Сладкая отрава

– Останешься? Утром мне понадобится помощь с Хеймитчем, – поспешно добавляет она.

– Хорошо, – покорно говорю я, и Китнисс протягивает мне свободную руку.

Взявшись за руки, мы поднимаемся в ее спальню и забираемся в постель. Даже не раздеваемся толком: она в штанах и майке, я тоже. Первое время каждый лежит строго на своей половине кровати. Неловко.

Я помню, что обещал не торопить Китнисс. Да и сегодня мне достаточно того, что она просто рядом. Люблю…

– Обними меня? – просит Китнисс, и я немедленно пододвигаюсь к ней.

Ее голова покоится на моем плече, а я ласково глажу ее волосы, собранные в хвост. Помедлив, стягиваю резинку, позволяя темному водопаду рассыпаться вокруг.

– Зачем? – удивленно спрашивает Китнисс.

– Мне так больше нравится, – улыбаясь, говорю я.

– Ладно, – спокойно отвечает она.

Мы обнимаемся, согревая друг друга, и медленно погружаемся в сон. Нежность, безграничная нежность плавит меня изнутри.

– Люблю тебя, – тихо шепчу я, целуя Китнисс в макушку.

Она, наверное, уже спит, но отчего-то мне кажется, что Китнисс слышала мои слова и улыбается в ответ, крепче прижимаясь ко мне всем телом.

***

– Пит, проснись! – зовет меня Китнисс. – Хеймитч ушел!

Я распахиваю глаза, и мне требуется пара секунд, чтобы понять, где я нахожусь. Я лежу на кровати Китнисс, а она склонилась надо мной, прося о помощи.

– Давно? – спрашиваю я.

– Не знаю! – говорит Китнисс, пока я встаю, и мы с ней быстро идем вниз. – Дверь была заперта – он вылез через окно.

Распахиваю дверь гостиной, словно надеюсь на чудо: увидеть ментора на полу – там же, где он был вчера. Однако комната пуста. Подхожу к распахнутому настежь окну: кусты перед домом примяты – сомнений нет, Хеймитч ушел через окно.

– Наверное, он протрезвел и поспешил к поезду? – размышляет Китнисс.

– Но поезд-то ушел еще вчера, – поворачиваясь к ней, говорю я.

Пытаюсь сообразить, что нужно делать. Медлить с принятием решения не приходится – нужно спешить за ментором, чтобы, чего доброго, Хеймитч не сотворил беды, когда обнаружит, что опоздал.

– Ты оставайся с Колином, – бросаю я Китнисс, – а я бегом на вокзал. Надеюсь, все обойдется!

Дождавшись быстрого кивка девушки, я спешу прочь: несмотря на протез, я могу неплохо бегать – Хоторн, конечно, легко меня обгонит, но сейчас соревноваться не с кем.

Железнодорожная станция встречает меня толпой встревоженных людей. Обычно здесь немноголюдно, тем более в столь ранний час. Меня беспокоит происходящее, но я игнорирую это: старательно выискиваю в толпе знакомый силуэт.

Хеймитч сидит в стороне ото всех – прямо на краю перрона, свесив ноги вниз. Я оказываюсь рядом так быстро, как только могу, и присаживаюсь рядом на корточки.

– Ты как, Хеймитч? – спрашиваю я. – Поезд уехал, но есть ведь телефон: всегда можно позвонить и помириться…

Я замолкаю, когда ментор переводит на меня совершенно стеклянный взгляд. Он еще пьян? Не похоже.

– Или можно съездить к ней, – несмело продолжаю я. – Четвертый не так далеко…

Хеймитч внезапно улыбается. Мне кажется, его лицо похоже на маску психа.

– Парень, как думаешь, – спрашивает он, – чего всем этим, – он кивает на людей вокруг, – не спится?

Оборачиваюсь. Действительно, слишком много здесь людей в форме – военных, и на их лицах явное беспокойство.

– Может, решили прогуляться? – глупо говорю я. Сам знаю, что неправ, но не решаюсь облачить в слова жестокие мысли.

За меня это делает Хеймитч.

– Поезд сошел с рельс, – сообщает ментор странно веселым голосом, – все до единого вагоны улетели в пропасть, сорвавшись с горы на границе с Одиннадцатым. Никто не выжил.

Ноги не держат меня: я падаю назад, приземляясь на бетонный перрон.

«Никто не выжил…».

Горло сдавливает комок.

Не могу говорить. Глаза жгут слезы.

