натирать стакан.

Я одной рукой оперся о стену, прикрыв на мгновение глаза. Голова кружилась, и грудь внезапно сдавило от непомерного усилия. Ой, не легко мне давались такие фокусы, но надо же было поставить на место придурков. А то, понимаете ли: Лысый не говорил про то, чтобы целым и невредимым!

— С тобой кто вообще справиться может? — внезапно спросил Пасюк.

— Может, — проворчал я, — еще как может! Ты же помнишь, тогда у тебя и во мне дырку сделали. До сих пор как к холоду, грудь ноет.

— Так то дырка, но ты же выиграл тогда. Победил.

— Не та победа, — я нагнулся над телами и стал обыскивать их.

— Живы хоть или опять хоронить? — отстраненно поинтересовался бармен.

— Да живы, конечно! — я нашел у одного из мужчин кошелек и, заглянув в него, вытащил оттуда внушительную пачку денег. Кошелек засунул обратно. У второго вообще ничего не было и я, сняв с обоих кобуры и подобрав Макаровы, встал.

— Сохранишь все это для меня? — спросил я, водружая трофеи на барную стойку.

— Конечно, о чем речь?! — Пасюк свернул деньги трубочкой и убрал все под стойку. — А этим я конечно скажу, что ты все забрал с собой…

— Точно усек. И запомни — драка такое дело, в насилии нет ни победителей, ни проигравших. Есть только мертвые и выжившие. Глупо это все.

Я развернулся и вышел из бара, оставив бармена обдумывать мои слова. Лис, обреченно вздохнув, последовал за мной. Все это время он стоял там, где остановился и, повинуясь моему приказу, не проронил ни звука.

Бармен проводил Нелюдя удивленно-восхищенным взглядом. Вот ведь мужик! Немногие могут похвастаться такой железной выдержкой и равнодушием. Не убил наглецов, угрожавших его жизни! Впрочем, судя по всему, у ребят не было ни единого шанса. Зная Нелюдя, ничего удивительного. И ведь еще молодой парень, но мудрости ему не занимать. Правда что ли, победители — проигравшие, все это мура, когда на кону стоит жизнь. Ведь это же смертельный риск! С другой стороны, выходя на улицу, мы рискуем не меньше. Вся жизнь — сплошной риск. Вот ведь какое дело.

Жалко только, что Нелюдь с его псиной тут протухают, пропадают же настоящие люди. Они заслуживают большего, а как все под ту же гребенку.

Пасюк нагнулся и достал из-под стойки деньги Нелюдя, торопливо пересчитал и бросил короткий взгляд на бесчувственных мужчин. В баре ничего не поменялось и Пасюк, криво улыбнувшись, открыл кассу, которая приглушенно звякнула, выдвинув лоток с ночной выручкой.

— Дурак ты, Нелюдь, — пробормотал бармен и выгреб все деньги из кассы. — Пусть будет больше, зарплату тебе начисляю за то, что вышибалой у меня работал. Сложив деньги аккуратной стопкой, он снова пересчитал их и довольно улыбнулся. А много он зашибает, правда много. Теперь Нелюдю надолго хватит. Завтра, если Нелюдь не придет, он ему еще добавит. И еще, пока тот не вернется. В конце концов, должны же его деньги приносить пользу!

Свернув в трубочку пачку купюр и убрав их под стойку, Пасюк с кряхтением выволок бесчувственные тела на улицу, спустив обоих с высокого крыльца на пять ступеней, и запер дверь бара. Так как ночную выручку подбивать не было нужды — считай ничего не заработал — Пасюк со спокойной душей накинул плащ и вышел через заднюю дверь, отправившись домой. Спать со спокойно душой и теплым чувством, что сделал, наконец, что-то по-настоящему стоящее.

Женщина ждала меня на улице. Она диковатыми, полными слез глазами, следила за тем, как я неторопливо спускаюсь по лестнице. Ее губы подрагивали и изредка начинали шевелиться, словно она молилась или хотела мне что-то сказать.

Медленно светало. Низкие облака рассеивали свет, окутывая землю тяжелым, влажным полумраком. На улице казалось по-зимнему стыло, ветер пробирал до самых костей. Между домами было еще пусто, лишь одинокие, сгорбленные фигуры спешили вдоль серых домов.

Я подошел к Катерине и взял ее за плечи, но женщина словно меня не видела.

— Катя, — позвал я. — Не бойся, сейчас очень важно спасти твоих детей, помнишь?

Она подняла на меня глаза — я был почти на голову выше нее — и внезапно с силой прильнула к моей груди, шепча:

— Помоги, помоги нам. Я знаю, ты можешь сделать чудо! Я слышала, ты можешь воскрешать усопших так же легко, как убиваешь подонков. Помоги! Помоги нам!

— Я помогу, — отстранив женщину от себя, я слегка встряхнул ее, чтобы привести в сознание. — Пойдем и я помогу.

Она кивнула и заторопилась вперед.

Здесь, в самом центре Малаховки было чисто, стояли мусорные корзины, и уже слышались скрежеты лопат и шелест метел дворников, вышедших чистить аккуратно заасфальтированные улицы. Дома темнели молчаливыми громадам, большинство людей еще спали. Я пошел следом за женщиной мимо закрытых магазинчиков и кафе, мимо квасных ларьков и зданий администрации. На самом деле здесь царит анархия, но никто никогда не признается в этом. Есть управление, есть мэр. Малаховчане несказанно этим гордятся, но все умалчивают, что решающий фактор в городе — количество денег. Те, у кого есть деньги, единогласно принимают решения, выдвигают на рассмотрение и утверждают законы. И ни для кого это не секрет. И все об этом прекрасно знают, но закрывают глаза.

Мне-то до них всех дела нет, мне тут не жить. Меня уже ненавидит полгорода, другая половина, как и эта Катерина, слышала обо мне кучу вранья, и теперь благотворит. Надо убираться отсюда поскорее, иначе пойдут ко мне косяками такие вот страждущие, раненные, убогие и чумные, и все будут просить спасти, пожалеть, обогреть и наставить на путь истинный. А другие начнут рыть мне яму и высылать предупредителей, а то и убийц. Тогда будут гибнуть люди, как могли только что уйти в ничто две жизни. Я пожалел их, но не по доброте душевной, а потому, что с Лысым у нас уговор. Даже Уговор с большой буквы. Он дал мне денег, очень много денег на то, чтобы самый мой ценный друг мог жить как человек, мог спастись из беспросветного ада, в который мы сами превратили свою жизнь. В том, что Лысый раньше или позже нарушит наш Уговор, я не сомневался. Лысый был мне должен жизнь, но я вместо этого попросил у него денег взаймы. И он не возразил, не дал мне их просто так, нет. Он заключил со мной Уговор о возвращении этих денег. Что ж, пусть так. У меня свои взгляды на людскую скупость, на цену поступков и важность слов. Я согласился и даже был ему благодарен. Вот только беда состояла в том, что Лысый не собирался останавливаться на достигнутом. Брать деньги со своего спасителя — почему бы и нет. Теперь он захотел большего. Захотел, чтобы я оказал ему какую-то услугу. Он прекрасно знал, что у меня сейчас нет долговых денег. Конечно, к сроку я бы их получил — продал квартиру в Малаховке, все равно пора съезжать. Но я планировал прожить здесь еще месяцев шесть, а Лысый рассчитал иначе. Нет, он нашел дело на сумму большую, чем деньги, что я ему задолжал. И он не собирался упускать меня. Возможно, я был единственным, кто мог бы справиться с этим делом. Вполне возможно.