День рождения

Как начать письмо?

«Алсу-Закия, милая…» Нет, не годится. «Сердце мое, ненаглядная…» Так тоже не пойдет. Надо найти самые нужные слова. Догадка мгновенно осенила Миннигали. Он схватил том Тургенева и лихорадочно начал искать. Ага, вот. Вот какое письмо писал один небезызвестный тургеневский герой. Этот молодой человек был тоже влюблен. Правда, девушку зовут Джемма… Имя не так уже трудно заменить. Вместо короткого «Джемма» читать «Алсу-Закия». Да еще перевести на башкирский.

Получится примерно так…

«Закия, милая. Я нашел в себе смелость… — Как верно угадал Тургенев — именно надо найти смелость, чтобы написать письмо любимой! — Я нашел в себе смелость сказать вам про свою любовь. Я люблю вас от всего сердца. Вы моя первая любовь. Это чувство вспыхнуло во мне неожиданно. У меня на сердце ничего больше нет…» Что-то не то… Что же мешает?

Мешает это «вы»! Да и вообще написанные другим человеком слова не могут передать то, что он чувствует.

Миннигали скомкал бумагу и бросил в огонь под казаном. Он написал письмо по-своему. Но через пекоторое время порвал и его. Так повторялось много раз. Письмо не получилось.

Мать, резавшая лапшу на доске, пожурила:

— Сынок, зачем ты тетрадь портишь?

Миннигали спрятал тетрадь и книги в портфель и вышел из дому.

Тихий морозный день. Звонко скрипит под ногами снег. Не дождавшись наступления темноты, на небо высыпали звезды. На улице ни души. Все наверно, в кино.

Для сельских жителей кино — большой праздник.

Достаточно было Гибади один раз проехать деревню из конца в конец, сидя на лошади в вывернутом наизнанку тулупе, и прокричать: «Кино! Кин-о-о! Идите в кино-о!» — как все жители сбегались в маленький — клуб. Зимой кино — редкость.

Он добрел до клуба. Кино еще не кончилось, и Миннигали снова пошел бродить по пустынной улице, поджидая друзей. Ему стало скучно, и он вернулся к клубу.

Окна клуба были занавешены. Он пытался подсмотреть, что делается внутри. Но ничего не было видно, на занавеске только прыгали тени ребят, крутивших динамо-машину.

Минпигали подергал дверь. Закрыто. Он обошел клуб и натолкнулся на Тимергали, который с кем-то разговаривал и даже, кажется, спорил.

Миннигали прислушался.

— Получается так, — говорил собеседнику Тимергали, — парень уезжает в город учиться, и прощай! Но ведь недаром есть поговорка у нашего народа: даже когда уезжаешь, не забудь засеять свою землю.

— Я не забываю свои края. Каждый год в аул приезжаю. И буду всегда ездить.

Когда говорившие повернулись, Миннигали узнал в собеседнике одноклассника Тимергали, с которым тот учился еще в младших классах. Одноклассник приехал из Уфы. Спорили они, несомненно, о чем-то очень важном, даже пе обращали внимания на Миннигали, который пристроился и стал ходить за ними.

— Это, знаешь, твое дело. Приезжать в аул, не приезжать… Не об этом речь. Скажи мне, если ты проучился столько лет, а теперь пустишь по ветру свои знания, какая польза в твоем учении? Ведь ты должен полученные знания применять на деле, помочь народу поднимать хозяйство, развивать экономику… Землякам помочь…

— Разве все упирается в меня? — перебил он.

— Я должен говорить с тобой начистоту, как односельчанин, как одноклассник. Разве для того тебя учили в сельхозинституте, чтобы ты работал в городе, да еще на работе, которая никакого отношения не имеет к сельскому хозяйству? То, чем ты занят на этой своей городской должности, не требует больших знаний.

Последние слова Тимергали, видимо, больно задели его друга.

— Что ты привязался ко мне? Ты ведь тоже не колхозник! Но я не вмешиваюсь в твои дела! И ты меня оставь в покое. Ты воспитываешь ребят, я руковожу своими подчиненными. Какая разница?

— Ты опять за свое! Мы же говорили о правильном использовании твоих знаний, о том, что не по специальности ты работаешь.

— В Советской стране всякий труд почетен…

— Знаю. Не хуже тебя знаю.

— Что же ты придираешься ко мне?

