Злые ветра Запада

Потому пыли и песка, вместе с травой, гравием, грязью и водой эти самые покрышки перемололи немало. Кроме оплачиваемых Анклавом рейдов Дуайт брался за любую возможность заработать.

Экипаж возил почту. Экипаж возил медикаменты. Экипаж возил пассажиров. И вот тут-то разговоров было просто не перечесть.

Курьеры Анклава и курьеры с Ист-кост, едущие на запад, курьеры Вест-кост, едущие на восток. Священники Новой церкви и отцы-инквизиторы со своими 'клиентами'. Богатые промышленники, скотоводы и торговцы, неожиданно оказавшиеся перед выбором: ехать медленно, красиво и спокойно в поезде, с возможным опозданием, или садиться в чертову стальную колымагу Дуайта и компании. Важные и не очень шишки, возвращающиеся домой, в город Ангелов. И даже пару раз, несмотря на очевидную глупость, Дуайту приходилось перевозить дорогущих шлюх.

И уж тем для разговоров внутри железного колесного гроба хватало. От цен на все дорожавшее и дорожавшее мясо до обсуждения качества чернил для комендатуры и суда. От сплетен о новой любовнице мистера Корригана, владевшего несколькими мельницами на юге до богословских споров о настоящих причинах Бойни. Да, так оно и было.

- Командор? - Моррис явно не решался переходить на 'просто Марк', но и 'святым отцом' звать того не хотел. - Так, а место, куда мы должны попасть... что оно из себя представляет?

Судя по шелесту и еле слышимому шороху с хрустом, Моррис сворачивал одну из своих трех самокруток на 'дорогу'. Дуайт бросил курить табак и Моррис, уважавший его в меру сил, старался курить не более трех самокруток на день пути. Внутри броневика. Правда и самокрутки оказывались немаленькими, да и начинял он их чем-то очень и очень крепким.

- Сеть из нескольких бункеров и связующих ходов. Довольно большие помещения с хитрой системой коридоров, офисов, подсобных помещений и самих лабораторий с испытательными стендами и залами.

Марк достал один из своих револьверов. Ершики, масленка и полоска ткани появились на свет вслед за оружием.

- Там опасно. И страшно. Мои братья, побывавшие в лаборатории, вернулись потрясенными.

Дуайт покачал головой. Когда командоры чего-то опасаются или о чем-то переживают, так жди большой беды. Нервы у святых отцов отличались завидной крепостью, не боясь самых серьезных потрясений.

- А в чем опасность? - Моррис чиркнул спичкой, прикуривая. Зашипела, разлетаясь бенгальским огнем, фосфорная головка. Сладковато и тяжело запахло табаком. Латакию сюда, в Анклав, везли из Вирджинии, стоил этот табачный сорт немало, пусть и не пользовался особой популярностью. А вот Моррис его порой весьма любил.

Густой и пряный аромат восточной мешки тек внутри 'кугуара'. Но никто не возмущался. Дорога, она и есть дорога. Комфортно должно быть всем. Пусть, конечно, и в меру. За это Моррис любил и остановки, добавляя к трем самокрутками обычные перекуры сигаретами.

'Кугуар' катил по остаткам автострады. Шоссе номер..., порванная артерия погибшей от гнева Господня страны. Ветер мел перекати-поле, песок, пыль, мириады остатков жуков, муравьев, термитов и прочей братии. Ветер хлестал по бортам броневика, желая попасть внутрь.

Небо привычно хмурилось. Скручивало само себя в выцветшие желтые спирали, стараясь плюнуть вниз чем-то ядовитым. Старая и знакомая картина, буря, очередной маленький и огромный катаклизм. В Форте наверняка закрывают жалюзи, затягивают запоры герметизации, готовят маски с баллонами. И зря. Земля Дьявола любила обманывать. Дразнила и пугала надвигающейся бедой, темнела аспидными полосами и потом уходила к пустыне.

Да так поступала не только природа. Что там говорить, если его Изабель делала от него же тайны? Скрывала какие-то дела с Церковью, молчала и ничего не рассказывала?

Дуайт почесал зудящую моко. С женщинами всегда так. Ты думаешь - все, забыл. Но не тут-то было. Старая любовь она, что и говорить, неожиданна и коварна, прямо как... как... Дуайт не смог придумать - как что именно коварна старая любовь.

