Страница 3 из 52
— Мои тут работали. Считай два мешка за один.
Савелий протиснулся вперед.
— Неправда. Мы с ним, — он кивнул на потного Гену, — всего один мешок недосыпали. А потом вы подошли… Всего один мешок.
— Ну, а кто же тогда? — инженер посмотрел на рыбаков. Рыбаки молчали.
— Да какая разница, Николай Захарович? — досадливо сплюнул Шелегеда. — Все одно — хватит.
Савелий ждал, что все разъяснит парень в модной куртке. Но тот занялся своими ногтями.
Для верности пересчитали дважды. Вышло почти девятьсот мешков. Ладно, хватит.
Возвращались в поселок на тех же трех кунгасах, буксируемых катером.
За ночь лицо Савелия стянуло так, что даже сквозь сон ему казалось, будто лоб покрылся тонкой фольгой, и, когда он морщил брови, «фольга» ломалась. Утром, едва проснувшись, потянулся за зеркальцем — кожа оказалась темно-желтого цвета с белыми пунктирами на местах излома. Потом он узнал, что в той бутылке был не обыкновенный антикомарин, а очень сильная противооводная мазь для оленей. Савелий, к несчастью, унаследовал от своей непутевой матери нежную шелковистую кожу.
«А вдруг кто-нибудь за ночь украл мешки? — подумал он. — Опять насыпать?»
Но мешки никто не украл. И Савелий, с тоской покосившись на торчащую из кармана Шелегеды бутылку с отравой, представил, как все эти тяжеленные пузатые «чушки» они сейчас начнут сбрасывать в море, а потом навешивать дель невода.
Новый день, казалось, ничем не отличался от вчерашнего: то же яростное солнце, те же комариные тучи. Но какое-то почти неуловимое изменение произошло в травянистой части берега. Савелий крутил головой. Вот оно что! Он опустился на колени и разглядел в траве микроскопические голубенькие цветочки, вчера их не было. Эти малые звездочки с желтой точкой посередине напоминали глазки маленьких неизвестных зверюшек; они с наивным любопытством взирали на только что открывшийся перед ними мир.
— Савелий! — закричал Антонишин. — Кому молишься?
— Цветам, Гена.
— Цветы подождут. Надо бочки катать.
С кунгасов повыкидывали только бухты каната и пустые металлические бочки-плавуны. Дель с наплавами и грузилами оставили.
Вдоль берега растянули массивный стальной трос — Центральный. Так назвали его рыбаки. На нем держится весь невод, а значит, и вся пойманная рыба. Один конец Центрального закрепили за старый морской якорь, вкопали его возле самой воды и для верности привалили лобастым валуном. Второй конец предстояло завести на всю длину в реку. Но прежде к нему подвязали две спаренные бочки, к ним — якорь. Центральный важно установить абсолютно перпендикулярно к берегу, хорошо натянуть. Затем к нему подвесят дель, и кета, ткнувшись в нее, должна пойти вдоль Центрального, к самому неводу, пройти «секретку» и попасть в садок. А уж оттуда хода нет.
Николай Захарович бегал с большим красным флагом по берегу, отдавал последние указания.
— Смотри, дорогой, на меня, — говорил он, слегка заикаясь, Шелегеде. — Смотри внимательно, как махну флагом — сразу кидай мешки, понял? Чтоб как струна была…
Шелегеда всегда удивлялся, с каким волнением и горячностью командовал постановкой неводов Чаквария. А ведь по сути одно и то же из года в год. Никаких сюрпризов — только старайся да будь повнимательнее. Но Чаквария в эти часы воплощал высочайшую ответственность и озабоченность, словно речь шла по крайней мере о запуске космического корабля.
Пока катер уволакивал в море Центральный трос, первые два кунгаса начали загружать мешками. Вдоль бортов уложили широкие плахи, установили мостики, чтобы удобнее было подниматься.
— Быстрее, быстрее! — торопил Чаквария. — Пока не начался отлив, надо успеть поставить Центральный.
