Страница 16 из 43
Спустя несколько минут наша машина подъезжает прямо к крыльцу, замирает на месте, отчего с земли поднимается охристое облако пыли.
Бужу Китнисс, а сам не спеша выгружаю наши с ней дорожные чемоданы с нехитрыми пожитками. Вещей немного, новое правительство выделило нам кое-какую одежду и мелочи для устройства на первое время. Ничего особо личного с собой нет. Мы с Китнисс беженцы, которые ищут свое место под неласковым солнцем.
Помню, как я боялся сказать ей о том, что Койн решила поселить нас вдвоем вдали от чужих глаз. Я предчувствовал истерику и категоричный отказ. И был не так уж далек от истины: Китнисс размышляла почти двое суток, а я все это время не находил себе места, понимая, что если она не поедет со мной, я вряд ли когда-нибудь получу свой шанс вернуть ее хорошее отношение к себе. Предложение было необычным – мы не возвращались в Двенадцатый, где среди груды покореженных развалин и уже разложившихся трупов мы бы искали куски прежних себя. Новый дом в Седьмом – только наш, мой и Китнисс. То, о чем я мечтал, и чего она боялась.
Шофер, рыжеволосый мужчина средних лет, обещает, что уже завтра он вернется, чтобы привезти продукты и прочие нужности, и, пожелав всего наилучшего, заводит двигатель и исчезает вдали, оставляя меня и Китнисс смотреть ему в след.
Я волнуюсь и, вероятно, поэтому несу чушь.
– Если бы мы были женаты, я бы перенес тебя через порог, – шучу я, но в ответ получаю только рассеянный взгляд и наблюдаю за быстро удаляющейся от меня Китнисс.
Постепенно, один за другим, наши чемоданы оказываются в доме. Внутри уютно: небольшая прихожая с лестницей, ведущей на второй этаж, справа светлая кухня с печью, а слева просторная гостиная. Вся мебель и утварь на месте, но покрыта слоем пыли. Предстоит хорошенько поработать, чтобы привести все в первозданный вид.
Задираю голову, когда где-то надо мной раздаются торопливые шаги, и устремляюсь вверх по лестнице, для равновесия хватаясь за резные перила. Китнисс ходит по коридору, распахивая одну дверь за другой, изучая комнаты и, наконец, останавливаясь возле одной из них. Следую за ней, оказываясь в просторной спальне: потолок плавно снижается наискось, достигая минимума над изголовьем кровати, а из заляпанного пальцами окна струится солнечный свет позднего лета.
Китнисс стоит от меня в паре шагов слева и разглядывает помещение.
– Хочешь, чтобы это была твоя спальня?
Она бросает на меня быстрый взгляд и кивает, отходя к окну.
– Договорились, – улыбаюсь я и ожидаю новой порции ее переглядок, но Китнисс не поворачивается, заинтересовавшись миром, который видит через стекло.
Снова спускаюсь на первый этаж, помня о том, что последний раз мы ели рано утром, еще в поезде, а значит, пора заняться готовкой. Протираю стол, заглядываю в холодильник, находя на полках банки консервов, а в шкафу – нетронутый пакет с мукой. На скорую руку замешиваю тесто, отправляю пирог в печь и иду осматривать свои владения.
В доме три спальни и одна ванная на втором этаже. Мебель кругом добротная и – благодарность предыдущим хозяевам – накрытая белыми простынями. Скидываю их все, протираю плафоны ламп. За час несложной работы привожу в порядок гостиную и спальню, которую выбрала себе Китнисс, после чего вынимаю из духовки подрумянившийся пирог и, заварив чай, зову ее ужинать.
Едим молча, а потом вместе поднимаемся в спальню. Пока Китнисс умывается, я застилаю ее кровать чистыми простынями. Аккуратно расправляю белоснежную ткань, добиваясь, чтобы не осталось ни единой складочки, взбиваю подушку и поправляю одеяло. Оборачиваюсь, сообразив, что больше не слышу шума воды – Китнисс стоит на пороге, одетая в черную ночную рубашку, а с ее еще влажных волос стекают отдельные капли. На ее шее белеет метка – она не снимает повязки, и я до сих пор не знаю, как выглядит рана, изменившая жизнь любимой.
Я разглядываю Китнисс, засмотревшись, и стыдливо отвожу взгляд, когда она хмурится.
– Извини, – бормочу я, а Китнисс проходит ближе к кровати, обходя меня стороной, и забирается под одеяло. – Спокойной ночи?
