День рождения

Он вспомнил слова брата: «Ты, братишка, очень легко смотришь на жизнь. Алсу же не может ждать, когда ты станешь взрослым. Не горюй. Детское чувство потом проходит. А ты еще сотни таких девушек встретишь, как Закия».

Наверно, Тимергали был прав.

Неделю Миннигали ходил сам не свой. Он старался убедить себя, что любовь к Закие была детским увлечением. Это немного успокоило, но в сердце образовалась пустота. Между тем Миннигали все чаще стал думать о Лейле. Образ Закии постепенно отходил все дальше и дальше, стирался, тускнел…

Каждая встреча с Лейлой преображала Миннигали. Он понял, что есть на свете такая любовь, которой он никогда раньше не знал. Ни с чем не сравнимая! Настоящая! Которая всю душу переворачивает, волнует, куда-то влечет… Эта любовь сама нашла его. Мальчишкой влюбившись в Закию, оп сам себя обманывал. Сейчас совсем другое. Лейла — его настоящая любовь. Кажется, что он па свете жить без нее не сможет… Почему так? Ведь в Баку ничего такого не было…

С такими мыслями Миннигали шел в санчасть. Лейла встретила его счастливой улыбкой:

— Я тебя весь день ждала.

— Откуда ты узнал — а, что я приду? — спросил Миннигали.

— Сердце подсказало. — Лейла подхватила парня под руку. — Я пока свободна. Пойдем куда-нибудь. Хоть нагляжусь на тебя.

Они вышли из санчасти.

Солнце село, и стало прохладно. Земля под ногами подмерзла. И небо ясное-преясное. Высоко над ними мигали звезды, завидуя их счастью.

Они шли молча. По дороге им попадались солдаты. Когда дошли до молодой березовой рощицы, Лейла прижалась к парню:

— Родной мой, любимый мой!..

С этого дня судьбы их соединились…

XVII

Чем дольше тянулась война, тем труднее, тяжелее становилась жизнь в Уршакбаш-Карамалах.

Урожай уродился на славу, работали в поте лица от темна до темна, но на трудодень выписывали всего лишь четверть стакана пшеницы. Все остальное до зернышка отправляли на фронт. В первый год у людей хоть скотина была. Сейчас и ее не осталось.

«Как переживут зиму дети и старики?» — вот что заботило Хабибуллу. Да ему и своего горя хватало. Давно не было писем от Миннигали.

Самые страшные мысли постоянно тревожили и угнетали старика. Страдала и Малика. Со времени получения известия о том, что Тимергали пропал без вести, она заметно постарела. Волосы стали совсем белыми, еще сильнее прихрамывала, одну руку подергивало, глаза стали тусклыми. Но старушка мать не отставала от людей, помогала колхозу, как могла.

— Сейчас всем тяжело. Но надо как-то терпеть. Без надежды только шайтан живет, говорят. Не поддавайтесь горю и трудностям, — успокаивала она женщин. А сама, оставшись в доме одна, охваченная тоской по сыновьям, горько плакала, пела вполголоса старинные, созвучные переживаниям песни.

Вот и теперь, не находя покоя душе, она пошла встречать старика, задержавшегося на работе. День печальный, идет холодный дождь вперемешку со снегом. Темный в сумерках переулок такой грязный, тоскливый. Напротив, за оврагом, в школьном саду белые березы машут ей голыми ветвями, словно руками. Посаженные и выращенные ее сыном, может быть, они чувствуют ее печаль? Может быть, и они скучают без заботливого молодого хозяина? Эх, березки, березки!.. Если бы вы могли разговаривать и делиться своими мыслями, как люди! Рассказала бы вам Малика, что творится у нее на душе. Но вы, березы, бездумны, и нет у вас души, только и знаете качаться, качаться…

Малика изо дня в день ждала писем от сына: вот придет, не сегодня, так завтра. Она уже устала ждать, но надежда еще согревала ее душу. Каждый раз при виде девушки-почтальона, разносившей по домам газеты и письма, она открывала окно и спрашивала:

— Деточка, пет ли на дне твоей сумки и для нас письмеца?

Девушка знала наперечет все письма, которые лежали в ее кирзовой сумке, но, чтобы не расстраивать, не разочаровывать бедную старушку, отвечала уклончиво:

— Почта еще не пришла, инэй. А эти письма старые. Придет вам письмо. Ждите. С полевой почты письма долго идут. Да и писать им там некогда. Война — это не игрушка ведь!