Савелий работал в паре с Геной. Они закатили на носилки первый мешок и под счет «три!» подняли. Понесли, да не в ногу. Пока приноравливались, носилки мотало туда-сюда и было такое ощущение, будто на них лежал не обыкновенный мешок с гравием, а работающий вразнос чугунный маховик. Обливаясь потом, Гена засеменил и тем самым задал такой же темп Савелию. Их повело куда-то вбок, к воде, а тут еще Савелий запнулся о пятку собственной ноги — руки рвануло вниз. Однако с грехом пополам они дотянули до трапа. На одном дыхании, торопливо и сосредоточенно, взбежали на кунгас. Им показалось, что стоит перевести дыхание, как они потеряют темп, а значит, и равновесие…
На борту кунгаса Гена скомандовал, и Савелий опустил свой край, вывалил мешок на широкую плаху. Но оказалось, что не той стороной, — мешок должен лежать горловиной к нутру кунгаса. Почему — пока никто объяснять не стал. Развернули его как полагается, уступили место второй паре.
«Ну ладно бы подтащить три-четыре мешка — еще куда ни шло, а то ведь почти тысячу. Да на другом неводе столько же, на третьем, — с тоской размышлял Савелий. — Я просто не вытяну».
Со вторым мешком их опять снесло, и если графически изобразить путь к кунгасу, то вышла бы этакая эллипсовидная кривая. «Еще пока никто не свалился с трапа, — отметил про себя Савелий. — А по теории вероятности обязательно должно это случиться».
Второй мешок они уложили правильно, просто заранее надо сообразить, на какой борт он пойдет.
Припекало солнце. Разделись до пояса, обмазались «отравой». Приятно лоснилась кожа, четко обрисовывая линии работающих мускулов.
— Гладиаторы! — весело крикнул Шелегеда и, покосившись на Савелия, добавил: — Правда, в засушенном виде. Но ничего, за путину подразовьетесь.
С этими словами он взвалил на плечи мешок и, покачиваясь, засеменил к кунгасу. Савелию даже сделалось нехорошо.
— Да ну-у! — протянул он обиженно. — Я так не хочу.
— Давай, давай, берись! — подтолкнул его Гена и присел, чтобы ухватить ручки носилок.
Хорошо сказать — берись. Ручки груженых носилок уходили в мелкую гальку, и прежде чем взяться за них, надо было разгрести вокруг, чтобы подвести ладони.
Они поплелись за Шелегедой. Сбоку возникла маленькая атлетическая фигура бригадира со второго невода. Он тоже взвалил мешок на спину и тяжело ступал по хрустящему песку. Они сошлись.
— Сдай! — прохрипел он им. Глаза его налились кровью.
«А ему смерть как тяжело, — подумал Савелий. — Зачем он так?..»
Еще двое или трое отважились в одиночку таскать балласт. Когда по обоим бортам кунгаса уложили двадцать мешков, Шелегеда пропустил вдоль каждого ряда канат и закрепил за первыми мешками, а с кормы оба конца накрепко связал и оставил от узла длинный фал.
— На каждый борт по шесть человек, — скомандовал он. — Эй, на катере, приготовсь!
— Слушай сюда, — кричал в волнении инженер и нервно шевелил усами. — Следите за моим флагом. Как только опущу, по счету «два» одновременно толкайте мешки. Как поняли?
Катер сдернул кунгас и потащил в море.
Возле бочки-поплавка в маленькой лодчонке покачивался Анимподист Дьячков. Круглолицый, смуглый, с жесткой смоляной челкой из-под вязаной шапочки, с раскосыми хитрыми глазами. Ему всегда поручали крепление растяжек и невода. Это и понятно. Анимподист слыл мастером вязания морских узлов. А именно здесь и нужен был самый крепкий и надежный узел. Или взять натяжку дели на Центральный. Тоже ответственно, ведь вдоль Центрального идет кета. А установка «секреток» в самом неводе? Это, если можно так сказать, святая святых невода: через «секретку» рыба попадает в садок, а из «секретки» она никак не должна уйти. У Дьячкова брака в работе не случалось.
С кунгаса бросили фал. Анимподист выплюнул сигарету и с неожиданной ловкостью, никак не вязавшейся с его грузной неповоротливой фигурой, пропустил несколько раз канат вокруг скобы, приваренной к бочке, сделал шесть или семь свободных узлов — будто заплел косу, потом закрутил ее в трех местах каболкой — промасленным шпагатом.
— Давай! — махнул небрежно Дьячков в пространство и, сунув в рот сигарету, опять неподвижно замер в своей лодчонке.
До берега метров двести. Савелий разглядел, что там начали загружать второй кунгас — тот, что ремонтировали они с Геной Антонишиным.