Сладкая отрава

– Посмотрю и решу, что мне было не так уж больно? – начинаю злиться я.

Хеймитч хмурится.

– Не будь дураком, Пит, – говорит он. – Дело не в физической боли, а в том, как Сноу сумел всего за несколько недель превратить твои мозги в кашу.

– Все нормально с моими мозгами! – рявкаю я. – Осознать, наконец, правду, еще не значит, что у меня в голове что-то не так!

– Само собой, – издевается ментор. – Именно поэтому, ты решил прикончить Китнисс, хотя до этого носился с ней, как дурень со ступой!

– Можно подумать, прежний Пит не был таким идиотом, каким ты сейчас пытаешься выставить меня! – я уже кричу.

– Вы оба идиоты! – в тон мне кричит Хеймитч. И только чуть остынув, добавляет: – Истина где-то посередине, Пит. И если нам с тобой удастся добраться до нее – это, очень может быть, поможет тебе избежать казни.

– Каким образом? – я тоже затихаю, ухватившись все-таки за шанс спастись.

– Я уже говорил, – излагает новый план Хеймитч, – суд состоится в понедельник. К тому времени мы – ты и я – должны разложить по тарелкам все, что скопилось в твоем котелке. Если получится и ты сумеешь доказать, что стал более или менее адекватным – есть шанс, что Койн не станет тебя убивать. В конце концов, ты возле Сноу всего несколько месяцев, ну да – натворил делов, но с кем не бывает. Тем более после охмора…

– Что такое охмор? – перебиваю его я.

– Пошли вопросы? – ухмыляется Хеймитч. – Это можно рассматривать, как согласие сотрудничать?

Недовольно кривлюсь, где-то внутри противясь необходимости подчиняться тому, кому я не доверяю. Однако другого выхода у меня, похоже, нет.

– Ладно, давай сделаем это, – соглашаюсь я. – Когда-то ты вытащил меня с Арены, и пусть это было всего лишь, чтобы порадовать Сойку, я не могу этого отрицать.

– Не особенно похоже на признание в любви ко мне, ну да ладно, – посмеивается Хеймитч. – Итак, у нас всего неделя. Теперь тебе придется быть со мной откровенным, будто я твоя мамочка…

Я морщусь, ощущая злобу, смешанную с давящей пустотой внутри. Моя мать не была той, с кем я мог бы делиться секретами, но ее все равно теперь уже нет в живых. Из-за Сойки-пересмешницы…

– Ладно, неудачно пошутил, – извиняясь, говорит ментор. – И все равно… Начали?

***

И мы действительно начали… копаться в моей голове. Процесс шел сложно, я интуитивно оборонялся, проклинал ментора за то, что тот так и норовит спросить о самом неприятном, но все-таки шаг за шагом мы продвигались вперед.

Хеймитч рассказал, что в уколах, которые делали мне в плену, содержался яд ос-убийц. Он и сам по себе вызывает галлюцинации и припадки, а в совокупности с видеороликами, показанными с экранов, действие яда оказало серьезное влияние на мой рассудок.

Ментор называет это «охмор».

Он утверждает, что практически все мои негативные воспоминания о Китнисс – ложь.

Я иногда киваю, делая вид, что согласен, но чаще злюсь и посылаю Хеймитча куда подальше – даже для него чересчур заявлять мне, что я – псих, не способный отличить настоящие воспоминания от поддельных.

На третий день в моей камере появился видеопроектор и копия диска все с той же злосчастной записью…

Посмотреть все видео целиком я смог только через несколько дней. За это время я разбил в кровь кулаки, когда пытался в приступе разрушить одну из стен; серьезно поранил Хеймитча, который оказался не готов к моей бурной реакции на повторную трансляцию соития Китнисс и Гейла; разбил несколько тарелок, со всей силы запустив их в дальний угол камеры. Все было бы проще, окажись рядом Сойка – я убил бы ее, и дело с концом…

Приступы были такими же сильными, насколько горьким было осознание того, что Хеймитч прав – я не понимаю, где заканчивается реальность, и начинаются ложные воспоминания. Долгими разговорами и уговорами мы все-таки пришли к тому, что я не мог видеть близость Китнисс и охотника нигде, кроме как на экранах в комнате пыток. С помощью логических доводов ментор убедил меня, что те съемки – подделка: Сноу просто неоткуда было взять достоверного видео. Только вот хотя вслух я и согласился с этой частью, сомнения все-таки остались. То, что показал мне Сноу – ложь, но это не исключает того, что между Сойкой и охотником есть любовная связь.

