Город

Если бы Леониду случилось понаблюдать дальнейшую картину со стороны, то наверняка этот эпизод навсегда сохранился в его памяти: человеческие тела находящиеся примерно на одной линии взлетали вверх с уклоном, то в право, то влево, подлетали метра на полтора вверх и вновь терялись в густой, тягучей массе из человеческих тел, как всплески на поверхности водной глади.

Руль постоянно дёргало из стороны в сторону грозя через какое-то время и вовсе вырвать его из рук. Многие тела, подброшенные в воздух приземлялись прямо на спину Леониду, правда не одному из этих людей не удалось как следует схватиться за него — если бы такое случилось, то его судьба уже была предрешена.

В одном месте он зацепил номерным знаком сбитую с ног девчонку подростка за лямку джинсового комбинезона, которые у молодёжи модно было носить, спустив их вниз. Девчонка, увлекаемая мотоциклом, волочилась животом по асфальту, который как абразивный наждак клочьями снимал кожу с её подбородка, груди и плоского живота, при этом она не издавала ни единого звука, словно вообще не испытывала никакой боли, и вообще, как ни в чём не бывало, пыталась дотянуться до ноги Леонида израненными руками.

Мотоцикл стремительно снижал скорость, начиная вязнуть в этой человеческой трясине, и Леонид уже начал было прощаться с жизнью, когда вдруг неожиданно вырвался из бесконечной, уже казалось, толпы. Примерно в тоже самое мгновение номерной знак, прикрученный к пластиковому крылу, облегчающему вес конструкции, за который зацепилась лямка комбинезона, вырвался из своих креплений и обезображенная девица, проскользив на животе ещё пару метров, остановилась, но затем тут же вскочила на ноги и вместе с остальной ватагой безумцев бросилась вслед за удаляющимся мотоциклом. Её и без того небольшая, едва развившаяся грудь теперь отсутствовала вовсе, превратившись в липкий след оставленный на асфальте — на её месте, сквозь лоскутки кожи и мышц, мерцали рёбра.

Ощутив такую желанную свободу, Леонид вновь прибавил скорость, и едва не упал вместе с мотоциклом на асфальт. Оказалось, что теперь его шикарный мотоцикл уже не так хорош и безопасен как прежде, до столкновения: на переднем колесе появилась внушительная восьмёрка и теперь, как только он начинал наращивать скорость, мотоцикл начинало лихорадочно дёргать из стороны в сторону и если бы он поспешно не сбрасывал скорость, то в итоге не смог бы удержать руль в руках и наверняка был бы сброшен на асфальт.

И хотя теперь он здорово потерял в скорости успокоить его могло то, что дальше на его пути уже не попадалось столь огромное количество безумцев и ему с лихвой хватало тех сорока-пятидесяти километров которые выдавала его НОNDA.

А ещё спустя четверть минуты он свернул на перекрёстке и устремился к выходу из города по направлению к Томску.

* * *

Эдуард неподвижно стоял у окна, прижимаясь лбом к прохладному стеклу, и вслушивался в размеренное биение волн целого моря из окровавленных истерзанных тел, закрывающего всё видимое внизу пространство. По поверхности толпы регулярно пробегали волны — что делало полным сходство этой огромной пёстрой человеческой массы со зловещим, смертельно опасным разбушевавшимся морем.

В этом необычном ритме было что-то гипнотическое, убаюкивающее.

Чем больше он смотрел вниз, тем сильнее ему казалось, что он смотрит вовсе не на необъятную толпу, а на неспокойную морскую гладь.

А затем на мгновение Эдуарду показалось, что он потерял над собой контроль.

Всего лишь на одно единственное мгновение, но как оказалось, его было достаточно, чтобы сразу же произошло непоправимое.

Эдуард, не осознавая того, что он сейчас делает, резко отклонился назад всем корпусом, а затем с неимоверной скоростью устремил своё тело обратно, навстречу большому панорамному стеклу.

Удар оказался настолько сильным, что огромное стекло не выдержало и разлетелось вдребезги, кроме того, при столкновении с преградой кожа на лбу Эдуарда лопнула, и кровь хлынула из рваной раны.

