Город

Не прошло и полминуты, а его уже вытеснили на лестницу, ведущую на второй этаж. Именно тогда он с досадой вспомнил о том, что ещё совсем недавно ему предлагали крупнокалиберный пулемёт, а он с хохотом отказался, заявив, что тот ему вряд ли когда-нибудь понадобится, и вот теперь, похоже, настало время, когда этот самый пулемёт был бы как никогда кстати.

Глеб вставил в автомат последний рожок, намереваясь биться до последнего, и именно в этот момент чья-то рука, проскользнувшая меж прутьев перил ограждающих лестницу, ухватила его за лодыжку и, не удержав равновесия, Потанин рухнул лицом вниз прямо в безумствующую толпу.

* * *

Леонида, как мешок с картошкой, бросили в камеру предварительного задержания томского РОВД, и он обессилено упал на грязный матрас, пропахший потом, мочой и рвотой. Однако сейчас ему было абсолютно наплевать на неприятные запахи и стерильность — всё его тело нестерпимо ныло от полученных побоев.

Теперь его одежда, некогда бывшая стильной, превратилась в лохмотья, больше напоминающая тряпьё бомжа — крутая куртка была в грязи и крови, кожа на ней была во многих местах потёрта и порвана.

Кровь из сломанного носа до сих пор не унималась. Всё произошедшее с ним было прямым следствием того, как Леонид ещё раз попытался объяснить милиционерам, что же на самом деле произошло в соседней области.

Вновь его благое намерение доставило ему лишь новые побои и абсолютное непонимание окружающих, посчитавших его обдолбанным наркоманом, который несёт наркотический бред.

Теперь, зажимая кровоточащий нос рукой, Леонид дал себе зарок, что больнее никогда не раскроет рта. Случившееся послужило ему самым доходчивым уроком того, что от добра добра не ищут.

Повернувшись лицом стене, Леонид тихо заскулил, как щенок, который ещё вчера был всеобщим домашним любимцем, а сегодня, приковав цепью к промозглой будке, его оставили на улице совсем одного.

* * *

Неуправляемая многотонная громадина электропоезда на всех парах начала входить в опасный поворот, сопровождая всё это действие невероятным грохотом и звоном колёсных пар о железнодорожное полотно. Головной вагон, в котором находился двигатель, и который тянул за собой весь состав, был слишком тяжёлым, для того чтобы перевернуться при повороте, даже на таком крутом участке. Однако, в отличие от него, остальные вагоны при прохождении опасного поворота были подвержены неумолимому моменту опрокидывания — купейные вагоны, начали медленно, миллиметр за миллиметром, отрывать левую сторону колёсных пар от железнодорожного полотна и в конечном итоге увлекли за собой головной вагон.

Какое-то время весь состав, изрыгая снопы искр, балансировал на правой стороне колёс, словно всё ещё раздумывая над тем, что же ему делать дальше, а затем молниеносно сошёл с рельс, и бешено вращаясь, кувырками устремился с железнодорожной насыпи вниз. Одновременно все части этого некогда совершенного механизма, представляющие из себя железнодорожный состав, отделялись друг от друга, сметая на своём пути всё живое и неживое, ломая стволы деревьев, оказавшихся у них на пути, попутно сталкивались между собой превращая отполированный металл обшивки в некое подобие основательно смятой фольги пивной банки.

Всё закончилось так же внезапно в течении всего нескольких секунд.

Теперь эти разрозненные перекрученные груды металла, рассыпанные по всему склону, меньше всего напоминали то, чем были всего несколько мгновений назад, и лишь колёсные пары, оторванные при крушении, были разбросаны на десятки метров вокруг, говорили о происхождении обломков.

Казалось просто вероятным то, что за столь короткий промежуток времени что-то настолько большое и незыблемое, как железнодорожный состав может превратиться в кучи бесполезного металлолома, и, тем не менее, свидетельство этого были сейчас прямо перед глазами.

