Избранное

Бесплодно промаячив над толпой, он проваливается вниз, и о нем в ту же секунду забывают. Так и осталось тайной для человечества его намерение: хотел ли провозгласить новую политическую программу или просил не курить в зале.

Собрание опять сосредоточено вокруг трибуны. Ураган стихает почти так же внезапно, как начался. Аройя пользуется этой щелью, он обращается к аудитории. По-видимому, собрание не склонно слушать данного оратора; нужно проверить это голосованием.

Это «по-видимому» звучит поистине парламентски! Зал единодушно голосует и подтверждает свой отказ от меньшевика троекратным хоровым «но», равносильным взрыву большого фугаса.

Все препарансы соблюдены. Атлетический рабочий подходит к меньшевистскому чиновнику, радушным жестом указывает на дверь и застывает в изящной позе кабальеро, выражающей известную формулу российской вежливости — «позвольте вам выйти вон». Аудитория успокоенно ворчит.

Но рыжеватому всего мало. Его переходы от испуга к наглости молниеносны.

Перед уходом он считает нужным сказать несколько колкостей защитившему его президиуму. Подходит к сидящим за столом, размахивает руками, задевая их за платье, и выкрикивает оскорбления.

Это возвращает массу в первичное, но уже ничем не удерживаемое исступление. Людская гуща выплескивается на трибуну, к меньшевику. Принимая на себя град ударов, Триллья оттаскивает его неизвестно за какую часть тела и спасает, спрятав за дверь.

Мелькнуло искаженное ужасом лицо социалиста, потом виден только геркулес, защищающий дверь от атаки.

Трудно сказать, удастся ли избавить рыжеватого от вполне заслуженных им шишек и фонарей под глазами. Но по чьей-то счастливой мысли вдруг оживает здоровенный запыленный рупор над эстрадой. Из него несется сначала чудовищный барабанный грохот, затем быстрый марш «Интернационала». Зал подтягивается, на ходу вступает в слова песни, и уже совсем стройно гремит припев:

Агрупэмонос тодос

эн ля люча финал,

эль мундо енте-ро

эс ля ин-терна-сьонал!..

Это опять спокойное рабочее собрание, совсем как в одном из десяти районов Москвы. Стрелять уже не будут. Второй докладчик придвигает к себе графин воды и спокойным голосом начинает доклад о задачах профсоюзного движения. Задние ряды просят передние сесть. Передние садятся.

Старик рабочий засовывает наконец руку в задний карман и вытаскивает вместо острой навахи с пятнами запекшейся крови — засаленную записную книжку. Он муслит огрызок карандаша и записывает цифры, оглашаемые докладчиком.

9

Севилья умирала от жары.

В вестибюле гостиницы подали толстый, чистенький, вкусно заделанный пакет с фиолетовой сургучной печатью. Конверт был туго набит печатными циркулярами, анкетными листками, прикрепительными талонами, уведомлениями и целыми инструкциями по нескольку сот строк хорошего кастильского языка, изящно изданных на квадратных листовках хорошей бумаги.

В конверте было сопроводительное письмо — сеньор Эгочиага, директор севильской биржи труда и он же лидер социалистической организации города Севильи, приглашал детально ознакомиться с постановкой работы биржи, которая — сеньор Эгочиага позволял себе полагать — может служить показательным примером постановки охраны интересов рабочих. Сеньор Эгочиага был бы рад предоставить себя в полное распоряжение и для личных объяснений — в любой из ближайших дней, который будет удобен сеньору адресату.

Мы увиделись с директором биржи труда. Сеньор Эгочиага сначала предложил московскому гостю завтрак. На первое была подана закуска — сардины, анчоусы, салат, редиска, зеленые оливки, морские рачки; на второе — рис по-валенсийски, с кусочками мяса, красным перцем и ракушками; на третье — омлет со спаржей и с томатным соусом; на четвертое — гибралтарский омар, отваренный с солью, лавровым листом, и майонез; на пятое — телячье фрикандо с капорцами; на шестое — копченая грудинка без ничего; на седьмое — свежие вишни, инжир и бананы; когда после этого подали сыр и кофе, хозяин покосился на слегка выпученные глаза гостя и принес извинение за скромность и невзыскательность завтрака.