Китнисс кивает и внимательно смотрит мне в глаза. Словно чего-то ждет. Не понимаю намека и, щелкнув выключателем, нехотя закрываю за собой дверь.
Диван на первом этаже не широкий, но довольно удобный, и я, преисполненный переживаниями от переезда, быстро засыпаю, обняв подушку. Сновидений как будто нет, но даже сквозь сон мне настойчиво кажется, что за мной наблюдают.
Открываю глаза, стараясь привыкнуть к кромешной тьме, и невольно приподнимаюсь на руках, когда мне мерещится светлая полоса бинта, мелькнувшая в паре метров справа. Потираю веки, моргаю и снова смотрю туда, где стоит кресло, постепенно различая очертания женской фигуры. Глаза Китнисс блестят в темноте.
– Кошмары? – спрашиваю я, не находя другой причины, которая могла бы выгнать ее из теплой уютной постели.
Китнисс склоняет голову на бок и неопределенно пожимает плечами. Решаю, что бессмысленно выпытывать у нее что-то – приходится привыкнуть, что Китнисс теперь не говорит.
Откидываю одеяло, спуская ноги на пол, и тяну вперед руку, предлагая ее Китнисс. Ее взгляд замирает на моей протянутой ладони, и на секунду мне кажется, что рука Китнисс потянется ко мне, но, дрогнув, она остается на месте. К счастью, она сама покорно встает, следуя за мной в направлении спальни.
Я жду, пока Китнисс снова заберется под одеяло, накрываю им ее сверху и подтыкаю углы по краям. Она напряженным взглядом следит за моими манипуляциями, словно я могу нарушить не озвученный запрет и прикоснуться к ней. Но я и не пытаюсь рисковать: за все время, прошедшее с тех пор, как нас вызволили из плена, Китнисс впервые позволяет мне так открыто за собой ухаживать и не сбегает.
Наши взгляды встречаются, и… я даже не знаю, что именно вижу в ее глазах. Мне чудится нежность и беззащитность. Китнисс выглядит расстроенной и бесконечно одинокой.
– Мне побыть с тобой, пока ты уснешь? – я надеюсь продлить время до того, как мне придется оставить ее и уйти.
Я скучаю по Китнисс. Скучаю по возможности коснуться ее, почувствовать тепло нежной кожи. Мне до боли хочется услышать ее голос. И ничего этого нет: Китнисс не подпускает меня к себе ближе, чем на пару шагов, но и в эти мгновения зорко следит за каждым движением моих рук.
Сегодня особенный день – она не прогоняет. Ее уверенный кивок разрешает мне улечься на другую половину кровати, повернувшись к Китнисс лицом. Она тоже смотрит на меня, положив ладони под щеку.
Сейчас повязки на ее шее не видно, мягкие темные пряди аккуратными волнами лежат на подушке, а щеки чуть розовеют, выдавая беспокойство. «Родная». С недавних пор это слово все чаще приходит мне на ум, когда я думаю о Китнисс. Она уже настолько стала частью меня, что лишиться ее – страшнее, чем все пытки Люцифера.
Китнисс погружается в дремоту, отрывисто вздыхая. Она теперь всегда так дышит, будто каждый вздох – борьба с самой собой. И вечное напоминание мне, что я ее не уберег.
Вместе с тем, как Китнисс засыпает, я понимаю, что время, когда мне позволено лежать рядом, истекает, и поэтому ворочаюсь, начиная вставать. Мою попытку побега замечают: Китнисс тут же принимает сидячее положение, обеспокоенно глядя на меня.
Я немного растерян. В палатке Китнисс искала моего общества оттого, что боялась, будто я умру, – мы с ней оба переживаем за жизни друг друга. Но зачем я ей здесь, в доме, когда опасности нет, а пойти на сближение она явно не готова?
Непонимающе смотрю на нее, и неожиданно Китнисс протягивает руку вперед, похлопывая по моей подушке.
– Мне лечь обратно?
Кивок.
– Ты хочешь, чтобы мы ночевали вместе?
Я не имею в виду ничего, кроме сна в одной кровати, но Китнисс поджимает губы, размышляя, и кивает только спустя минуту.
«Хочу».
Снова укладываюсь на место, забираясь под одеяло, и наблюдаю, как Китнисс отодвигается к самому краю постели. Мне даже кажется, что еще немного, и она упадет, но именно там – на расстоянии больше, чем вытянутой руки от меня, – она чувствует себя достаточно в безопасности, чтобы, наконец, заснуть.