Избранное

Натянули пальтишки, вышли за ворота, нырнули в морозную тьму. Слева, за углом, помаргивают желтые светляки фонарей. Здесь — заводской клуб. Зайти, что ли?

В клубе сегодня общественно-показательный суд над бациллой никотина. Будут выступать — сначала оратор от Наркомздрава с большим вступительным докладом на тему: «О вреде курения в разрезе пятилетки Госплана», затем — общественный обвинитель, доктор Моисеенко с цифрами в руках и с заспиртованными препаратами прокуренного и непрокуренного легкого. После него — защитник, инженер Халтуркин, со своими тезисами о пользе курения, подымающего благодаря возбуждению организма производительность труда. Затем будет допрошена сама «бацилла», роль которой, в порядке оживления клубной работы, поручена хорошенькой конторщице из правления, с директивой подкраситься и навести шик. Дальше — свидетели, курящие и некурящие. Первые будут сообщать, что вследствие многолетнего курения их организм разъеден никотином до основания, что материальное положение их плачевно, культурный уровень низок, что дети у них рождаются все сплошь идиоты и дегенераты и что просвета в жизни никакого они не видят. Другие, некурящие, будут рассказывать о том, что в первые же две недели после прекращения курения жизнь вывернулась наизнанку: жилищный кризис перестал ощущаться, аппетит улучшился, выпадавшие волосы стали с шумом и свистом расти, дети в школе начали обнаруживать гениальные способности, а заработок повысился настолько, что дает возможность ежедневно вкладывать крупные куши в сберегательную кассу. Последняя деталь заранее внесена в показания свидетелей для того, чтобы заведующий мог отметить в отчете, что «клубом за текущий месяц выполнена не только антинаркотическая, но и трудсберкассовая кампания».

Во время показаний последнего свидетеля председатель приподымется и, прочищая забитое густым дымом горло, будет робко упрашивать:

— Товарищи, вы хоть во время суда над папиросным ядом не так сильно курите. Дышать ведь нечем!

После этого — опять прения сторон, заключительные реплики, затем обвиняемая исполнит последнее слово в виде куплетов с музыкой и танцами — «я папироска и тем горжусь!» (оживление клубной работы). Потом перерыв, опять совещание, вынесение приговора и, наконец, около полуночи — кино.

Все это, в сущности, очень хорошо. Но вы отродясь не курите, а приятель ваш отродясь курит и неподатлив на подобную агитацию до такой степени, что научил курить самого доктора в антиникотинном диспансере.

К тому же из ворот непрерывно выплывают кучки рабочих. Видно, затянувшийся диспут инженера с доктором слушать попросту скучно. Да еще вдобавок вот точная информация:

— Васька, дурак, идем с нами. Слышал ведь, кина не будет, аппарат сломался.

Рабочие группками отделяются от тротуара, идут наперекоски через пустынную площадь к плюгавой лампочке под желтозеленой вывеской, между двух окон, изнутри залитых слабым масляничным светом.

К измызганной дверной ручке пивного заведения лучше не прикасаться. Надо просто толкнуть, как все это делают, локтем или ногой обитую драным войлоком дверь. Она распахнется, и вас охватят гулкий шум, густой горячий тошнотный пар, совсем как в бане. Проходить здесь надо осторожно — пол омерзительно скользкий от пролитого пива и щедрой блевотины. Мокры и все доски столиков — остерегайтесь класть на них что-нибудь. Шапку храните на коленях, придерживая рукой, не то она свалится на загаженный пол или ее ловко упрет проходящий удалец. О том, чтобы раздеться, отдать куда-нибудь верхнее платье, не может быть и речи. Как вошли, так и сидите, подложив под локти два обрывочка принесенной с собой газеты.