— Я полагаю, что писателю из пролетарского государства мы не должны пускать пыль в глаза. Чем я сам питаюсь каждодневно, тем и вас угощаю. Мы, социалисты Севильи, не только в теории, но и в жизни — простые демократические люди. Если вы голодны, мы могли бы потом пообедать по-севильски — всерьез, в знаменитом отеле «Бывший Альфонс Тринадцатый».

10

Директор биржи труда перешел к делу, он вынул печатные материалы, копии тех, что послал мне накануне, и стал разъяснять их применение. Он говорил около часу, никто его не прерывал, объяснения были очень четки, доступны и педагогичны. К концу лекции я мог бы сам разъяснить любому желающему — в какое окошко на бирже следует обратиться сначала, к какому окошку перейти дальше, какие бланки и как заполнять (желаемое — подчеркивать, ненужное — зачеркивать), какие талоны, какого цвета обозначают каждую профессию.

— Имейте в виду одну важную вещь, — подчеркнул хозяин, приберегая главный эффект к концу — руководство нашей биржи нейтрально и считается только с интересами рабочих, но не с партийными симпатиями!

— А именно?

— Мы принимаем предложения рабочей силы от всех профессиональных союзов, под чьим руководством они бы ни находились. И если даже, — голос Эго-чиаги зазвенел серебром, — если даже явно коммунистический профсоюз присылает нам заявку, мы принимаем ее безо всяких, принимаем для удовлетворения при первой возможности.

— Неслыханно любезно с вашей стороны. Ну и как? Эта возможность приходит?

— Возможность? Но вы, вероятно, знаете: безработица в Андалузии все время растет. То, что государству, в частности министерству труда, удается сделать, — это пока очень, очень мало, капля в море.

— Сколько тут всего безработных, в Андалузии? Директор биржи с улыбкой развел руками.

— Не забывайте, что вы в Испании. Здесь статистики нет. То, что называется у нас статистикой, — на самом деле сплошная фантастика.

— Ну, все-таки. Возьмем приблизительно.

— И приблизительно я затрудняюсь вам сказать.

— А все-таки… Ну вот, по данным международного бюро труда при Лиге Наций в Испании имеется миллион безработных. Андалузия по безработице стоит, если не ошибаюсь, на первом месте среди всех провинций. Не так ли?

— Так…

— Значит? Кругло говоря — сколько их у вас? Сто, двести, триста тысяч?

Эгочиага опасливо выслушал предложенные цифры и пожал плечами.

— Затрудняюсь. Не берусь сказать.

— Ну, в самой Севилье, это уж вам, вероятно, известно. Сколько здесь, в городе, безработных?

— Затрудняюсь. Не берусь. Я знаю о трех тысячах.

— Вы убеждены, что их не сорок? Гостеприимный хозяин еще раз, но уже с долей кислоты улыбнулся.

— Я ведь вам говорю, что статистики у нас нет, все в области фантазии. У меня на бирже зарегистрированы три тысячи безработных — что я могу сказать об остальных? Они шатаются по городу с красными флагами, останавливают трамваи, скандалят и грозят, а на то, чтобы прийти сюда и заполнить несколько листков — у них не находится времени. Предпочитают стоять с утра до ночи на площади Санта-Лоренцо. В интересах статистики им, конечно, следовало бы отметиться на бирже. Вы сами видите, система регистрации так проста!

11

— Теперь меня интересует другой вопрос. Чему равен средний размер пособия на вашей бирже?

— Средний размер?.. У нас пособий никаких нет. Вы, вероятно, имеете в виду цивильный лист бывшего короля?

— Да, я слышал и об этом. Временное правительство в доказательство своей заботы о трудящихся массах постановило, впредь до учредительного собрания, суммы, составлявшие цивильный лист короля, то есть его, так сказать, жалованье, передать безработным Андалузии. Это должны быть громаднейшие суммы. Какой принцип их распределения?