Люди и боги

Много еще чего рассказывала. И у Насти щемило сердце от осознания никчемности прозябания здесь, когда в мире столько всего интересного.

И теперь Янка что-то хочет ей сказать. Что-то важное, иначе бы не заступилась сегодня.

Она стала вспоминать последние дни, и поняла, что вот уже месяца два та ходит сама не своя, молчит и ничего про свои путешествия не рассказывает, витая на своей волне. В общем, все уже её рассказов наслушались, потому это как-то не бросалось в глаза, но факт есть факт.

А еще вспомнила, что Тарба последнее время почти никого не задирает, влезает в разборки, только если ее трогают.

И на нее, Настю, смотрит косо, как будто к чему-то присматривается. Они недалеко друг от друга много где сидят, это заметно.

Что происходит?

Что происходит, выяснилось, как и предполагалось, после ужина. Настя вышла из столовой, нацепила куртку и пошла за третий корпус. На углу две старшие курили и громко смеялись. Поежившись от весеннего холода, она отвернулась, и, переступая с ноги на ногу, стала ждать.

— А вот и я. — Янка тихо подошла и заговорчески поманила за собой. Заинтригованная Настя пошла следом.

Они забрались кладовку на первом этаже, в которую никто долго не заглядывал и ближайшее время вряд ли заглянет. В руке Янки мелькнул некий металлический предмет, после чего дверь открылась. И предмет этот ключом не являлся.

— Заходи.

Настя недовольно хмыкнула, но промолчала.

— Вроде тихо. — Ее спутница выглянула в коридор и закрыла за собой дверь.

— Ян, что задумала? — сразу напустилась Настя.

— Тссс. — подруга приложила палец к губам и прислушалась. Затем села на какой-то ящик и с серьезным видом произнесла

— Насть, я срываюсь. Хочу валить отсюда.

Нечто подобное Настя и предполагала.

— Жорика выпустили?

— Нет, что ты! — усмехнулась собеседница. — Ему еще много лет сидеть. Да и зачем я буду ему потом нужна? Я же вырасту, в форточку не пролезу. Сечешь?

Настя пожала плечами.

— Нет, я нашла своих родственников… — продолжила девочка тише.

— ???

— Да, не ослышалась. — Лицо ее распирала улыбка. — Знаешь, я тут не сижу на одном месте. Недавно по городу гуляла, познакомилась с прикольными девчонками. Мы сдружились, они тогда не знали кто я. А когда сказала, им было уже по боку: с интерната — так с интерната, лишь бы чел был хороший.

— Городские? И приняли детдомовскую? — удивленно покачала головой Настя.

— Фу, ну че ты за дура! — наигранно вскинулась Янка. — Глаза только козьи не делай. Они ж не отсюда, не с нашей школы. А я пальцы не гнула, показала, что девчонка позитивная…

Ясно. Когда надо Янка может сыграть и пай-девочку. Это тоже часть ремесла — втираться к людям в доверие.

— И что? — не поняла, к чему разговор про городских девочек, Настя.

— И то. Папа одной из них — мент. Да, да, не смотри так на меня. Мент. Но мент правильный. И я попросила его помочь.

— И че? Помог?

Янка замялась.

— Ну, я не сама, через его дочку попросила. А та передала. Но папик нас всех в гости пригласил, пообщаться…

Пауза.

Кароч, я была вааще паинькой, ну он и повелся. Пообещал, что пробьет эту тему, сделает, что сможет. Нормальный мужик оказался, хоть и мент.

Настя села на соседний ящик, поджав ноги.

— И он нашел! Прикинь, нашел их! — Янка аж подпрыгнула от радости. Искренней радости, Настя чувствовала. Она всегда чувствовала людей, особенно когда они врут, с детства. Янка не врала.

— Родителей? — нахмурила она бровь.

— Нет. Бабушку, — покачала подруга головой. — Там у меня целая родня — тетя, дядя, братья и сестры двоюродные!…

Настя сверлила подругу завистливыми глазами. Она не верила, что в жизни так бывает, что может настолько подфартить. Но иногда чудеса случаются.

— И что, теперь тебя заберут?

— Нет, — опустила Яна глаза.

— Не захотели знаться? — полился из Насти яд. Ну, а из кого бы не полился на ее месте? Но Янка не обиделась.

— Да нет. Они просто не отсюда. Они живут в Абхазии.