Если вы сейчас же не напьетесь настолько, чтобы все поплыло рыжими пятнами перед глазами, сидеть вам будет беспокойно. Двенадцать раз вас заставит подняться со стула и освободить проход официант — изнуренный человек с землистым лицом, нанизавший на каждый худой грязный палец по стакану. Оцепенелой куклой, во сне, проделывает он свои быстрые движения: хватает на бурую ладонь моченый горох, клочки гнилой воблы, швыряет на блюдечки, откупоривает бутылки, выдает сдачу… Двое мрачных личностей, упершись друг в друга лбами, воют без передышки на одной и той же ноте. До самой середины комнаты доходит хвост нетерпеливо переминающихся кандидатов в уборную. Молодой красивый парень с задумчивыми голубыми глазами и нежным девичьим цветом лица смотрит на плакат: «Просят не выражаться» — и поливает его отборной, ядреной матерной бранью. Целая компания пьяниц кокает бутылки о стол и бережно, отдельной грудкой, складывает горлышки — для счета при расплате. Огромный плечистый бородатый машинист визгливым детским голоском плачет о неизвестных обидах, кулаком размазывая вместе со слезами копоть по лицу.

Сколько из сидящих здесь пьяных людей являются настоящими алкоголиками? Наверняка не больше пяти процентов.

Остальных пригнали в склизкую шумную яму пивной совсем другие причины.

Одиночество или, наоборот, желание побыть одному.

Прямая бездомность, нужда посидеть в светлом теплом помещении.

Усталость от квартирной тесноты, кавардака или, наоборот, желание посидеть на людях, в человеческом обществе после монотонной дневной работы.

Люди у нас выросли, определились, за десять лет революции перешли в новую ступень сознательности, они хотят расти и углубляться дальше, они, новые пролетарские слои, хотят находиться в порядочной, приличной обстановке, сидя где-нибудь, уважать окружающих, чувствовать уважение к себе, не терять зря времени и не страдать по этому поводу. Но вместо этого они получают скучную, устаревшую, покровительственно-примитивную агитку в клубе или грязное чистилище в пивной. Хотят, но не получают.

И одинокий человек, пришедший подбодриться меж людей, здесь озлобляется на них, еще больше замыкается в свою скорлупу.

И ищущий уюта беглец из тесной квартиры валяется здесь, уткнувшись бессмысленным лицом в плевки на полу.

Пришедший за тишиной обалдевает от пьяного гама, тоскующий по тихой задушевной беседе слышит от своего же перепившегося друга матерные слова. Выйдем наружу. У двери сутулые женские фигуры в платках. Они льнут к оконным стеклам — разглядеть на пивной свалке знакомое лицо. Вековая участь пролетарской жены — уводить пропившегося мужа из пивной!

Дальше, в поисках отдыха, спокойного и мирного времяпрепровождения!

Вот театральная афиша. В городе есть хорошие театры, играют неплохие пьесы, в зрительном зале чисто и порядливо. Но вы уже были в театре, нельзя же сюда таскаться каждый день, этого не выдерживают ни карман, ни даже нервы.

Вот кино, у входа ребятишки клянчат гривенник на билет, бабы торгуют яблоками, на плакатах зверского вида мужчина в маске наклонился над бездной, угрожая маузером кому-то внизу. «Тайна голубого скелета, или белокурая мерзавка с гардеробом, роскошные картины разложения буржуазии, две серии в один сеанс…» С завтрашнего дня здесь пойдет хорошая советская картина, сегодня идти не стоит.

Да и вообще не о театре и кино идет сейчас речь. Это — само собой. А вот просто хочется провести час, другой, третий спокойно и легко, отдохнуть, размяться, расправить какие-то лепестки в мозгу.

Если в кармане шелестит месячная получка, тоска по уюту и теплу может толкнуть вас с приятелем в дорогой ресторан. Конфузливо одергиваясь в прихожей перед зеркалом, оглядываясь, не заметил ли вас кто-нибудь из знакомых, из завкома или ячейки, вы проплывете в зал, причалите к свободному столику и робко застрянете на этом крохотном островке в буржуазном окружении. К вам подойдет член союза работников нарпита во фраке, обменяется с вами враждебными взглядами и вынет из-за обшлага карту кушаний. Посмотрев на колонку цифр справа, вы убедитесь, что весь ваш заработок поставлен на карту, без всяких шансов на выигрыш. Тогда, переглянувшись с приятелем, вы с видом до отвалу сытого человека закажете на двоих один омлет и один стакан кофе. Увидев холодное презрение в глазах официанта, вы непродуманно добавите к заказу бутылку пива.