Страница 42 из 69
блинами
перекусить
к
Ершову
отправляется. А к тебе люди едут повеселиться,
вина хорошего выпить, цыган послушать...
Кстати, что-то я их не слышу?
- У нас сегодня русский хор Анны
Захаровны поёт, потом венгерский.
- Экая досада!
242
- Но для вас расстараюсь. Будут цыгане.
Сейчас пошлю за Соколовым.
Цыган долго ждать не пришлось.
Хор Соколова много лет был в Москве, что
называется нарасхват. Пел он в Английском и
Купеческом клубах, в домах знати и именитого
купечества, на народных гуляниях. Но основной
доход всё-таки давали выступления у «Яра».
Сегодня выдался первый свободный вечер с
начала мая. Хотели было отдохнуть, но
Апельсину не откажешь, чего доброго обидится и
не подпишет контракт на следующий год.
Желающих петь в самом модном московском
ресторане
предостаточно,
как
в
Первопрестольной, так и в Питере.
Граф Рибопьер был большим любителем
старых таборных песен. Одной из них цыгане и
начали:
Ой, да невечерняя, невечерняя нитэ заря
Ой, заря, ой, да зорька,
Зорька виткак спотухала, спотухала...
Потом появились новые гости. Поздравить
виновника торжества приехала вся беговая
администрация
с
вице-президентом
Колюбакиным во главе. Зная, что Колюбакин,
хоть и стеснён в средствах, но отличается
широкой натурой, Соколов шепнул своим:
243
- Давайте величальную. Только пусть водки
нальют, а не шампанского, его Александр
Васильевич на дух не переносит.
Солистка хора Маша запела:
За дружеской беседою,
Где пир идёт горой,
Заветам дедов следуя,
Мы песню пропоем.
И в этой песне слышится
Нам отклик жизни всей
И сразу легче дышится,
И сердцу веселей!
Хор дружно подхватил припев:
Хор наш поет припев старинный!
И вино течёт рекой,
К нам приехал наш любимый
Александр Васильич дорогой!
В руках цыганки появился серебряный
поднос, на котором стоял хрустальный бокал
водки:
Так выпьем же за Сашу,
За Сашу дорогого.
Свет ещё не видывал
Хорошего такого.
Саша, Саша, Саша,
Саша, Саша, Саша,
Саша, Саша, Саша,
Саша, пей до дна!
И цыгане, и гости дружно поддержали
певицу:
244
Пей до дна!
Пей до дна!
Пей до дна!
Колюбакин неторопливо выпил бокал.
Белым батистовым платком промокнул пышные
усы и расцеловал Машу.
- Ох, хорошо... Никакая закуска не нужна, -
сказал он и бросил на поднос пачку
двадцатипятирублёвок.
Веселье продолжалось.
- Карлуша, ты ведь собирался нас угостить
каким-то необычным крюшоном? - напомнил
Малинин Петиону.
- Непременно, - улыбнулся тот и стал
объяснять Апельсину, что ему потребуется для
приготовления напитка.
- А для вас, что спеть, Александр
Александрович? - спросил Соколов Стаховича.
- «Цыганскую венгерку».
- Да не для меня эта песня, - замялся цыган.
- Вот двоюродный мой брат Ваня Васильев,
царство ему небесное, замечательно её пел. А у
меня так не получится.
- А ты попробуй, - настаивал Стахович.
- Ладно, - Соколов сел, перебрал струны
гитары. Начал он тихо, почти шёпотом:
Две гитары зазвенев,
Жалобно завыли...
С детства памятный напев,
Старый друг мой - ты ли?
245
С каждым словом голос его становился всё
громче и громче, переходил в крик:
Что за дело? Ты моя!
Разве любит он, как я?
Нет - уж это дудки!
Доля злая ты моя,
Глупы эти шутки!
Нам с тобой, моя душа,
Жизнью жить одною.
Жизнь вдвоём так хороша,
Порознь - горе злое!
Соколов уже не сидел повесив голову, а
плясал жонглируя гитарой, мелькавшей в его
руках с быстротой молнии. Вслед за ним пустился
в пляс и весь хор:
Чибиряк, чибиряк, чибиряшечка,
С голубыми ты глазами, моя пташечка!
И снова зарыдала гитара, снова перешёл на
шёпот Соколов:
Пусть больнее и больней,
Завывают звуки,
Чтобы сердце поскорей
Лопнуло от муки...
Стахович украдкой смахнул слезу.
- Порадовал, потешил душу... А говорил
ещё - не получится, - сказал он. Достал из
бумажника сторублёвку. - Спасибо, Федя.
Хрущёв, как обычно, решил подтрунить над
приятелем:
246
- Что это с тобой случилось. Саша? Такая
немыслимая щедрость. Не иначе, как сам деньги
печатать стал?
- Ничего ты, Коля, не понимаешь, - ответил
Стахович. - Хорошая песня цены не имеет... А о
фальшивых деньгах, господа, расскажу вам
презабавную историю. Не поверите, но не далее,
как в пятницу меня чуть не арестовали за
распространение поддельных кредитных билетов.
О подробностях умолчу, всё-таки дал честное
слово всё хранить в тайне. Скажу только, что в
Москве в большом количестве появились
фальшивые двадцатипятирублёвки. Ротмистр,
занимающийся розыском объяснил мне, как
отличить их от настоящих. У поддельных одна
розетка,
из
которых
составлена
надпись
«Государственный кредитный билет», несколько
светлее остальных.
- Дожили, - пробасил Колюбакин, успевший
под «Цыганскую венгерку» принять несколько
бокалов, разумеется, не шампанского. - Такого
почтенного
человека
как
Александр
Александрович, чёрт те в чём заподозрить... Эдак
и
меня
скоро
атаманом
шайки
фальшивомонетчиков
объявят.
Соколов!
Посмотри, я тебе, случайно, не поддельные деньги
дал?
Цыган поднёс ближе к свету одну
двадцатипятирублёвку, вторую, третью:
247
- Не знаю, только на всех бумажках одна
розеточка в букве «Г» посветлее других будет.
Вся компания, не исключая и Колюбакина,
встретила его слова хохотом.
В это время к Малинину подошёл
прилизанный молодой человек в чёрном фраке и
белом жилете - распорядитель. Склонившись к
самому уху Сергея, он прошептал:
- Сергей Сергеевич, вас дама спрашивает-с.
- Какая дама?
- Молодая, красивая. Одета богато, под
вуалью.
- А где она?
- В беседке вас ожидает-с.
Заинтригованный Малинин вышел в сад,
отделяющий ресторан от Петербургского шоссе.
Интересно, кто бы это мог быть?
По дорожке неторопливо прохаживался
местный участковый пристав Ленковский.
- Добрый вечер, Аркадий Петрович, -
поприветствовал его Сергей.
Но тот в ответ только холодно кивнул и как-
то странно посмотрел на него.
В одной беседке никого не было. Значит
таинственная незнакомка в другой. Но в другой, к
немалому удивлению и разочарованию Сергея,
вместо дамы под вуалью оказались старый усатый
жандарм и мужчина лет тридцати, одетый весьма
248
легкомысленно - в светлый пиджачной паре и
соломенной шляпе - канотье.
- Господин Малинин? - спросил жандарм.
- Да.
- В таком случае...
- Вы бы представились для начала.
-
Отдельного
корпуса
жандармов
подполковник Гагман. У меня на руках