— Я опять тебе повторяю: каждый человек обязан работать по специальности. В сельском хозяйстве так не хватает специалистов! А ты, агроном, какими-то тряпками занялся. Утильсырьем! Разве нужно столько учиться, чтобы потом собирать тряпки?

— Меня направили на этот участок хозяйства. Велели, наконец!

— А ты не соглашайся. Иди в Совнарком. Требуй, чтобы тебя направили на должность агронома.

— Будут меня слушать!

— Послушают.

— Тебе легко, говорить, ты на своем месте…

— Ошибаешься, — перебил Тимергали одноклассника, — очень даже нелегко. Я тоже не ту работу выбрал. Сам почти ничего не знаю по-английски, а туда же — учить ребят. Это же вред для них! Я свою ошибку обязан исправить.

— Как исправить?

— Вот закончу вторую четверть и уйду из школы.

— Куда?

— В колхозе работы хватает. Я больше пользы там принесу. — Тимергали некоторое время молчал. — А с нового учебного года буду учиться в сельхозинституте заочно.

— Думаешь, это героизм? Тоже мне герой! Такой героизм никому не нужен. Надо думать и о себе.

— Я и о себе думаю. Сделать так велит мне моя совесть!

Из клуба высыпали люди. Миннигали, раздумывая об услышанном, пошел искать товарищей.

А Тимергали действительно сдержал свое слово и ушел из школы. Освободившись от учительской работы, он почувствовал большое облегчение. Ему не хотелось работать впустую, даром получать государственные деньги. Преподавать «как Люция»! Позорище!.. На колхозной работе он видел результат своего труда и был твердо уверен, что приносит неоспоримую пользу — чем выше урожай, чем больше скота в колхозе, тем богаче, тем сильнее вся страна, — и гордился, что в этом была и его маленькая доля.

На первых порах Тимергали выполнял всякую работу. А позже, когда начали телиться коровы, стал помогать дояркам: подвозил сено, солому, вывозил навоз с фермы на поля…

Как-то, отвезя навоз, он возвратился па скотный двор.

Наступал вечер. Солнечные лучи уже немного пригревали, снег на дороге подтаивал. С крыши скотного двора, крытого соломой, капала вода. На ветках двух старых тополей отчаянно галдели, суетились грачи, спорили, кому на какой ветке строить гнездо. Во всем чувствовалось приближение весны.

Окончив работу, Тимергали собирался уйти, но его отозвала Тагзима:

— Ты торопишься?

— А что?

— Пока лошадь запряжена, может, поможешь?

— А что надо сделать?

— Надо бы обрат отвезти в телятник.

— Это можно, — согласился Тимергали.

Пожилой колхозник, приглаживая свою реденькую седую бородку, сказал:

— Ну и ну, хитрая же баба Тагзима! Нарочно парню дело придумала. Мы сколько здесь торчим, а к нам ни разу не обратилась. Видно, молодой ловчее пас, стариков, а?

Другой, чуть помоложе, показывая в ехидной улыбке пожелтевшие от табака гнилые зубы, ехидно поддакнул:

— Да, конечно, конечно!.. Мы уже в годах, что с нас, стариков, взять! А ты, Тимергали-кустым, послушай дельный совет. Так быстро не соглашайся. Поторгуйся сначала…

— Плата известная, столько, да еще полстолько, и еще раз столько, — пошутил Тимергали.

Старик с сожалением перебил его:

— Ты, кустым, оказывается, в этом деле еще глупый, ничего не понимаешь… Был бы я па своем месте, непременно добился бы своего! Уж я бы знал, чего просить! Уж я бы ее…

— Ах ты, старый хрыч! — Тагзима скривила губы: — Язык без костей! Кто бы хвастал да петушился, только не ты!.. Попробуй, приходи, дорогой, я тебя так встречу, что совсем дорогу забудешь! Ты однажды попробовал? Вкусно» показалось? Или забыл? Я могу и напомнить… Смотри у меня!

Молодежь, грузившая в сани солому, встретила ее слова дружным смехом.,

— Во дает, во дает Тагзима!

— Оказывается, ты, агай, уже испытал свое счастье?

— Как говорится, язык мой — враг мой. Ну, агай, и на этот раз получил свою долю!..

Тот, помоложе, не ожидал подобного оборота, покраснел я смутился. Он сердито покосился на старика, из-за которого начался этот обидный разговор, что-то пробурчал, бросил вилы и вышел из коровника.