Страница 27 из 52
Размышления Шелегеды прервал внезапный и частый стук капель о брезент палатки. Неужели опять дождь? Он сел на нарах и сидел до тех пор, пока все вокруг не превратилось в сплошную мельничную грохотушку. Казалось, еще секунда — и палатка разлетится в клочья.
Бригадир спрыгнул, ткнулся в окошко, наглухо запечатанное непробиваемой ревущей темью.
После вчерашнего шторма только он обратил внимание на еле приметную трещинку. Извилистым пунктиром пересекла она весь стан до самого порога кухни. Бригадир знал, какой бедой может обернуться эта слабо приметная нить, но делиться своими тревогами не стал даже с Анимподистом Дьячковым. Дьячков тоже проснулся и обеспокоенно посматривал на потолок, откуда срывались частые мерцающие капли воды. Шелегеда прибавил в лампе света. Она слегка качнулась, дрогнул и зарябил язычок пламени. Вот, чего больше всего боялся бригадир.
— Подя, — сказал он тихо, — как бы нам всем не пришлось искупаться в море. Может, разбудим ребят? На всякий пожарный… Чует сердце, этот ливень даст прикурить.
— Вперво, что ли? — Анимподист зевнул.
— Берег оползает. Я еще вчера заметил…
— Что же молчал, чудак? — Дьячков прислушался к грохочущему пространству. — Все может быть. Мы висим на козырьке. Еще этого нам не хватало. — Анимподист ругнулся и толкнул рядом лежащего Антонишина. — Эй, Антонио, хватит спать!
Начал трясти ребят Шелегеда:
— Подъем! Подъем! Одевайтесь, гладиаторы…
Раздались недовольные восклицания, расспросы, сонливая ругань. Лишь Корецкий соскочил мгновенно и начал молча и быстро одеваться.
По накренившейся лампе Шелегеда опять понял, что дощатый каркас с настилом, на котором покоилась палатка, снова стронулся береговым краем вниз. Тогда он заорал во всю глотку:
— Какого черта телитесь! Я вам говорю, я приказываю! Убирайтесь отсюда, если хотите жить! — И уже тише добавил. — Берег, глупые, рушится, маленькое землетрясение…
Дрогнул и заскрипел каркас, лампа мигнула.
— Полундра, ребята! — весело заблажил Витек Варфоломеев. — Где наша не пропадала! Спасай Сынка! — Он схватил за шиворот собачонку и нерешительно топтался на месте.
— Дурень, сапоги надень, — сказал Савелий, сам лихорадочно застегивая куртку с капюшоном.
Том Корецкий уже сворачивал матрас. Один за другим из палатки в водяную жуткую темень выскакивали рыбаки, но потом возвращались, чтобы схватить первую попавшуюся вещь.
— Бригадир, бумаги не забудь! — крикнул напоследок Корецкий. Его слова потонули в грохоте ломающихся досок. Сквозь лопнувший брезент хлынули потоки воды. Шелегеда старался удержать лампу, прикрывая ее полой куртки — без света начнется бестолковая суматоха. Он различил сквозь эту мешанину звуков глухие шлепающие удары, словно замедленные взрывы. Вздрагивал пол. Все ясно — от берега начали отваливаться и бухать в море куски. Мелькнула мысль о палатке Славки Фиалетова. Ее, по-видимому, давным-давно смяло. Хорошо, что капитан еще с вечера отпросился домой помогать жене собрать только что купленный мебельный гарнитур. «Ну, Славка, целуй свой шкаф!..»
— Бригадир, квитанции! — опять закричал Корецкий.
Шелегеда, стараясь подольше сохранить свет лампы, отступил боком в угол, чтобы сорвать с гвоздя портфель, и в этот момент раздался угрожающий треск, нары поползли вверх, палатка, медленно опрокинувшись на бок, тяжело загрохотала с крутого обрыва. Шелегеда инстинктивно отбросил лампу и закрыл голову руками.
Корецкий метнулся к кухне. Мокрые фигуры рыбаков жались к холодной плите.
— Минус палатка? — спросил Витек.
— Минус бригадир, — поправил Корецкий.
Всегда невозмутимый Дьячков сгреб за грудки Тома:
— Что? Что ты сказал? Вы же там вместе были…
— Я успел выскочить. Он… там.
Быстрый на реакцию Витек Варфоломеев уже искал в свалке вещей капроновый трос. Остальные пока бестолково галдели, вглядываясь туда, где гудело море. Антонишин решительно шагнул к выходу и сразу растворился в ночи.
— Куда же ты? Подожди! — закричал Витек, наматывая на локоть трос. — Там провал…
Анимподист включил фонарь:
— Сидите на месте. Без паники. Кухня тоже может улюлюкнуться — смотрите в оба. Внизу делать всем нечего. Витек, ты держи трос, я попробую спуститься. Боюсь, Антонио тоже загремел. Расшибиться о ледяную линзу — в два счета.
Савелий забыл о холоде и мокрой одежде. Надо что-то делать, нельзя же стоять ждать.
Мысленно он восхитился мгновенным поступком Антонио — молодец, не раздумывал.
Крошечная кухонька, сработанная мастеровыми руками печальной памяти Бенедикта Бенедиктовича, стойко переносила ветровые удары разбушевавшейся стихии. Оползни шлепались сверху, прогибая стенку из гофрированного железа. Неожиданно от плиты грохнулся угловой кирпич, сдвинулось колено жестяной трубы. Куда же бежать? Где спасаться? Савелий подумал об автомобильной дороге наверху. Еще в начале путины его всегда удивляли телеграфные столбы, поставленные возле самой кромки обрыва. Некоторые даже накренились к морю, поддерживаемые лишь проводами. Кто их мог так близко вкопать у обрыва? Вот оно что — берег с годами отступал, покоряясь разрушительной силе моря и дождя.
