Страница 4 из 61
Сам Гайдай тоже придумывал новые трюки по ходу съемок. Например, такой. Бежит троица от Барбоса. На пути шалаш. Двое первых проскакивают шалаш, не задерживаясь. Последним бежит Трус — вбегает в шалаш в брюках, выбегает в трусах. А за ним из шалаша вылезает медведь. Он-то и держит в лапах брюки Труса.
Медведя для съемок Гайдаю не дали. Возражения директора картины были веские:
— Нужен не только медведь, но и дрессировщик! Раз! Есть-пить медведю надо! Два! А транспорт? Привозить его на чем-то надо? Сам на мотоцикле не приедет! Три! И еще четыре, пять и шесть! В смету медведь никак не вписывается.
Тогда Юрий Никулин договорился с дирекцией цирка, чтобы привезли на съемку чучело медведя. В чучело влез… сам Гайдай. Однако на экране было заметно, что медведь ненастоящий. Даже если в нем сам режиссер.
Тогда «медведя» вырезали. И посмотрели, что получилось. А получилось еще смешнее. Вбегает Трус в шалаш в брюках, а выбегает в трусах. А почему так происходит, никого из зрителей, увлеченных стремительным кроссом, не интересовало. Вот так трюки рождались не только на съемочной площадке, но и на монтажном столе.
В роли Барбоса выступала собака Брёх. При ней постоянно был дрессировщик Игорь Брейтшер. Брёх показал себя отменным артистом. Но иногда все-таки не мог вжиться в роль.
Снимали такую сцену. Троица со всех ног вбегает в кадр. Бежит, бежит, бежит через поле…
Вдруг Гайдай кричит:
Стоп! Все сначала!
Что такое? Оказывается, Брёх выронил ту самую симпатичную коробочку, на которой написано «Динамит».
И опять по новой троица начинает кросс. Бежит, бежит, бежит… Мегафон снова подает команду:
— Назад!
Оказалось, Брёх почему-то рванул в лес. Что ему там понадобилось?
Дрессировщик зовет его. Пес возвращается назад. Артисты тяжело вздыхают. Брёх не понимает, в чем дело. И на всякий случай решает тяпнуть за ногу Моргунова.
После очередного дубля, когда пес на полпути бросил «динамит» и поднял заднюю лапу, Моргунову захотелось со всей силы пнуть четвероногого «друга». И он тихо проговорил:
— Только б съемки закончились! Я эту псину втихую придушу…
Может, именно поэтому во время съемок он бегал от собаки довольно-таки резво. Быстрее Труса и Балбеса. Даже когда это не требовалось по сценарию. А требовалось нечто иное. Нечто совсем наоборот. Правда, сам Моргунов потом объяснял свой стремительный бег так.
Во время одного эпизода Вицин должен был обогнать Никулина и Моргунова. Никулина-то он обогнал. А вот Моргунова обогнать Вицину никак не удавалось.
— Почему ты не можешь бежать помедленнее? — спросили у Моргунова.
— Потому, — мрачно ответил тот. — Меня живот несет все вперед и вперед…
Была еще одна небольшая проблемка с животом, с весом, с комплекцией Евгения Моргунова. В одном из эпизодов Бывалый «после взрыва» оказывался на суку дерева. Представьте: сто тридцать пять килограммов, да еще висящих на суку! Это не шуточки. К тому же солнце внезапно исчезло. Снимать нельзя. И пока красно солнышко не появилось, Евгению Александровичу Моргунову, образно говоря, приходилось куковать на суку. Но вот появилось солнышко, камера застрекотала, и… в этот момент Моргунов низвергается с пятиметровой высоты на обетованную землю. Пришлось сделать сук металлический, настолько надежный, что Вицин ехидно заметил:
— На таком суку можешь висеть хоть до Нового года.
Сам же Вицин внес свою лепту в эпизод «после взрыва». Когда дым рассеивается, то оказывается, что Трус лежит на животе, задрав ноги на ствол дерева, и подошвы ботинок дымятся. Он срывает цветочек и нюхает его. После предложения Вицина Гайдай сразу же заказал директору картины негашеную известь.