Всё это происходило на фоне чудовищного грохота, надсадного визга и лязга металла, но уже спустя несколько мгновений после катастрофы, вокруг воцарилась звенящая, надсадная тишина — мёртвая тишина.

* * *

Евгения медленно брела по улице, каждой клеточкой ощущая всю бессмысленность этого блуждания по обезлюдившему городу. Но вместе с тем, абсолютное неведение относительно судьбы её родителей заставляло её делать хоть что-нибудь, пусть даже бесцельно ходить кругами — иначе бездействие просто свело её с ума.

Уже не единожды ей хотелось закричать на всю улицу, о том, что ей нужна помощь, но в который раз что-то останавливало её от этого, казалось бы, вполне рационального действия. Как ни пыталась Евгения переубедить себя в обратном, но сейчас ей казалось, что звук её голоса способен нарушить шаткое равновесие, мнимого спокойствия, воцарившегося на улицах города, и то, что за этим последует необъяснимо пугало девушку.

Сама того не замечая, Евгения вновь вернулась к своему дому, так и не отыскав ни малейшей подсказки на то, куда ей необходимо двигаться, для того чтобы отыскать своих родителей.

Почти у самого своего подъезда она увидела в траве на обочине то, что уже никак не ожидала увидеть — свой потерянный мобильник. Эта неожиданная находка казалась поистине невероятной, так как найти свой собственный телефон, обронённый ещё ночью, и пролежавший под открытым небом более десяти часов, было просто нереально — и, тем не менее, вот он, лежит у её ног.

Подняв его с земли, Евгения нажала на джойстик расположенный в центре телефона для того, чтобы открыть адресную книгу и попытаться дозвониться до своих родителей, как вдруг увидела на экране фотографию своего бывшего парня. Правильнее было бы сказать одного из бывших, так как парней у неё было уж очень много.

Являлось ли это случайным совпадением, или это был знак судьбы, которого она была не в силах разглядеть, но сейчас с экрана мобильного на неё смотрел Дмитрий Шевелёв — человек ставший первой жертвой и распространителем ужасного вируса.

Какое-то время, Евгения, сама не понимая зачем, вглядывалась в его глаза, вместо того, чтобы листать телефонную книгу и звонить родителям.

Сейчас ей казалось, будто от данного снимка исходит настоящий могильный холод. У неё было такое странное и вместе с тем устойчивое ощущение того, что с данным человеком, что-то не так. Это необъяснимое предчувствие, или внезапно обострившееся шестое чувство, до этого беспробудно дремавшее в её сознании, настойчиво твердило ей о том, что этот человек, возможно, смертельно болен, или вообще мёртв.

Однако в этом ощущении смертельного холода было скрыто ещё одно послание, которое Евгения ощущала с каждым мгновением всё сильнее и сильней, по мере того, как продолжала вглядываться в это фото — всё подсознание в ужасе вопило о том, что ей самой угрожает смертельная, невыразимо страшная беда.

Определить исходит ли это опасность именно от этого человека, или ею пропитана окружающая атмосфера Евгения не могла — слишком уж новыми и пугающими были те способности, которые внезапно открылись ей.

А в следующий миг из телефона вырвалась музыкальная трель прозвучавшая в гнетущей тишине оглушительно. От неожиданности Евгения выпустила телефон из дрогнувшей руки, и в туже секунду за тонированными стёклами нового джипа, стоящего в двух шагах от неё у обочины, краем глаза уловила движение в ее сторону.

Машину сотряс мощный удар о боковую дверь, но калёное стекло выдержало натиск. За первым ударом тут же последовал второй и третий. Евгения не видела того, кто был внутри машины, но от этого её страх был ещё более глубоким, и поэтому она, со всех ног, поспешила к своему подъезду, надеясь найти спасение от нахлынувшего на неё всепоглощающего ужаса в собственной квартире.

А за её спиной кто-то безостановочно с неутихающей яростью продолжал биться о запертую дверь, но теперь к отчаянному стуку тела о преграду из стекла и металла добавилось ещё кое-что — совершенно безумные крики, издавать которые мог лишь абсолютно ненормальный человек.