Резкая боль привела его в чувство, освободив от секундного наваждения, и он вновь пришёл в себя.

Боль была жутко, но в данный момент она меньше всего его беспокоило, поскольку сила инерции было такова, что вытолкнула его за пределы здания.

Лихорадочно махая в воздухе руками и ногами, он неумолимо падал вниз с высоты третьего этажа.

Эдуард отчаянно не хотел умирать, но если бы он знал, какая участь ожидает его внизу, то, скорее всего, пожелал себе мгновенной и безболезненной смерти, скажем, от перелома шеи.

Впрочем, даже если бы он и пожелал для себя этого, у него всё равно ничего не вышло, потому что его стремительное падение смягчили люди, плотными рядами стоящие под стенами здания.

А затем целое море ледяного ужаса безжалостно, ни колеблясь и мгновения, поглотило его.

* * *

Артём и Степан стремглав выскочили из дверей кладовки в торговый зал. Первым делом они, естественно, взглянули на входную дверь, и, убедившись, что она до сих пор остается на месте, немного успокоившись, переключили своё внимание на внутреннее пространство торгового зала.

Их, всё ещё расширенные от страха, зрачки лихорадочно шарили по помещению, пытаясь определить, откуда исходил недавний звук.

Взгляды, перескакивающие с одного стеллажа на другой, отметили, что все стеллажи с аппаратурой стоят на месте, однако вздыхать с облегчением было пока ещё рано, сначала нужно было убедиться, что всё действительно в порядке. Для этого им пришлось разделиться и исследовать помещение до конца.

Первым разбитое стекло обнаружил Степан. Поначалу он даже этого не осознал, так как практически все осколки выпали за окно, и лишь небольшой сквозняк привлёк его внимание.

Подойдя к разбитому окну, Степан испытал настоящий шок от увиденного.

— Да что же это? — потерянно прошептал он Степан. — Что здесь происходит?

Подоспевший в это же время Артём, так же как и его коллега, замер на месте.

Зрелище действительно было невероятным. Столько народа ему не доводилось видеть даже в самый массовый праздник, а уж о том невероятном количестве злобы, которая излучала эта толпа, и говорить не чего было.

Они могли бы неотрывно смотреть на эту безмолвную, застывшую в гнетущем ожидании, толпу довольно долго, если бы в голову Артёму внезапно не пришла мысль о том, что они так и не увидели в зале Эдуарда, который, несомненно, должен был попасться им на глаза.

Невероятная догадка ошеломила и испугала его. Он даже побоялся высказать её в слух — настолько неправдоподобной она ему показалась.

И, тем не менее, Артём, следуя одному из многочисленных суеверий, боялся озвучить свою неожиданную мысль, страшась того, что она может воплотиться в чудовищную реальность.

Вместо него это сделал Степан.

— Это сделал Эдик?

Понимая, что отрицая очевидное, он просто обманывает себя, Артём наконец сдался, и не находя в себе сил что-либо ответить лишь чуть заметно кивнул головой.

В такие моменты чувство, которое обычно доминирует над всеми остальными — это глобальное чувство непонимания и единственный вопрос: — Зачем?

— Он должен быть там, — сказал Степан, и, держась правой рукой за раму, как можно дальше высунулся наружу, а затем стал внимательно разглядывать тех, кто стоял внизу под окном.

Степан был прав, Эдуард действительно был там. Именно в этот момент, он, как из водной толщи, вынырнул на поверхность и теперь, точно так же как и тысяча других, подняв вверх своё израненное лицо, с жадностью глядел на двоих своих коллег.

Глядел так, как только безумно голодный может глядеть на еду.

* * *

Словно всплывая со дна бездонного колодца сквозь невообразимую толщу мутной воды, Анфиса прорывалась к сознанию из всепоглощающего забытья.

На этот раз у неё не было сил даже на то чтобы открыть глаза, и все свои ощущения она сосредоточила на звуках, но, сколько бы она не пыталось, сложить их во что-то связное, узнаваемое у неё так и не удалось.