А вот что происходило до «взрыва». И не в фильме. И не на съемочной площадке. А в перерыве между эпизодами. Моргунов — человек из серии «с ним не соскучишься», любящий юмор и не менее того розыгрыши (еще не раз в этом убедитесь в главах, посвященных этому замечательному мастеру смеха!), — развлекал остальных членов съемочной группы.
Готовился именно эпизод «взрыв дерева». Гример мазал Юрия Никулина черной краской, Моргунов ждал своей очереди. А Георгий Вицин, уже загримированный, в обгорелых лохмотьях, прохаживался в сторонке и пел. Он вообще любил побродить, расслабиться, помедитировать (для непосвященных сообщаю: Вицин — йог, самый настоящий йог. И это не шутка. Об этом будет рассказано в главах, посвященных самому известному «киноалкоголику»). Однажды во время съемок Георгию Михайловичу потребовалось встать в позу лотоса. И он встал. На полчаса. Съемочная группа терпеливо ждала, когда «лотос» будет завершен.
— Это правда? — потом спросили у Вицина.
— Вранье, — ответил он. — Всего-то стоял в «лотосе» минут пятнадцать, и совсем не полчаса. А разговоров, разговоров…
Так вот Вицин прохаживался и пел. На сей раз романс: «Плыви, мой челн, по воле волн». И надо сказать, правильно пел, душевно, слова не путал. (А то как-то один роскошный баритон выдал: «Плыви, мой ЧЛЕН…» — и, поняв, что оговорился, величественно закончил: «…по воле ВЕЛН»).
Мимо идут колхозники. Удивились непонятному зрелищу: оборванный, грязный человек ходит-бродит и романсы распевает.
Подходит один из них и спрашивает Моргунова:
— Откуда погорелец? Что с ним случилось?
Моргунов серьезно отвечает:
— Вы что, сами не видите? Это же Козловский. Сами знаете, в Снегирях у него дача… Вчера спьяну спалил дачу соседа, а сегодня — свою. И вот, сдвинулся от расстройства. Сейчас за ним «скорая» из психушки приедет…
Колхозники расстроились не на шутку:
— Жалко человека. И дачу жалко. Такая хорошая дача.
— Ничего, — режет Моргунов. — Человек богатый. Новую построит. Если, конечно, в себя придет…
И кричит Вицину:
— Попой еще, походи. Время еще есть.
Ничего не понимающий Вицин в ответ:
— Ладно, попою. — И запевает новую арию. Мужички сделали большие глаза, а один из них достал из кармана бутылку водки, вылил все на землю и грустно произнес:
— Вот до чего пьянство доводит!
И труженики полей дружно ретировались.
А вслед им неслось вицинское:
Когда рассказали эту историю самому Ивану Семеновичу Козловскому, он смеялся от души.
Фильм был снят за двадцать дней — закончен по плану. И как только закончили работу, повалил снег, как будто природа отпустила создателям фильма именно это время. Надо было немедленно приступать к монтажу, чтобы поскорее сдать картину руководству «Мосфильма». И в чем же состоял монтаж? Сам Гайдай, как заправский цензор, резал, резал, резал… Вырезал прекрасные сцены, смешные эпизоды. Иногда он говорил:
— Просто слезы наворачиваются, когда вырезаю ту или иную сцену. Уже вырезал сцену со стадом, буду вырезать сцену с яйцами.
Гайдай снял три части и две из них вырезал. Эти две тоже были смешными, очень смешными, но режиссер заставил себя отказаться от них, потому что так требовали законы жанра. И в результате — лаконизм, точность, никаких длиннот, повторений, разъяснений — всего того, что так часто губит нашу, да и не только нашу, комедию. Видно, прав был Самуил Маршак, когда сказал: «Маленькие часы гораздо труднее сделать, чем большие».
Фильм «Пес Барбос и необычный кросс» приобрели около ста стран. Да еще купили его как полнометражный. Только Япония почему-то не купила. Ну что ж, японцы они и есть японцы. Как мне рассказывали, для них самым смешным эпизодом из советского фильма показалась сцена (кажется, из «Афони»), когда герой открывает водопроводный кран, а вода не течет. По их понятиям, так не бывает. Как говорится: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда». Японцы, говорят, смеялись над этим фактом до упаду. Наш зритель ничего необычного, а тем более смешного, в этом не находил. Отличается специфика нашего юмора от японского. Ой как отличается!