Город

Сейчас её слух искажённый полуобморочным состоянием доносил до неё бессвязные отголоски чего-то, что могло быть как речью, так и просто шумами, растянутыми как при прослушивании звукозаписи на замедленной скорости. Они создавали ощущение какого-то бредового пугающего мира призраков, находящего где-то совсем рядом на пути к её вселенной, но отделённого от реального мира прочной преградой, сквозь которую можно было пройти лишь отделив свою душу от бренного тела, мира — в котором для неё уже не было места.

Страшась этого тяжелого, давящего ощущения, Анфиса отчаянно попыталась вырваться из этого промежуточного мира в реальный мир, и это усилие вновь лишило её последних сил.

А затем её воспалённым сознанием начал овладевать промозглый мрак, но за долю секунды до того как это произошло окончательно, ей вдруг подумалось, — «А что если я больше не смогу придти в себя? Что если это последний раз, когда я вообще что-нибудь чувствую?».

От этой мысли Анфисе стало невыносимо страшно.

Терзаемая этим пугающим предчувствием она из последних сил боролась с надвигающимся небытиём, но оно было невообразимо сильнее её, и очень скоро Анфиса растворилась нём без остатка.

* * *

От представшего перед ним зрелища Филипп остолбенел. Когда-то он наивно полагал, что лишь в фильмах ужасов на кладбищах происходят ужасные вещи, но увиденное заставило его кардинально поменять своё мировоззрение.

Похоже, что это было целое семейство: муж, молодой парень с разорванной шеей, с ним его супруга — молоденькая девчонка, живот которой представлял из себя кровавое месиво, а её внутренности волочились за ней по земле. Кроме того, эта молодая мать держала за руку грудного малыша, но делала это так, как дети держат своего плюшевого медвежонка за лапу.

Увидев одинокого прохожего, весь выводок устремился вслед за ним.

Издав возглас отчаяния, Филипп, заметно прихрамывая, устремился в противоположную от них сторону.

Если молодая мать была не так резва оттого, что постоянно путалась и поскальзывалась на собственных внутренностях, то отец семейства, напротив, показывал чудеса скорости в беге с препятствиями.

В отличии от Филиппа, старательно огибавшего оградки, могилы и памятники, преследователь с легкостью перепрыгивал препятствия встававшие у него на пути.

Обернувшись в очередной раз, Филипп был готов зарыдать от отчаяния, так как молодой мужчина уже почти настиг его. Понимая, что от гибели его отделяет лишь мгновение Филипп, парализованный страхом, замер на месте, пассивно ожидая своей участи. Как стрелка компаса, указывающая на северный полюс, парень, неотступно следовавший за Филиппом, в очередной раз взмыл в воздух и перемахнул через горку глины.

Как в замедленной съёмке, Филипп в ужасе наблюдал за тем как парень опускается всё ниже и ниже уровня земли, а затем, ударившись грудью о край свежевырытой могилы, вместе с комьями глины полностью исчезает в ней.

Упав на дно глубокой ямы, мужчина дико взвыл и, ломая ногти, принялся остервенело карабкаться вверх по вертикальной стене. К счастью для Филиппа, выбраться из ловушки у него не получалось. Всё чего он добился — это сумел наскрести немного глины.

Сначала, Филипп, приготовившийся к смерти, даже не осознал того, что только что произошедшего, и лишь несколько секунд спустя до него, наконец, дошло, что он всё ещё жив. Однако, если он и дальше будет продолжать стоять на одном месте, то это продлиться не долго, потому что его второй преследователь — молодая мать, не смотря на трудности в передвижении, так же фанатично продолжала погоню.

Встрепенувшись, словно от удара током, Филипп оглянулся и, бросив взгляд, назад увидел в метрах пятнадцати девушку, которая время от времени всё так же спотыкаясь, бежала вслед за ним, только теперь вместо ребёнка в её кулаке была зажата маленькая синяя ручонка.

От увиденного Филиппа едва не вывернуло наизнанку, и он не в силах больше на это смотреть развернулся и вновь побежал.

