Его женщина

- А ты так и делаешь, да? - снова понижая голос, с любопытством спрашивает Таша.

Кэрол молчит, и Дэрил сжимает горящие огнем веки, почти молясь кому-то неизвестному, чтобы не слышать то, что он сейчас услышит. Чтобы услышать что-то другое.

- Я бы не советовала тебе то, в чем сама ничего не смыслю. И не плачь больше. Слышишь? Таша. Время жалеть себя прошло. Нужно собраться. Постоянно заплаканная девушка не способна влюбить себя никого. Даже слезам, если ты хочешь ими чего-то добиться, должна быть мера. Иначе ты добьешься только раздражения или безразличия. Утирай слезы, улыбнись. Красавица ведь!

Они обе хихикают, а Дэрил, с трудом отлепившись от стены, словно пьяный, шагает обратно в комнату. Словно? Словно. Ведь после услышанного выветрился, кажется, даже алкоголь из крови. И он быстро это наверстывает, глотая обжигающий виски из стакана и подливая себе еще. Краем уха слушая досужую болтовню и методично накручивая себя.

Значит, все обман, притворство и игра? Значит все ее слова, гребаная забота, вкусная еда, все эти ее поцелуйчики, взгляды, улыбки и слезы в глазах – все только для того, чтобы он бегал послушным щенком за ней, уже считающей себя хозяйкой? Хозяйкой положения. Его хозяйкой.

Все было подстроено и разыграно как по нотам. Даже та ее добровольная сдача в его постель. Ведь если бы она, в самом деле, тогда хотела отблагодарить его, она бы не сидела истуканом, она бы не уселась напротив зеркала, обеспечивая ему отличную видимость на свое искаженное псевдостраданием лицо! Если бы ее поцелуи были искренними, она не убегала бы сразу после, как пятнадцатилетняя девчонка. Если бы…

С трудом дождавшись приличного для ухода домой времени, он хватает довольную жизнью и собой, весело перешептывающуюся за столом весь остаток вечера с Ташей, Кэрол за запястье. Сжимает слишком сильно. Делает ей больно. Но не обращает внимания на ее удивленный взгляд. Который сменяется взглядом великомученицы, не снисходящей даже до просьбы ослабить хватку.

Он втаскивает ее в дом и подталкивает в сторону спальни. Наигрались. Достаточно.

- Дэрил, - наконец подает она голос, вскидывая на него эти свои огромные голубые глаза, сопротивляться которым почти нет сил.

Обычно нет сил. Но сегодня они, наконец, находятся.

- Дэрил, что случилось? Дэрил, мне больно, - шепчет она, когда он срывает с нее кофту и резко дергает молнию на платье. - Дэрил, ты…ты пьян…

- Заткнись, - цедит он и толкает ее на кровать.

И она перестает сопротивляться.

========== Часть 15 ==========

Она не сопротивляется, когда он наваливается на нее всем телом, вжимая ее в кровать. Она не сопротивляется, когда он шарит по ней жадными ладонями. Она не сопротивляется, когда он стаскивает с нее платье, отбрасывая куда-то на пол.

Она дергается от боли, когда он пытается сорвать с нее неподдающийся лифчик. Распахивает полные слез, блестящих в полумраке комнаты, глаза и шепчет:

- Дэрил… пожалуйста…

Неужели думает, что своим «пожалуйста» она его остановит? Неужели надеется остановить его своими полными боли и разочарования глазами? Неужели рассчитывает на какую-то еще жалость?

Ей достаточно было жалости. Достаточно времени и терпения. В конце концов, для нее это не в первый раз. Далеко уже не в первый раз. В конце концов, это не что-то страшное. Обычный, черт побери, секс, в котором ей отводится роль бревна. Он даже не собирается заставлять ее что-то делать. Пока не собирается. А потом посмотрит. Теперь он будет смотреть на ее поведение. Теперь он будет делать поблажки за хорошее поведение.

А сейчас, всеми этими мыслями, он просто оправдывает себя. Уже делая, но все еще сомневаясь. Потому что видит искривленные от боли губы, полные слез глаза и красный след на белоснежной коже – слишком сильно дернул слишком жесткий лифчик.

Он на мгновение останавливается, и даже ждет, что она скажет, как обоснует теперь свою просьбу не трогать ее. Но она не собирается ничего говорить. Ничего просить. Она просто приподнимается, заводит руки за спину и расстегивает лифчик. Откладывает его в сторону и касается дрожащими пальцами пуговиц на рубашке опешившего Дэрила.