Броневик вовсю мчался вперед. Серая пыль, смешиваясь с серым песком, тянулась шлейфом. Хрустела под наполовину вытертыми покрышками, жадно тянулась в щели машины. Порой начинала похрустывать уже на зубах пассажиров.

Мерно гудел двигатель, защищенный кроме металла и дополнительным полимерным кожухом. Тихо и едва слышно сопел разом уснувший Моррис. Щелкал четками командор. Сжавшись калачиком, читала что-то Мойра. Дуайт довольно кивнул. Ехать им двое суток, не меньше. За это время успеется и переговорить обо всем, и надоесть друг другу, и страстно желать выбраться за надежные, крепкие и добрые борта. А пока можно и помолчать.

Дуайт сел удобнее, снова припав к панораме.

Пустота. Накатывающая издалека ночь. Пожелтевшая юкка. Торчащая перьями острая и жесткая трава. Кружащий вдалеке какой-то крылатый хищник. Изредка мелькающие за проволочными заборами зеленые поля. Милый родной край.

Как-то раз его спросили: зачем? Зачем ты занимаешься неблагодарным делом?

Дуайт пожал плечами и пошел себе дальше. Порой выбор за нас все же делает судьба.

Дед говорил: так выпал жребий. И другого просить не надо.

Дуайт не просил о чем-то. Ему и не о чем было просить, и некого тоже. Кого?

Дуайт знал имена. Дед, тот, что дал Дуайту все, не скрывал от внука ничего. И имена тех, кого его предки-арики видели сами, намертво въелись.

Туматауэнга, повелитель войны и отец воинов, сокрушитель врагов, попирающий гору черепов, пожиратель душ и сердец павших на полях битв. Суровый и твердый как камень гор Аотеароа, опасный и хищный, как подводный охотник мако.

Что сказал бы он Дуайту, идущему по его пути почти всю свою жизнь? О чем рассказал бы ему Дуайт, не видевший мира с самого рождения?

О том, как подросток, только-только становящийся мужчиной, искал убийц своего деда? Как шел по оставленным отпечаткам в песке, как ловил ветер, несший запах тела, как искал взглядом остатки ткани на колючих акациях?

Первый бой, настоящий, до единственного выжившего, до последней крови, до хрипа из перерезаемой глотки, Дуайт принял в тринадцать. И помнил об этом всегда.

Сколько боев выпало деду? Этого точно он бы и не сказал. После первых Врат на землю пришла Бойня. Сразу же после Пламени Божья. Дед, потерявший в первые дни почти всех родственников Дуайта, принял жребий и прошел по своему пути до конца.

Машину тряхнуло. Дуайт щелкнул зубами, чуть не прикусив язык. Этого ему не хотелось. Он посмотрел внутрь.

Моррис перевернулся на бок, скинул сапоги и распустил слюни по собственному спальному мешку. Вот так всегда. Как заснет крепче, то становится похож на ледащую охотничью псину. Точно, вон, дернулся пару раз, как будто за кроликом побежал.

Командора он практически не увидел. Тот пересел на второе кресло, рядом с Хавьером, смотрел вперед через щель в защитном люке. Четки щелкали, скорее всего, судя по подрагивающим крупным косточкам из металла. Если Дуайт не ошибался, то четки командора состояли из стальных гранатных колец и девятимиллиметровых пуль штурмового 'браунинга'.

Мойра, поджав ноги, читала большую книгу. Судя по цвету и полустертому названию - Библию. Она подняла голову, глянув на Дуайта, и показала ему длинный узкий язык.

Да уж, чего еще он заслуживает?

Двигатель 'кугуара' ровно гудел, машину чуть потрясывало на неровных потрескавшихся остатках хайвея. Дуайт вернулся к собственным мыслям. А мысли, вот незадача, крутились вокруг Изабель.

Странным казались многим их отношения. Гордая и недоступная чернокудрая Изабель, плюющая на 'золотых мальчиков' Вегаса и наезжающих временами надутых шишек их города Ангелов. Мрачный, всегда спокойный и не особо общительный Дуайт, маори, 'пустынный брат', с лицом в татуировке и с домом-бронеавтомобилем.

Но они случились. И были. Горячо, страстно и недолго. Шрамы в душе или на сердце? Будь Дуайт христианином, может быть и поверил бы в такое.

Но...

'Кугуар' встал. Так, как умел делать только Хавьер. Резко, но так, чтобы никто не полетел лбом на металл, не выбил зубы или не сломал пальцы на руках. Хавьер остановил машину ровно и плавно.