Страница 90 из 106
Судоремонтные мастерские. Грозный шум толпы. Оцепление. Стражники, офицерские роты, конница, рабочие, плачущие женщины. Их утешают, им сочувствуют. Крупный полицейский чин пытается убрать из толпы женщин, по толпа грозно смыкается. Начинается свалка. Офицерская рота берет ружье на изготовку, но в этот момент большой автомобиль с флажком на радиаторе врезается в толпу, между офицерской ротой и рабочими. В автомобиле — Врангель. Он поднимается на сиденье и стоит во весь рост над толпой. Простирая руку, Врангель восклицает:
— Здравствуйте, русские люди!
Тишина. Тоном уверенного в себе, избалованного оратора, Врангель говорит:
— Мне доложили, что рабочие порта бросили работу в тот грозный час, когда решается судьба отечества. Я приехал поговорить с вами как русский'человек с русскими людьми.
Выдержав паузу, Врангель восклицает:
— За что мы боремся?! За то, чтобы рабочий люд имел кров, хлеб и работу! Мы боремся за то, чтобы истинная свобода и право царили бы на святой Руси…
Тяжелое, гнетущее молчание. Его прорезает надорванный голос плачущей женщины:
— Отдайте мужа! Мужа отдайте, проклятые!
Врангель смущен. Он поднимает руку, но вперед выступает пожилой рабочий:
— Вы, ваше сиятельство, говорите: хочу, чтобы рабочий имел хлеб и «ров. Вот и поехали в Джанкой наши рабочие представители. А что вы сделали с ними?
Надрывающий душу плач женщины.
Пожилой рабочий. Не видим мы никакой свободы и права. Петли да шомпола видим.
Врангель. Не со своего голоса поешь! Знаю, о, чем думаешь…
Пожилой рабочий. Думаю, где бы хлебца раздобыть да как детей прокормить.
Врангель. Неправда! Ты думаешь — «вот придут красные, они вам покажут». (Истерически.) Не придут! Перекопа им не взять! Перекоп неприступен! Крым, Арарат России, стоит твердо и непоколебимо! Советую приняться за работу. Не упорствуйте. А то хуже будет. Прощайте!
Опустился на сиденье. Завыла сирена автомобиля. Автомобиль двигается вперед среди медленно расступающейся толпы.
Как только автомобиль уехал, стражники бросаются на пожилого рабочего, пробуют отделить его от толпы. Рабочие заступаются за него. Свалка. Зловеще и грозно рычит толпа.
― ― ―
Берег Сиваша. Словно громадная серая скатерть, раскинулось дно Сивашского залива. Грязь. Камыш. На солнце блестят наполненные водой глубокие ямы— «окна». Разрушенные артиллерийской стрельбой хаты деревни Строгановка. С того берега редко постреливают.
Разрушенная хата. Под прикрытием сохранившейся глиняной стены Тарас Голубенко копается в развалинах. Морозно. Ветрено.
Через деревню, прихрамывая, идет Фрунзе, сопровождаемый ’Небольшой группой военных. Увидел Голубенко, подошел.
Голубенко. Здравствуйте.
Фрунзе. Здравствуйте. Что это вы гут?..
Голубенко. Да вот была здесь моя хата…
Фрунзе. Не много осталось от вашей хаты. (Разрыв снаряда.) Как же вы не боитесь?
Голубенко. Так и вы не боитесь. Мы, старые солдаты, пуль, ядер не боимся. Я еще на турка ходил, вас на свете еще не было.
Фрунзе. Где же это вы били турка?
Голубенко. А под Систовым. Мы сквозь Дунай шли.
Фрунзе (заинтересовался). Через Дунай… И трудно было?
В это время с той стороны Сиваша заметили группу военных у хаты и открыли по ней стрельбу шрапнелью.
Фрунзе садится у стены. Садится и Голубенко.
Фрунзе. Так, через Дунай… А через Сиваш можно перейти?
Голубенко. Это как сказать… Войти-товойдешь, а выйдешь ли… Сейчас вода ушла, и то вязко. А подует с востока, и вовсе ходу не будет. А вам зачем надо?
Фрунзе. Будто не понимаешь. Старый солдат… Врангель-то перешеек укрепил, трудно Турецкий вал в лоб брать.
Голубенко. Трудно… (подумав) да можно ему в тыл, за вал зайти. Пойдем-ка…
Оба выходят к Сивашу…
Голубенко (Фрунзе). Вот погляди — там будет полуостров, называется Литовский. Вот, если на него выйти, можно сзади Турецкого вала зайти.