Незаметно истаивала ночь, обещая скорый рассвет. Приутих ветер, ливень поубавил силы, уступив место частой белесой мороси. За эти минуты произошло немало событий. Витек Варфоломеев подождал, пока спустится Дьячков. Как только канат ослаб, он вручил конец Омельчуку и тоже нырнул за Анимподистом.
— Ну что там? — кричали взволнованные рыбаки.
Через некоторое время раздался голос Дьячкова:
— Одного нашли. Помогите Антонио!
Антонишин рассчитывал на ощупь сползти к морю, но глинистый слой почвы стремительно пополз вниз. Левая нога резко ударилась о что-то твердое и скользкое. Сильная боль в лодыжке заставила перевернуться на бок; он распластался всем телом и ухватился за ветки уцелевшего кустарника. «Хоть бы не перелом», — Антонио подумал о предстоящем отпуске и строительстве отцовского дома.
Анимподист протянул ему канат, а сам исчез внизу.
Как только Савелий услыхал имя друга, решение пришло сразу — он шагнул к двери. Кто-то схватил его за куртку:
— Куда ты-то? Застудишься…
— Ну уж нет. — Он завис на тросе, нащупывая ногами почву. Это оказалось совсем рядом — свободная рука ткнулась в антонишинскую голову или плечо.
— Привет, старина! Как ты тут? — заорал он в ухо друга.
— Тебя еще не хватало! — прорычал тот. — Нога, черт…
— Давай-ка вместе. Подтягивайся и упирайся мне в плечо. Это мы быстро…
— Отстань со своим плечом, гладиатор нашелся. Сам поберегись, тут камень…
— Помолчи и за плечо не волнуйся, оно тренированное мешками с галькой. — Савелий сполз чуть ниже Антонио, нашел для ноги надежный упор. — Теперь ты подтягивайся, а здоровой ногой мне на плечо…
— Погоди, — прохрипел Антонио, — сам попробую. — Он подтянулся сколько мог, но здоровая нога опять предательски скользнула вниз, и он со стоном рухнул на Савелия.
— Так будешь висеть до утра, — сказал, морщась от удара, Савелий. — Давай, говорю…
Антонишинский ботинок мазнул его по щеке липким холодом, вдавился в ключицу.
— Так. Порядочек. Продержись чуток, я опору найду. Та-ак.
Савелию казалось, что вот-вот хрустнет плечо. Сантиметр за сантиметром они продвигались все выше и выше. Светало вовсю. Омельчук, держась за косяк двери, протягивал им руку. Корецкий обвил вокруг пояса трос и стоял, широко расставив ноги. У Савелия мелькнула мысль: «Вот сейчас как раз не хватает одного — чтобы кухня вместе со всеми рухнула вниз. Прощай, отпуск, да здравствует больничная койка или того похуже…»
— Что с бригадиром?
— Витек кричал — порядок.
Когда Корецкий вторично напомнил Шелегеде о квитанциях за сданную рыбу, он удивился — чего орать, сто раз можно было самому сорвать портфель с гвоздя. Три шага — и все дела. Только потом, уже внизу, он сообразил, что Корецкий просто боялся, боялся войти в падающую палатку. Впрочем, ничего в этом удивительного. Не каждый решится… И страх Корецкого, наверное, бессознательно вызвал у Шелегеды чувство превосходства, придал смелости и решительности. Он отступил в угол, вместо того чтобы броситься к выходу, протянул руку за сумкой и тут… Море, однако, смягчило удар. Почти сразу он окунулся в ледяную воду. Ни в одну щель не пробивался хотя бы намек на свет. «Как в ловушке», — подумал Шелегеда и нащупал бревно. Когда-то оно служило вертикальной стойкой палатки, и сейчас покачивалось почти вровень с водой. Мокрое и тяжелое полотнище брезента легло на его спину и голову. Бригадир отдышался, соображая, как быстрее высвободиться из этой западни. Еще вчера он самодовольно хотел сказать Чакварии: «Ну вот, инженер, теперь можно спросить, кто был прав, выбирая это место для постановки невода — такой шторм выдержал…» А главный-то шторм, оказывается, был впереди. Что же теперь вы скажете, уважаемый Григорий Степанович? Списать на стихию? Так ведь предупреждали — и Чаквария, и Дьячков… Шелегеда даже не радовался своему в общем-то удачному падению — могло быть и хуже. Но не это главное, кажется, впервые в жизни он приблизился вплотную к тому, что называют отчаянием. Нет, сам он попадал в передряги похуже. Но всегда был один и отвечал только за себя. И даже тогда, когда, казалось, уже не было никакой надежды. Только один бог знает, как ему удалось выбраться из полыньи на льду Гранитного озера. Никто не знает об этом случае. А теперь? Завтра приедет начальство, начнутся расспросы: как же это вы допустили? Себя и людей чуть не погубили. А ведь предупреждали — нет, легких денежек захотелось… «Что же, вот и закончилась бесславно твоя путина, бригадир», — прошептал он и высморкался. Ему сейчас не хотелось ни двигаться, ни думать больше ни о чем — холод парализовал волю. На боку, где всегда висел нож, он нащупал лишь обрывки ремешков. Полосонуть бы брезентуху — и дело с концом. Его продолжало мотать из стороны в сторону. Собравшись с духом, Шелегеда резко оттолкнулся от бревна и побрел на ощупь, пытаясь сориентироваться. Ага, вот дверь. Вдохнув воздуха, нагнулся и сразу нащупал возле дна ручку. «Везучий ты, черт!» — подумал он о себе. С силой толкнул ее от себя, но волна моментально придавила дверь снова.