Страница 3 из 19
В ресторане «Сура» рецидивист М. узнал в кавказце Н., сидевшем за соседним столиком, «товарища по несчастью» – вместе они отбывали срок в одной из колоний. Приятели решили объединиться за одним столом: М. был с другом, Н. – с подругой – вот и получилась веселая компания!
Однако вскоре веселья за столом как не бывало: слово за слово, бывшие заключенные в выяснении личных отношений дошли до крайнего предела.
«Пойдем выйдем!» – предложил один. «Пойдем!» – согласился другой. Так из ресторанного блеска и шума они перекочевали в неразбериху и грязь новостройки. Здесь скандал дружков продолжался минуту. Кавказец закончил его ударом ножа в сердце бывшего приятеля.
– Как же вы смогли так быстро прояснить картину происшедшего? Думаю, не каждому сыщику дано так вот, сходу найти ключ к разгадке преступления?
– Действительно, неопытные ребята могли бы «застрять» на этой новостройке! – соглашаются Маюлов и Мартышкин. – Ведь убийство-то совершено было именно там! Но с годами приходит умение взять необходимую информацию не только на месте происшествия, но и вокруг него. Умение организовать работу оперативной группы наиболее результативно. Да и что греха таить – даже вопросники такие для милиционеров, подключенных к работе, составляем: о чем спрашивать очевидцев, как спрашивать? Ведь это самое главное для нас – наиболее исчерпывающая информация о происшедшем!
Ну и наметанный глаз наш что-нибудь да значит! Грамотный, профессиональный осмотр места происшествия – это уже полдела. Еще что следует подчеркнуть – один сыщик много не сделает. Залог успеха – коллективный труд оперативной группы. Поэтому при работе «по горячим следам» собираемся каждый час и отчитываемся о проделанном. Оцениваем всю полученную информацию и принимаем решение. А вот ее-то – необходимой информации – порой ох как недостает!
Облава
– О злодейском убийстве в Каменке четверых детей, конечно, слышали, – продолжает Александр Васильевич. – А о том никто не знает, как мы трое суток не смыкали глаз, пока не получили точных сведений о том, кто они – убийцы детей. Дело-то в том, что Владимиров и Валуев приехали в гости к своему знакомому С. Но тот сначала начисто отрицал это: не видел, мол, я их. Меня в то время в общежитии не было.
Но затем мы «словили» информацию: С. предлагал своим знакомым купить у него курицу. А мы-то знали, что Валуев и Владимиров явились в Каменку с ворованными курами, чтобы продать их. Так, с чужой курицей в руках, мы и задержали С. Запираться дальше ему было бесполезно. От него-то мы и узнали предполагаемый маршрут бегства убийц.
И мы преследовали их по лесам, шли упорно за ними, я извиняюсь, по их фекалиям, и хотя не поймали их тогда, но заставили их ошибаться. Чувствуя наше преследование и устав от круглосуточного страха и бегства, изверги решили разбежаться… по домам.
А здесь их уже ждали. Можно прямо сказать: мы их загнали.
Но сколько сил и нервов это отняло у нас самих! И вновь поставлю вопрос о доверии сотруднику уголовного розыска. Очевидцы, встречавшие беглецов в лесу, видели у них обрез охотничьего ружья. Они рассказывали сами нам об этом, без наводящих, как говорится, вопросов. Но суд не поверил ни нам, ни очевидцам, и этот факт – наличие обреза у Валуева – считается недоказанным, поскольку обрез не найден.
На Западе, насколько я знаю, голос сотрудника полиции равняется голосам трех свидетелей! То есть только три очевидца могут опровергнуть утверждения полицейского! А у нас на стражах порядка словно лежит «презумпция виновности».
И преступники очень ловко это используют, чтобы уйти от заслуженного наказания!
Кровавый отпечаток
Да-да! Не редкость, когда подозреваемый начисто отрицает свою вину. Реже встречаются такие, что «вспоминают» совершенное ими преступление, но «обыгрывают» обстоятельства – в свою пользу, разумеется.