Значит, вот как? Значит, ее игра – быть идеальной для него любой ценой предусматривала и такое развитие событий? И теперь она, как идеальная женщина, даже что-то вроде активности пытается проявлять? Значит, все давно было решено и продумано. И он мог взять свое давным-давно. Брать свое изо дня в день, наслаждаясь тем, как она пытается его удовлетворить в своем стремлении влюбить в себя любой ценой.

Мысли о том, что она его уже влюбила, он отгоняет.

Отгоняет и все равно склоняется к ее лицу, касаясь поцелуем виска, прикусывая мочку уха, скользя губами по покорно подставляемой шее, целуя нежную щеку, подбираясь к губам. Которые вдруг ускользают. Она отворачивается. Отворачивается как можно дальше и методично, без малейшего намека на эмоции, стаскивает с его плеч рубашку. А потом точно так же деловито берется за пояс на штанах.

Значит, идет по другому пути. Показывает свою покорность. И в тоже время – оскорбленную добродетель. Всеми силами, каждым взглядом, каждым движением и словом доказывает его вину. Доказывает то, что он полный урод. Что, несмотря на ее вынужденное послушание, он ее насилует.

Ее право думать так, как она хочет. Ее выбор думать именно так. И это уж точно не помешает Дэрилу завершить начатое.

Вот только прежний пыл улетучивается. А злость накатывает удушающей волной. Злость, смешанная с желанием сбить с нее всю ее спесь. Унизить ее. Сделать обычной. Обычной сучкой.

Он не умеет этого. Не умеет практически ничего, кроме такого же механического, как движения Кэрол, секса. Но представление, хотя бы минимальное, имеет.

А потому толкает ее, уже стянувшую с него штаны, обратно на кровать и склоняется над ней, словно не замечая, как она торопливо отворачивается, пряча губы. Как самая настоящая шлюха. Думает, что сильно огорчит его этим? У него ведь есть все остальное. Все ее тело, раскинувшееся прямо под ним. Напряженное, дрожащее от холода, страха или отвращения. Да какое это имеет значение? Обнаженное, если не считать крошечного треугольника кружевной ткани с тонкими резинками на бедрах.

От которого он не спешит избавляться, снова прижимаясь губами к тонкой коже шеи, чувствуя, как Кэрол вздрагивает под ним всем телом, и начиная неловко оглаживать ее грудь. Скользя поцелуями по ключицам вниз, жадно касаясь нежнейшей кожи ниже, облизывая, прикусывая и слыша стон. На секунду снова замирая и вдруг понимая, что стонала она совсем не от боли. Он продолжает с еще большим пылом и жадно вслушивается в приглушенные всхлипы: она изо всех сил старается не показывать, что ей это нравится. Что она его хочет.

Черт побери, как сильно она его хочет. Дэрил снова замирает на мгновение, добравшись пальцами до последнего клочка ткани на ее теле. Кэрол снова вздрагивает. Она горячая и мокрая. Она сжимает кулаки в попытке не шевелиться, но все равно подается навстречу его снова пришедшим в движение пальцам. А он заворожено смотрит на ее лицо, с приоткрывшимися уже губами, с крепко сжатыми веками, мечущееся по подушке. Он жадно вслушивается в каждый ее стон и всхлип, ловит каждое ее движение. Он повторяет все то, что дало самый лучший результат, и видит, как она кусает губы.

Он ждет хотя бы одного слова. Просьбы. Мольбы.

Она упрямо молчит.

И он не выдерживает этой пытки. Входит резко одним толчком, ощущает, как она вся подается навстречу, как прижимается всем телом и снова всхлипывает. Приподнимает руки, чтобы обнять, но снова роняет их на постель, сжимая простынь в кулаках для верности. Такая узкая, такая сладкая. Такая, что хватает всего пары минут – и это изо всех сил стараясь растянуть удовольствие.

Конечно, ей этого было мало. И, конечно, он это понимает. Понимает, медленно приходя в себя, также медленно приподнимаясь над Кэрол, на которую он навалился всем весом. Он даже готов сделать что-то еще. Что угодно еще – после того, что было. После того, что он впервые в жизни ощущал. Когда-то он задумывался, как это будет с ней. Даже вот так, как сегодня – это было лучше всего.