Страница 39 из 43
Ночами наши ссоры становятся не важны: мы прижимаемся друг к другу, делясь теплом и заботой – ласковые поцелуи, грудные стоны и нежность, в которой можно утонуть. Мы оберегаем друг друга, и это больше, чем привычка, выработанная годами. Это вторая натура, это так же естественно, как дышать.
***
В начале февраля случается то, что одновременно пугает меня и делает самым счастливым человеком на свете: я впервые чувствую шевеление ребенка в животе Китнисс. Первый толчок в ладонь я принял за игру воображения, но сын, балуясь, снова пнул мою руку.
– Китнисс, он только что…
Жена хитро улыбается, сильнее прижимаясь ко мне спиной, а я, разволновавшись, глажу ее по животу.
– Ты давно это чувствуешь?
Ее довольный кивок.
– Я завидую, – признаюсь я, чуть краснея, на что тут же получаю щедрый поцелуй-компенсацию. – Ладно… Ты прощена…
***
С приближением весны Китнисс все больше дней проводит, не вылезая из постели. Я один занимаюсь домашними делами, приводя в порядок жилище после зимовки: чищу снег на улице, постепенно перемываю все комнаты.
Однажды, заглянув в приоткрытую дверь спальни, я становлюсь свидетелем неожиданной картины: жена, стоя у окна и глядя на живот, заботливо поглаживает его обеими руками и едва слышно, с явной хрипотцой, нашептывает сыну колыбельную.
Сердце от волнения пропускает несколько ударов, когда я понимаю, что Китнисс говорит! С усилием, совершенно не своим голосом, но говорит!
Я не замечаю, как прислоняюсь к дверному косяку, забыв, что сжимаю в руке пыльную тряпку, и жадно слушаю, запоминая каждый звук. Лезвие и долгое молчание сделали свое дело: я сомневаюсь, что Китнисс научится свободно говорить, но она, наконец-то, хотя бы начала стараться, тренировать связки и… может быть…
Вечером я специально заваливаю ее десятком вопросов, провоцируя ответить вслух, но Китнисс упрямо пишет записки и не признается, что учится разговаривать.
– Я видел тебя с ребенком, – обидевшись, говорю я, откатываясь на свою половину кровати и поджав губы от злости. – С ним ты разговариваешь, а я не достоин?
Китнисс укладывается рядом, поглаживая пальцами мой подбородок. Улыбается и молчит.
– Так и будешь притворяться? – не знаю, почему я так раздражен. Мне казалось, что между нами нет секретов, и первым делом жена расскажет мне о своих успехах, а выходит, что я ошибся?
– Ты… ревнуешь… к собственному… сыну?
Китнисс хрипит, выговаривая слова, но не перестает улыбаться.
– Какой ты вредный папочка, – шепчет она. – Вообще-то, я… хотела… сделать… сюрприз.
Я хмурю брови, демонстрируя, что все еще недоволен, но не выдерживаю и все-таки глупо улыбаюсь, глядя на Китнисс сверху вниз.
– Ты меня любишь?
Внутренний голос нашептывает, что зря я спросил, разве я все еще сомневаюсь?
– Люблю… – произносит Китнисс, преданно глядя мне в глаза.
Я стремительно превращаюсь в пластилин, из которого жена сможет слепить все, что ей вздумается.
– Я ждал этой фразы больше тринадцати лет…
Китнисс корчит рожицу и щурится.
– Иногда удача все-таки бывает на твоей стороне.
***
Тихое утро последних дней марта выдается туманным и пасмурным. В нашем доме все готово к приезду гостей – через пару дней сестра и мама Китнисс окажутся рядом с ней, чтобы помочь с рождением ребенка.
Мы с женой завтракаем на кухне, поедая кашу с фруктами, и болтаем о всяких глупостях, когда неожиданно Китнисс обхватывает свой живот руками и, скорчившись от боли, начинает стонать.
– Что случилось? – я весь напрягаюсь, не понимая внезапной перемены.
Я не успеваю опомниться, когда ткань ее юбки становится мокрой, а на пол стекает жидкость прозрачного цвета.
Китнисс поднимает на меня полные страха глаза.
– Кажется, я рожаю!
Первое чувство, которое посещает меня, – паника! Только спустя мгновение я начинаю лихорадочно вспоминать все, что успел выяснить о процессе рождения детей.