И есть чрезвычайно ловкие типы, учитывающие как раз несовершенство нашей системы следствия и суда. Такие преступники признаются в содеянном, но по ходу «подсовывают» ложную информацию. Например, в чем он был одет в момент совершения преступления, какое у него было орудие убийства.
Если сотрудник уголовного розыска и следователь не проверят эту информацию, преступник сделает всё, чтобы на суде обнаружились эти «вопиющие» несоответствия. Да еще будет утверждать: «Сами видите, граждане судьи, ничего не совпадает! А почему я подписал эти показания? Так ведь меня заставили, били…»
– Вот был такой случай в Верхнем Ломове в 1993 году, – это Александр Маюлов вспоминает. – Там в лесопосадке нашли присыпанный труп женщины. Дети нашли, пальцы рук из земли торчали…
Уже через двое суток мы задержали подозреваемого в убийстве. Самое удивительное, он долго и не запирался. Рассказал подробно и как убил женщину, и как закопал, и в чем был одет, и какие оружия использовал при убийстве и при уничтожении следов. Говоря откровенно, меня это здорово насторожило: почему так легко «раскололся»? Почему так охотно идет на контакт с сотрудниками угрозыска?
Внимательно ознакомился с его биографией. Подозреваемый-то, оказывается, уже отбывал наказание за изнасилование! Значит, с судебной процедурой он знаком.
Стал досконально проверять его показания. «В общежитии, где я живу, – сообщает подозреваемый, – в день совершения преступления я пришел во столько-то часов». Нашел я вахтершу, которая дежурила в общежитии в тот вечер, и вот что она рассказала.
– Входные двери я всегда запираю ровно в 22.00. Заперла и в этот день. Но вот что меня поразило! После того, как я закрыла двери и села смотреть телевизор, вдруг с другой стороны, со стороны душа, появляется Н. в мокрой одежде, а вода с него так и течет! «Где вы, – спрашиваю, – были?» «Да вот, – смеется, в душ зашел одежду помыть!» Удивило меня это очень – мыться под душем в одежде!.
– После рассказа вахтерши, – продолжает Александр Васильевич, – я сразу бросился искать окно, через которое убийца проник в общежитие…
– Да-да! – подхватывает Владимир Алексеевич, – там еще на подоконнике так и остался отпечаток его кровавой пятерни. Так мы этот кусок подоконника выпилили вместе с отпечатком…
– И одежду ту нашли, в которой он действительно совершил изнасилование и убийство и которую тщательно пытался отмыть под душем – следы-то все равно остались! Так что игра преступника в откровенность с сыщиком была раскрыта, ложные показания не ввели нас в заблуждение.
Уходя – уходи
– А не трудно вам – вот так? – интересуюсь осторожно. – Все-таки волей-неволей при такой работе начинаешь всех подозревать, всех допрашивать? Извините, конечно, если я не прав.
– Чего же извиняться? – смеется Владимир Алексеевич. – Так оно и есть! Недавно дочь приходит из булочной с пустой сумкой. «Нет хлеба» – говорит. «Как так, – спрашиваю, – нет? Ты когда вошла в магазин, что увидела на полках слева?» – «Не помню!» – «А на полках справа?» – «Не помню…» – «А у продавца за головой?!» И вдруг ловлю себя на мысли: «Боже мой! Что же это я делаю! Веду допрос родной дочери?!»
– К сожалению, и это печальное следствие нашей профессии. А потому мы решили: всё, хватит!
– Но, может быть, ваше решение не окончательное?
– Как это говорится: уходя – уходи? А пожелания наши, как немало поработавших на ниве сыска, – нужно принимать побыстрее новые, необходимые как воздух законы по борьбе с преступностью, должна достигнуть наконец хоть самого необходимого минимума материально-техническая база правоохранительных органов. Ведь не секрет, что организованная преступность далеко обошла нас в этом. Хотелось бы увидеть и систему контроля, которая бы не унижала работника милиции, – сейчас он у нас всегда виноват.
– А еще думаю о том, – продолжал Александр Васильевич, – что давно пора расширить права частных сыскных фирм – они могли бы принести большую пользу в борьбе с преступностью. Сам я, кстати, свое будущее связываю именно с такой деятельностью.