«Я чужая здесь!», – сказала Кларисса в нашу последнюю встречу. Она была чужая везде: и в Капитолии, и в Двенадцатом… Ей не нашлось места под солнцем.

Перевожу мутный от слез взгляд на Хеймитча. Он сидит молча: в глазах пустота, и только на лице играет безумная улыбка.

Он знает, что убил ее. Он знает, что так и не сказал ей, как сильно она была ему нужна.

***

Похороны прошли без тела: извлечь останки со дна пропасти не удалось. После пожара, охватившего упавший поезд, распознать кого-то из пассажиров было невозможно.

Пустой гроб неспешно опустили в землю.

Траурный марш Двенадцатого проводил в последний путь ту, которая когда-то мечтала, что это место станет ее домом.

Хеймитч не проронил ни слова: всю церемонию он стоял ровно, как солдат, и просто смотрел в пустоту. Его не интересовали ни слова сожаления, ни просьбы пойти домой после того, как все закончилось.

Уже почти три часа, как разошлись последние, кто пришел проститься с Рисой, а он все сидит возле ее могилы и о чем-то рассказывает той, которая уже не слышит его.

Ментор плачет, гладя рукой свежую могилу.

Я и Китнисс не решились бросить его: мы расположились в стороне, чтобы не мешать Хеймитчу проститься с Клариссой, но при этом не оставлять его одного. Мы с ней сидим на густой траве возле старого дерева, Китнисс доверчиво прислонилась ко мне, а я обнимаю ее за плечи.

На душе пусто, хочется плакать. Кларисса не заслужила всего этого: огонь ее глаз должен был гореть еще долгие годы.

Замечаю, что Китнисс в сотый раз теребит в руках записку, оставленную Рисой. Что в ней? Почему Китнисс не выбросит ее?

– Ты никогда не дашь мне прочитать? – спрашиваю я.

Девушка поднимает на меня глаза, размышляет. Мне хотелось бы знать, о чем она думает.

– Возьми, – внезапно говорит Китнисс, протягивая мне листок.

Неожиданно мне становится очень страшно. В этой записке заключен какой-то особый смысл, раз Китнисс столько раз ее перечитывала. Подношу листок к глазам.

Всего несколько слов, но от них все внутри холодеет. Красивым почерком Клариссы выведено заклинание:

«Не верь Питу. Охмор невозможно победить до конца».

На пару секунд я перестаю дышать. Сразу же вспоминается, как Китнисс бросила упрек в адрес Хеймитча, когда он твердил, что Риса не может его бросить. «Может, Хеймитч, ты это заслужил!». Про меня можно сказать то же самое: я заслужил.

Я боюсь посмотреть на Китнисс. Кларисса многое знала про охмор, она не может ошибаться – это неизлечимо. Я опасен для Китнисс.

– Ты последуешь ее совету? – тихо спрашиваю я. Не узнаю свой голос, он хриплый от волнения и страха.

Китнисс молчит, отстраняется. Внезапно мне становится так холодно, словно у меня отняли последнее, что согревало меня в этой жизни. Если Китнисс уйдет, меня ждет та же участь, что и Хеймитча – сумасшествие. Теперь уже настоящее, без яда ос-убийц.

– Посмотри на меня, – просит Китнисс.

Я сглатываю. Зажмуриваюсь и поворачиваюсь к ней. Она молчит, ждет, когда я открою глаза.

Никогда еще мои веки не были так тяжелы, но я справляюсь – поднимаю их, встречаясь со взглядом серых глаз. Китнисс берет мою руку в свою, заставляя сжать ее ладонь в моем кулаке.

– Я последую ее совету, – тихо говорит она, и мое сердце отбивает рваный ритм, болезненно сжимаясь. – Я не буду верить тебе, твоим словам, Пит, – второй рукой она касается моей щеки. – Я постараюсь верить только твоим поступкам. Ты вернулся, ты здесь, рядом… – ее глаза наполняются слезами, мои тоже. – Я не хочу обманываться и думать, что все станет как прежде. Мы – не прежние, ты и я…. Я не умею красиво говорить, но, может быть, мы попробуем… Заново, такие как мы есть сейчас. – Она прикусывает губу. – Вместе?

– Всегда, – выдыхаю я, подаваясь вперед и накрываю ее губы своими.

Наше дыхание, наши слезы – все смешивается.

У нас жизнь одна на двоих.

– Люблю тебя! – шепчу я, прижимая Китнисс к себе до упора.

– И я тебя люблю, Пит… – улыбается Китнисс, запуская пальцы в мои волосы.

Ну… Вот и все.