Пути Господни

Христианство, при проповедовании любви к ближнему, породило инквизицию и крестовые походы. Буддизм, считая священной жизнь, любую жизнь породил самураев. Ислам - джихад, в данный момент это слово превратилось в почти синоним - война, а ведь означает всего-навсего “усилие”, усилие на пути Бога. И так далее. Примеров множество.

Руку подняла одна из репортерш в дальнем ряду зала.

- Все это не ново. Ваши идеи сродни направлению хиппи - было такое движение в середине двадцатого века.

Эммануил кивнул.

- Я читал о нем. Называйте, как хотите. Хиппи - пусть будут хиппи. Однако, насколько я помню, хиппи были противниками власти, любой власти, как средства подавления свободы человека. Власти страны, границ, семейных уз, обычаев и так называемых «общепринятых норм». Более того, активно выступали против нее. В моих же речах нет призывов ломать существующий строй, лозунгов для активной борьбы. Власть, в разумных пределах, наверное, необходима.

- Только где они, эти разумные пределы! – хохотнули в зале.

Верно – где эти пределы.

- Мы говорим о моральных ценностях, мы воплощаем различные социальные программы, судя по отчетам и вложенным средствам - весьма успешно, а между тем преступность достигла небывалых высот. Что самое страшное - именно подростковая, детская преступность. По статистике - каждая пятая девушка становится проституткой, более того - и это самое страшное - они сознательно идут, мечтают о подобной карьере, не видя ничего плохого в продаже тела за деньги. Юноши - так или иначе связывают свою деятельность с преступной средой - от уличных банд до наркосиндикатов. Средства массовой информации, кино, телевидение сделали преступников, гангстеров почти героями, эдакими Робин Гудами, полублагородными разбойниками. У каждого времени - свои герои. К сожалению, у нашего - такие. В этом, не в последнюю очередь, виноваты и вы - журналисты.

Надо же - он кинул им обвинение, а они сидят, улыбаются, словно услышав лестный комплимент.

- Включим телевизор, любой канал, в любое время, наугад - убийства, грабежи, разбой и разборки. Трупы, кровь. Откроем газету - то же самое. Мы смакуем насилие, а хорошие новости помещаем на последней странице. Нет рейтинга - нет места на первой полосе, забывая, что сами создали полосу такой.

- Что же вы предлагаете? В разрез с реальностью печатать слюнявые рассказы?

Общий смех.

- Что я предлагаю...

Он прав, этот шутник из зала.

Заполни хоть все страницы рецептами с портретами пухлых домохозяек - убийства не прекратятся. Разве самую малость. Требовалось изменить общество, саму суть, сломать хребет массовому сознанию.

Он не революционер. Все знают, чем кончались подобные ломки.

- Невозможно построить идеальное общество в отдельно взятой стране, как невозможна абсолютно счастливая семья среди общего несчастья, даже если это семья правителей. Особенно правителей. История учит - ни один из тех, кто все имел, не был счастлив. Возможно проклятия, которыми щедро осыпали их предков на пути к власти и богатству, достигают пятых, десятых колен праправнуков... впрочем, все это метафизика и меня мало касается.

- Так что вы предлагаете?

Долго молчал, набираясь сил. Сколько он провел подобных выступлений. Десятки, сотни. Сколько видел глаз. Сотни, тысячи. Порою насмешливые - что возьмешь с полоумного. Порою подозрительные - к чему ведет? Где подвох? Порою равнодушные... Но, встречались глаза, редко - одни на сотню, на тысячу. Огонек заинтересованности, лучина, слабая лампада... понимания. Ради этого взгляда, ради этих глаз, он проводил сотни встреч, и проведет тысячи, дабы одни глаза, один человек...

- Что я предлагаю. Я предлагаю тем, кто слышит и понимает меня, тем, у кого мои слова нашли отклик, кто думает так, или почти так. Тем, кому небезразлично собственное будущее, и самое главное - будущее детей. Кто хочет, чтобы его дочь выросла уважающей себя женщиной, а не преступницей, чтобы их сын не видел будущее в криминальной группировке, тем, у кого собственные идеи, чаяния созвучны моим идеям... вступайте к нам в...