— Да, я знаю. Вот Тимергали почему-то не пишет. А той бумажке с черной печатью, которую нам прислали, я пе верю и не поверю. Неправильно все там написано. Тимергали не такой у меня сын, чтобы пропасть без следа.

Девушка, как могла, успокаивала мать, сочувствовала ее горю, обещала, как только придут письма от ее сыновей, тотчас прибежать и принести их.

Мать успокаивалась. Когда у нее не оставалось сил работать в колхозе, чтобы принести какую-то пользу и скоротать длинный день, она вязала из шерсти, собранной колхозниками, носки, варежки для фронта.

Сейчас она для вернувшегося с работы старика кипятила чай. Самовар разогрелся и запел свою песню. Малика с совком в руках так и застыла, когда в дверях показалась девушка-почтальонша.

— Ты с хорошими вестями пришла, доченька?

— С хорошими! Добрые вести принесла я, инэй! От Миниигали-агай вам письмо! — поспешила обрадовать старушку почтальонша.

— Печатными буквами написано или он сам написал?

— Сам!

Увидев на треугольном конверте знакомый почерк, Малика просияла.

— Если не трудно, прочти нам, доченька, — сказала она, возвращая письмо почтальонше.

Старики примолкли, напряженно следя за каждым движением девушки.

— «Здравствуйте, отец и мама! Моя жизнь по-прежнему. Я жив-здоров. Чувствую себя хорошо. Сыт, одет, обут, настроение хорошее. Фрицев громим. Солдаты мои храбрые, ловкие, боевые. Многие получили ордена. Меня тоже наградили орденом Красной Звезды…»

— Подожди-ка, подожди, дочка! — Хабибулла вскочил с места. — Кому дали орден Красной Звезды?

— Миннигали-агай, — сказала девушка.

На лице Хабибуллы появилось выражение радости, гордости, даже важности.

— Мой сын — герой! Слышишь, мать?

— Слышу, — сказала Малика, радуясь не столько ордену, сколько тому, что сын ее жив и здоров. Она потихоньку утерла глаза краем платка.

Хабибулла, не находивший себе места от радости, для виду даже прикрикнул:

— Эхма! И от горя плачет, и от радости плачет! Чем слезами — заливаться, лучше угостила бы девушку чаем!

— Ой, конечно, конечно! — Малика засуетилась.

Девушка хотела уходить, но Хабибулла не отпустил ее.

— Доченька, садись-ка, попей со старухой чаю, — сказал он и начал торопливо одеваться. — Посиди у нас. А я пойду в канцелярию схожу.

— Поешь сначала, потом пойдешь, — заворчала Малика.

— Не могу я тут рассиживаться! Сегодня же все должны узнать, что Миннигали Советская власть орден дала! У «героя-бабая» и сын герой! Правильно говорят, что яблоко от яблони далеко не падает.

Малика привыкла уже, что он всегда хвастается своими сыновьями, и только улыбнулась:

— Можно подумать, что Гебе самому дали орден. А если бы Миннигали и вправду дали Героя, что бы ты тогда делал?

— Мать, не смейся! Говорят, ребенка с пеленок видно, каким он станет. Запомни мои слова — нам не придётся краснеть за Миннигали!

Тут Малику задело, что старик хвалит только одного сына, будто совсем забыл про другого.

— А что же Тимергали хуже?

— Да кто же его хает?

— Какой из пяти пальцев не укуси, каждый будет болеть, — начала Малика, но Хабибулла, знавший наперед, что она хочет сказать, перебил ее:

— Ладно, ладно, эсей, знаю! Мне тоже оба сына одинаково дороги, Я не для того хвалю одного, чтобы обидеть другого.

Малика не ответила, задумавшись о старшем сыне, в бесследное исчезновение которого она не верила.

В дверях Хабибулла столкнулся с Минзифой.

— Проходи, соседушка! — сказал ои, давая дорогу передовому бригадиру колхоза «Янги ил».

Минзифа была чем-то озабочена:

— У меня дело к тебе, агай.

— Какое?

— Поговори-ка с Тагзимой. Не отпускать бы ее из колхоза…

— А куда она едет?

— В Раевку.

— Зачем?

— Не говорит зачем. — Миизифа помолчала, — По-моему, ей Сабир житья не дает. Ты же знаешь его…