Моя семья. Тут я почти поверил в то, что Китнисс не имеет отношения к их гибели. В тот момент, когда случилось несчастье, Сойка была еще в тяжелом состоянии после отмены кантаридина – возбуждающего средства, которым Президент опаивал ее. Не все в этой части истории мне ясно, но Хеймитч утверждает, что у Китнисс не было причин убивать моих родных. В этом я ему верю.

День за днем ментор возвращается, чтобы провести со мной бесконечные часы, обсуждая события, которые в моей памяти связаны с Китнисс. Мы коснулись и детских воспоминаний, и того, что происходило на Арене, и ночей, которые я провел с Сойкой во время Тура победителей, когда своими объятиями спасал ее от кошмаров…

Постепенно, пережив несколько тяжелых приступов, я обнаружил закономерность – те мои воспоминания, с которыми не спорит Хеймитч, подтверждая их истину, невзрачные, серые и тусклые. А те из картинок, которые вызывают во мне бурю эмоций и негатив, направленный на Китнисс, – ложь, по словам ментора – отличаются яркостью, сочностью красок и блеском, почти болезненным, до боли в глазах…

***

В воскресенье вечером Хеймитч пришел ко мне не один, а в сопровождении пяти совершенно незнакомых мне мужчин. Они были одеты в форму солдат Тринадцатого, и мне не составило труда догадаться, что это своеобразная комиссия, которой предстоит завтра – в понедельник – рассказать на суде обо мне все, что удастся выяснить.

Они задавали бесконечное количество вопросов. Обо всем. Начиная от того, где я чистил зубы, пока жил во Дворце, и заканчивая моим присутствием на разборах завалов после взрыва телецентра. Я отвечал, стараясь тщательно подбирать слова, и судя по легким кивкам, которые порой позволял себе Хеймитч пока никто из комиссии не видел этого, мои ответы были в рамках того, что должно было спасти мне жизнь.

Все резко изменилось, когда к концу беседы пожаловал Хоторн. Появление соперника было настолько внезапным и беспокоящим меня, что спровоцировало очередной приступ. Когда Гейл по просьбе одного из мужчин уселся рядом со мной на койку и по-братски положил мне руку на плечо, я сорвался – кинулся в драку… Как написал в своем отчете мужчина с бородой и густыми черными бровями, «подозреваемый П.Мелларк без видимых причин напал на солдата Г.Хоторна, нанеся ему телесные повреждения легкой степени тяжести».

***

Сегодня вечер понедельника. Я мучительно жду, когда придет Хеймитч. Какое решение вынес суд? Есть ли у меня шанс все-таки выйти на свободу?

Предоставленный сам себе и своим мыслям, я пытаюсь осознать, как много поменялось во мне за прошедшую неделю. То, что я считал непреложной истиной еще семь дней назад, теперь делится для меня на два типа: яркое или тусклое. Хотя это не решает всех проблем: знать, что воспоминание ложное и не реагировать, когда оно проникает в твой разум, – совершенно разные вещи. Сегодня у меня были новые кошмары – я убил Китнисс и, лишь почувствовав на руках ее кровь, понял, что не желал ей смерти. Проснувшись от собственного крика, я обнаружил, что плачу во сне…

Сейчас я жалею, что копаясь в нашем с Китнисс прошлом, я ни разу не спросил у Хеймитча, как у нее дела сейчас. Стоило расспросить его об отношениях Сойки и Гейла… Побольше узнать о том, нет ли осложнений в протекании беременности… Да уйма вопросов, которые стоило задать, но я промолчал…

Стараюсь не думать о том, что сегодня в зале суда, куда меня не пригласили, Койн и ее люди уже приняли решение жить мне или умереть. И только я до сих пор остаюсь в неведении… В самом начале Хеймитч говорил, что «…если я стану более или менее адекватным», то Койн, вероятно, сохранит мне жизнь. Только вот я сам думаю, что моя адекватность ей не нужна.

Альма Койн хочет моей смерти. Кто сумеет ей помешать?