- Секту! - выкрикнул кто-то из зала, и общий гогот выразил мнение большинства.

- Не секту. Мы называем свое объединение - коммуна. Слово мне не очень нравится, за века оно дискредитировало себя, хотя в любом случае остается всего лишь словом. Главное не название - суть. А суть в том, что я уже сказал - свобода личности, свобода действий, интересов, свобода вероисповедания, но несвобода причинять зло другим. Не делай другому ничего, чего не сделал бы себе - вот основной принцип, именно основываясь на нем, мы станем жить и строить новое общество.

- Где, на необитаемом острове?

И снова смех - мнение зала.

И снова он помолчал.

- Нет, - Эммануил знал, как прозвучат его слова. Он долго думал, вынашивал, искал, взвешивал, сегодня, он, наконец, произнесет их вслух. - Не на острове. Как я уже говорил - невозможна абсолютно счастливая семья среди всеобщей ненависти. Невозможно построить абсолютно гармоничное общество, среди царства порока, пусть и на необитаемом острове. Нельзя оборвать связи - останутся экономические отношения, родственники, наконец, останется остальной мир.

- Так что же вы предлагаете?

Третий раз прозвучал один и тот же вопрос. На третий положено отказываться, или отвечать.

- Я объявляю об учреждении фонда по сбору средств для организации строительства... космического корабля. Первого и единственного в своем роде...

Дальнейшие слова потонули в общем гуле. И было непонятно чего в нем больше - недоумения, подозрительности, насмешки, презрения...

***

В прежнее время люди жили в Ковчеге,

Горестей тяжких не зная, не зная ни трудной работы,

Ни вредоносных болезней, погибель несущих.

Жили те люди с спокойной и ясной душою,

Горя не зная, и темная ересь к ним приближаться не смела.

Всегда одинаково чисты - были их помыслы, чувства.

Большой урожай и обильный

Сами давали собой хлебодарные земли.

Они же, сколько хотели трудились, спокойно сбирая богатства.

Летопись Исхода. Приложения.

Гесиод Вересаев

«Гимн Ковчегу» Часть 1 «Век Золотой»

Олег Гайдуковский поднялся с теплого, как материнское молоко, ложа. Босые пятки коснулись рваного, словно шкура убитого животного, ковра, втаптывая и без того лежалый ворс.

Тихо постанывала во сне жена – русоволосая красавица Збыжка. Збыжке наверняка снились недавние роды. Акушер Шпильман – лысый, как бильярдный шар, у которого милостью Всевышнего прорезались на редкость добрые и такие же уставшие глаза, принимал в свои костистые руки их первенца – краснощекого Гайдуковского младшего. Те же руки привычно перерезали пуповину и похлопали младенчика по морщинистой попке.

Олега не было при этом. Збышка рассказывала. Олег сидел под дверью и грыз разодранные до крови, словно раны Спасителя, ногти.

Олег бы так сидел и кусал, и крепкие белые зубы уже добирались до основания, но дверь, шепотом заветных желаний, отъехала в сторону, и на пороге появился доктор Шпильман.

- У вас есть сын, пан Гайдуковский, - шепот доктора вплетался в вечный, как чернота за иллюминаторами, гул Ковчега, - здоровый крепкий малыш, - устало продолжил Шпильман. – Пусть таким и остается.

Малыш спал здесь же. Как и желал доктор – сто лет ему процветания - здоровый, крепкий карапуз месяца от роду.

Розовый, словно распустившийся бутон, ротик тоже издавал едва слышные стоны. Но от чего может стонать человек, слышавший всего тридцать утренних сирен в жизни, Олег сказать не мог.

Тихо, чтобы не разбудить жену и сына, Олег прошлепал в туалетную комнату. Несколько капель ледяной воды, словно преисполненная неизмеримой мудрости речь старшины, прояснили мысли, заодно заставив щели глаз смотреть на мир в полную силу.