– Не нервничай, – командую я. – Дыши глубже…
Самое страшное, что я сам не до конца уверен в том, что надо делать, да и Китнисс не слушает меня, рвано вдыхая и выдыхая, не придерживаясь никакого ритма.
Я оказываюсь на ногах, поднимая жену со стула, и веду ее на второй этаж в спальню, укладываю на кровати, присаживаясь рядом на корточки.
– Еще ведь рано?.. – спрашиваю я, но Китнисс только злится.
– Знаю!.. Ох!
Ее вскрики, которые сперва были редкими, постепенно учащаются, но не отхожу ни на шаг, каждый раз старательно пытаясь отвлечь ее разговорами.
Пару часов спустя, надеясь, что книги не врут, я увлекаю Китнисс за собой в душ под теплые струи воды, и мы долго греемся, после чего я кутаю жену в полотенце и старательно, массирую ее поясницу. Вернувшись в спальню, Китнисс отказывается ложиться, бормоча, что стоя ей не так больно. Я послушно хожу с ней из угла в угол, поддерживаю, когда он опускается на коленки или откидывается назад, прогибаясь в спине.
Время идет, схватки приходят чаще, а Китнисс становится все более беспокойной. Я, как могу, пытаюсь выглядеть уверенным и оставаться собранным, но внутренний страх почти побеждает: Китнисс, то и дело, заходится в болезненном крике, а я чувствую себя совершенно беспомощным, чтобы помочь ей.
Периодически протираю ее вспотевшее лицо полотенцем, нашептываю нежности, которые, надеюсь, скроют мою неуверенность, и, не переставая, глажу жену по спине. Как гром среди ясного неба, на улице раздается гудок автомобиля, но я даже и не думаю бросить Китнисс, чтобы встретить Глена: очередной вопль жены закладывает уши.
Я вздрагиваю, когда на пороге спальни появляется водитель, широко распахнутыми глазами взирая на меня и Китнисс, охающую в моих объятиях.
– Ну, вы даете! – восклицает мужчина. – К вам как не придешь – проблемы найдешь!
Глен хмурится, но поймав мой растерянный взгляд, тяжело вздыхает, и подходит ближе.
– Что ж ты, милочка, – говорит он, обращаясь к Китнисс, – карапуз готовится вылезти на свет, а ты паникуешь? Не пугай малого!
Китнисс морщится от очередного приступа боли, ничего не отвечая Глену.
– Частые схватки? – спрашивает он у меня, поняв, что с роженицей разговаривать бесполезно.
– Раньше было меньше, сейчас хуже… – быстро говорю я, убирая со лба Китнисс влажную прядь.
– Моя Кэтти три из шести раз умудрилась не дождаться врачей, – улыбается Глен, – но это не страшно, ребятки: женщины рожают сами по себе, так природой заложено. Им только нужно малеха помочь, щас помою руки и вернусь.
Он скрывается за дверью, а Китнисс, оживившись, поднимает на меня жалобный взгляд.
– Он что, собирается… принимать роды? – шепчет она, даже сейчас краснея от смущения.
Я в растерянности. Знания, почерпнутые из книг, кажутся мне совершенно ничтожными перед лицом реальности.
– Глен может помочь… – слабо спорю я.
– Он мужчина!.. – скулит Китнисс, настаивая на своем.
– Милочка, считай, что сейчас я фея-крестная, которая может помочь твоему ребенку выбраться наружу, – усмехается наш неожиданный помощник, расслышав последнюю фразу моей жены.
Китнисс хочет что-то ответить ему, но заходится в новом крике. Я покрепче прижимаю жену к себе, утыкаясь подбородком в ее шею сзади.
– Глен, она боится… – начинаю я, еще даже для себя самого не решив, в чем именно собираюсь признаться: в страхе Китнисс перед мужчинами или…
– Все боятся в первый раз, – добродушный смех водителя, будто снимает напряжение, повисшее в спальне.
Он выгибает шею, стараясь заглянуть в лицо Китнисс.
– Девочка, ну, так что: ты разрешишь мне помочь твоему ребенку?
Жена прерывисто дышит, видно, что сомневается, но очередная порция схваток и боли перевешивает чашу весов.
– Он, кажется, уже близко…. – выдыхает она, морща лицо.
Глен принимает командование на себя.
– Так, Пит, садись на кровать, Китнисс – ты ближе к краю. Ворочайся, как хочешь, просто доверься своему телу, поняла?