Фрунзе. И я так думал. Ильич из Москвы пишет: проверьте, изучены ли переходы вброд через Сиваш…
Над ними начинаются разрывы шрапнели. Они спокойно ложатся у стены на землю и лежа продолжают разговор.
Голубенко. Брод есть. Да здесь мало кто знает… Молодые разбежались, а я старый… (Раздумывает.) Разве дочка моя, она бедовая. Вдвоем и пойдем. Только возьми в расчет, полуостров они тоже укрепили.
Фрунзе. Да ведь взять можно.
Голубенко. Можно-то можно. Да ведь знаешь, у них за Перекопом еще позиция есть — Юшунь-озеро называется… И ей тоже в тыл выйти можно…
Фрунзе. Да что вы?.. А как именно?
Голубенко смеется и подмигивает: «Будто не знаешь?»
Фрунзе тоже смеется. Они прекрасно понимают друг друТа.
Фрунзе. Нет моста на Чонгаре. Взорван…
Голубенко. А понтоны навести, как у нас на Дунае было… И прямо на Джанкой? Ясно?
Фрунзе. Ясно. Я думаю, без Сиваша Перекопа не взять.
Голубенко. Верно.
Фрунзе. А не боязно вам через Сиваш идти?
Голубенко. Мы сорок второго Курского стрелкового полка. Пуль, ядер не боимся.
Страшный разрыв шрапнели. Она проносится с визгом мимо Фрунзе и старика. Они снова прижались к земле. Подползает Снетков. Укоризненно:
— Михаил Васильевич…
Голубенко (лукаво подмигивает в его сторонуД Не любит…
― ― ―
Разбитое снарядами, полусожженное здание — все, что осталось от почтового отделения в селе Чаплынка. В одной из сохранившихся комнат на стене — большая карта-трехверстка. Возле карты, на табуретах, на ящиках, сидят Ворошилов, Буденный, Семенов, Белоусов, Кузнецов и командиры дивизий. В комнате холод. Снетков разжигает огонь в железной печке. У печки сидит Фрунзе.
Фрунзе. Снетков, Ястребова сюда.
Снетков открывает дверь в соседнюю комнату, и на пороге появляется Ястребов. Он бледен и взволнован, но старается скрыть волнение.
Начинает повышенным тоном:
— Протестую против формы приказа явиться. Мне было сказано, что вы приказали доставить меня во что бы то ни стало. Прежде всего я принадлежу к высшему составу, я не арестован…
Фрунзе (перебивая его). Вопрос о вашем аресте будет решен в зависимости от ваших объяснений. Почему опоздало соединение, которым вы командуете?
Ястребов. Вот тут у меня все написано…
Протянул бумажку, Фрунзе не взял.
Ворошилов. Вместо того чтобы задушить врангелевцев в кольце, мы должны атаковать в лоб позиции Перекопа, идти на жертвы, которых можно было избежать. (Ястребову.) И фанфаронство ни к чему! Хватит. Покрасовались на гнедом жеребце перед фронтом. Надо не парады в свою честь устраивать, а действовать.
Ястребов. Не отрицаю своей вины. Моя вина в том, что я понадеялся на свои силы. Дайте мне дивизию, дайте мне полк, я покажу, чего стоит Ястребов, и заглажу…
Фрунзе (поднимаясь, глядит в глаза Ястребову). Не лгите! Не подличайте, Ястребов! Однако часть, которой командует подчиненный вам товарищ Кузнецов, пришла вовремя и висела на плечах Кутасова?
Ворошилов. Придется теперь ответить за все это…
Мертвое молчание. Его нарушает Семенов.
— Я полагаю, надо принять во внимание прежние заслуги товарища Ястребова.
Фрунзе. Ваши мнения мне известны. (Повернувшись к Ворошилову.) Твое мнение, Климент Ефремович?
Ворошилов. Сместить и передать дело Ястребова ревтрибуналу.
Фрунзе (Буденному). Твое, Семен Михайлович?
Буденный. Сместить и предать суду.
Фрунзе. Товарищ Белоусов?
Белоусов (помолчав). Сместить… и предать суду…
Фрунзе (начальнику штаба). Приказываю сместить гражданина Ястребова и предать его суду ревтрибунала фронта… Приказываю назначить на место Ястребова… (посмотрел на Кузнецова) товарища Кузнецова, Николая Ивановича.
Ястребов встает, но это уже другой человек. Исчезли обычная самоуверенность и наглость. Трусость, растерянность, страх в этой надломленной, жалкой фигуре. Он молча отдает коменданту штаба шашку и револьвер. Его уводят.