Настя долго ошарашено молчала. Ее собеседница, дав собрать мысли в кучу, деловито вздохнула, затем махнула рукой и принялась рассказывать свою историю сначала.

— Мою мать хотели выдать замуж за кого-то из своих. Но это было давно, в советские годы, и она была против. Ты же знаешь, наши там все кланами живут, воля родителей — закон. И она убежала, уехала куда-то.

Потом приехала сюда, жила здесь. Дядя Коля сказал, собиралась выйти замуж за одного типа, по ходу, моего отца. Но не вышла. Наверное, он ее бросил, знаешь же как бывает. Мудочья в мире хоть задницей жри!..

Настя знала. Действительно, мудочья…

— А дед маму что-то типа проклял, знаться не захотел. И она никуда не вернулась, осталась здесь. И родила меня…

…А потом умерла при родах, — грустно закончила Яна, глядя в стенку напротив. — Если б она была жива, фиг бы я тут очутилась, в этом уродском гадюшнике!

— Ну и что? Что дальше? — подняла глаза Настя. Ее мама тоже умерла, в живых тоже никого не осталось. Но сейчас не время вспоминать об этом, а то они обе разревутся, как последние дуры.

— Я же сказала, дядя Коля, Ленкин отец, нашел их. Родственников, которые в Абхазии остались. И теперь я собираюсь вернуться.

— Больно ты им там нужна! — вновь съехидничала Настя, не сдержавшись. Но на сей раз Янка обиделась:

— Нужна! — зло выкрикнула она. — Я им письмо написала! Вот! — она вынула из внутреннего кармана мятую бумажку. Глаза ее нехорошо заблестели. — У них просто война была, им не до мамы было! Они даже не знали, что она умерла! Понимаешь?

Яна чуть не плакала. Настя взяла листок и стала рассматривать трудночитаемую корявую вязь.

— А сейчас меня им никто не отдаст. У них документов нету, и денег тоже. Они там типа другое государство, и у нас даже граница закрыта. Это мне дядя Коля все рассказал. Они за мной не приедут, не могут. Но будут мне рады. Очень рады!

— И ты собралась рвать когти в Абхазию? Сама? — глаза Насти вылезли на лоб.

— Не в Абхазию, а к людям, которые меня любят, которые меня примут, которым я нужна, — фыркнула Яна дрогнувшим голосом. — Это разные вещи.

— И вообще, я воровать не буду, слушаться буду! — продолжила она. — Помогать во всем буду. Я ведь работящая!

Последнее высказывание Настя предпочла оставить без комментариев.

— И что ты будешь там делать? — сузились ее глаза. Ее… Ну, не подруга, но не чужой человек захотел совершить медленное самоубийство, и она не знала, как ей. Отговаривать ее, во всяком случае, не особо хотелось. — Чем заниматься станешь?

— Мандарины собирать, — расплылась в улыбке Янка. — Да, там в Абхазии знаешь сколько мандаринов? Они прям над морем растут, а потом, когда вырастают, падают. Прямо на берег. Только ходи и собирай их. И ешь. Или в море кидай, вместо камушков. Сиди на берегу, ешь и кидай — рай а не жизнь!

— Только никто не кидает, — закончила она. — Потому, что их продать можно. Вот. Так что не пропаду.

— А еще я полы мыть могу, — с жаром продолжила она. — И за хозяйством следить. Если надо — все делать буду. В огороде работать буду, я умею! Да, все что скажут — сделаю! — закончила она. — А главное, я буду дома. ДОМА, Настюха!.. — по щекам темноволосой девочки потекли капельки. Голос дрогнул.

Настя понимала. Едкий червячок зависти разъедал душу. Она боролась с ним, но тот был сильнее.

— Вон, бабушка написала, что очень ждет, — продолжила темноволосая девочка, борясь, чтобы не разрыдаться. — Что они и маму давно простили, и очень жалеют, что не могут приехать за мной. И мне очень рады будут…

— А если там опять война начнется? Что тогда? — Настя понимала слабость своих аргументов, но червячок не давал сидеть и смотреть на чужое счастье. Внутри что-то горело, корежило душу, как она ни пыталась это задавить.

— Будет война — пойду воевать! — задрала подбородок Яна. Смотрелось бы это смешно, если бы не серьезный взрослый взгляд малолетней на вид девчонки, принявшей важное решение и не собирающейся отступаться. — Говорят, у них даже женщины воевали! Снайперами были. Научусь стрелять и пойду!..