Каждый его шаг отдавал болью в вывихнутой ноге, но страх перед мучительной насильственной смертью был для него причиной, по которой он, превозмогая боль, бежал всё дальше и дальше.

Ему казалось, что прошла уже вечность, когда бесконечные ряды могил внезапно уступили место поляне. Кладбище закончилось, и теперь далеко впереди виднелись частные постройки.

Он ещё раздумывал над тем бежать ли ему к домам, или в сторону городского водохранилища именуемого в народе «Морем», когда этот вопрос решился сам собой — со стороны частного сектора на него уже бежали около дюжины одержимых.

Теперь, всё что ему оставалось — это бежать вдоль песчаного берега, в по время как позади него с вершины пологого откоса один за одним появлялись стремительно настигающие его преследователи.

Он уже едва мог шевелить ногами, когда, наконец, достиг воды. К тому времени ОНИ были всего в пяти-шести метрах от него.

Понимая, что дальнейший бег по берегу для него равен подписанию себе смертного приговора, Филипп резко развернулся влево и побежал к воде.

Уже не помня себя от усталости, Филипп оказался в воде. Неумело перебирая руками и ногами, он стал медленно отплывать от берега, при этом моментально намокшая одежда начала тянуть его вниз, но пока у него не было никакой возможности её сбросить. Его преследователи, похоже, и вовсе ничего не знали о том, как держаться на воде — они просто шли по дну до тех пор, пока вода не скрывала их с головой.

Отплыв от берега с десяток метров, Филипп внезапно почувствовал, как предательская судорога свела его правую ногу. В дикой панике, отчаянно замолотив руками по воде, он стал неумолимо погружаться в толщу. Дно словно мощный магнит стремительно тянуло его тело к себе.

А затем вода равнодушно сомкнулась над его головой.

ГЛАВА 5

После десяти часов

Клавдия Григорьевна, находящаяся сейчас в фургоне ремонтной машины принадлежащей Тепловым сетям, и мчавшейся по новой кемеровской трассе, за рулём которой сидел её зять Василий, с особым пристрастием изучала собственную ладонь, а точнее то место на ней, за которое пыталась укусить её соседка Прасковья.

Беззубые дёсны Прасковьи не смогли поранить её руку, но оставили на морщинистой коже неприятную прозрачную липкую слизью, а несколько минут спустя, уже сидя в фургоне машины, она почувствовала странное онемение в районе контакта кожного покрова и этой жидкости. Поначалу Клавдия Григорьевна даже не обратила на это никакого внимания, так как всё ещё была слишком напугана происходящим. Кроме того, в тот момент она больше всего заботилась о том, чтобы удержаться на своём месте и при очередном рывке не быть сброшенной с сидения на пол. Если бы это случилось, то её непременно размазало о стенки фургона. По крайней мере, тогда подобная участь ей казалась более чем незавидной.

Однако, после того как Василию удалось вывести машину на загородную трассу, а сумасшедшая тряска и скачки, наконец, прекратились, рука вновь о себе напомнила и бросив на неё случайный взгляд, Клавдия Григорьевна обнаружила подозрительное тёмное пятно на внешней стороне кисти.

Именно с него всё и началось.

Затем появился лёгкий зуд, которой со временем только набирал силу, а не прекратился, как на это надеялась Клавдия Григорьевна.

Через какое-то время к нему присоединилось ещё и жжение.

Вскоре необходимость почесать кожу в этом месте стала практически непреодолимой, и Клавдия как одержимая продолжала скрести потемневшую кожу до тех пор, пока в один момент она не лопнула. К своему ужасу и под тонкой старческой кожей она обнаружила всё ту же почерневшую плоть. Как ни странно из этой ужасной раны не появилось ни едино капли крови.

Но самым жутким и необъяснимым было то, что эти невыносимые зуд и жжение так и не оставили её. Более того, они поднимались всё выше и выше, вслед за стремительно потемневшей кожей на предплечье.