Сладкая отрава

– Холодно, – говорит она, сбрасывая с себя простынь. Я успеваю шумно выдохнуть при взгляде на ее обнаженную грудь и радуюсь, когда Китнисс обхватывает себя руками, пытаясь сохранить остатки собственного тепла и заодно прикрывая от меня то, на что я не имею права смотреть.

Регулирую воду, теперь это больше похоже на приятный прохладный дождь. Я изо всех сил стараюсь не думать о том, как доступна сейчас любимая, иначе, знаю, – сойду с ума: Китнисс рядом, но по-прежнему запретна для меня. Кажется, она даже успокоилась. Быть может приступ можно остановить холодным душем? Однако любимая снова смотрит на меня и облизывается, как кошка, заприметившая добычу. Глаза, еще минуту назад спокойные, снова приобретают шальной блеск. Душ не особенно помог ни ей, ни мне. Только спавшее желание вспыхнуло в нас обоих вновь.

Рывком Китнисс бросается ко мне, но я успеваю отвернуться. Мы ходим по лезвию ножа. Я все больше сомневаюсь, что у меня хватит силы воли противостоять соблазну. Вот уж точно: бойтесь своих желаний. Еще неделю назад, засыпая на своей половине кровати, отгороженной от Китнисс высоким рядом подушек, я и мечтать не мог, что стану объектом ее вожделения. Стоп. Ну отчего так больно знать, что причина не в самой Китнисс, воспылавшей ко мне страстью, а в коварной шутке Сноу? Президент – мастер изощренных пыток. Даже прикажи он сдирать с меня кожу кусками, наверное, было бы не так больно, как видеть исходящую от желания Китнисс, и знать, что не можешь позволить себе разделить с ней это пламя.

Притягиваю Китнисс ближе, ухватив ее руки за запястья. Медленно опускаюсь на пол душевой кабины, прижимая свою девочку ближе. Она сопротивляется: дергается, пытается тереться об меня, выгибается, отчего я раз за разом смотрю на два красивых бугорка, увенчанных розовыми бутонами. Пульсация в паху разбивает в дребезги все мои добрые намерения. Каждое движение Китнисс отзывается во мне ноющей болью. Я хочу ее. Хочу нашей близости. Как мне пережить эту ночь и все последующие? Кое-как оборачиваю простынь вокруг Китнисс, прикрывая ее наготу. Целую в мокрую макушку и шепчу ее имя.

Время тянется бесконечно долго; минуты, должно быть, прекратили свой бег, потому что проходит целая вечность, прежде чем Китнисс действительно успокаивается. Она больше не вырывает свои руки из моих, не покрывает мою шею сладкими поцелуями, а только сидит рядом, отделенная от остального мира стеной теплого дождя из крана над нашими головами.

Неожиданно я чувствую, как напряглось ее тело: жесткая спина, сжавшиеся в кулаки кисти рук. Какое-то внутреннее чутье подсказывает мне, что отрава прекратила свое действие. Ослабляю хватку и почти сразу встречаюсь с растерянным взглядом серых глаз. Секунда, и Китнисс вскакивает, придерживая белую ткань простыни. На ее лице калейдоскопом сменяются эмоции: от удивления до секундной вспышки гнева и, наконец, остается стыд, полыхающий красными пятнами на ее щеках.

– Я… – рот Китнисс то открывается, то закрывается, но слова не идут с языка. – Извини, – все-таки выдавливает она и вылетает из душа, ударяясь о дверной косяк плечом.

Я остаюсь сидеть на месте. Прижимаю к груди колени, запускаю обе руки в волосы. Непроизвольно морщусь, когда между ног снова чувствую дискомфорт – Китнисс ушла, но мое тело не готово ее отпустить. Встаю, поворачивая вентиль,– ледяная вода касается моей разгоряченной кожи, постепенно притупляя ощущения и возвращая стойкость духа.

Китнисс нигде не видно, только в гостиной закрыта дверь, и я слышу неясные звуки, похожие на приглушенное всхлипывание. Неужели моя девочка плачет? Я уже заношу руку, готовый постучаться и войти, но одергиваю себя. Вряд ли сейчас ей нужно мое общество. В очередной раз обещаю себе отомстить когда-нибудь Сноу за весь тот ужас, через который он заставляет пройти мою любимую.

Я надеялся, что она не помнит приступов. Кажется, я ошибался. Вчера весь день она словно хотела о чем-то спросить, но не решалась, и сегодня… Она извинилась.

Китнисс все помнит.

Возможно даже, она вполне понимает и то, что творит ночью, но ее разум заключен в плен кантаридина, не давая управлять телом? Как же мне хочется обнять ее, успокоить, пообещать, что я не позарюсь на то, что мне не принадлежит. Поклясться, что я на ее стороне, какие бы пытки не придумал для нас Президент.

Но мы так и остаемся каждый по свою сторону баррикад – между нами тонкая с виду деревянная дверь, а на самом деле пропасть невообразимой ширины.

День проходит бесконечными пустыми минутами, тянущимися одна за другой. Китнисс выходит из своей добровольной камеры заключения только во второй половине дня, хотя я несколько раз звал ее завтракать, просил разрешить мне войти или хотя бы поговорить через дверь. Все пустое.

Наконец любимая сидит передо мной в коротких домашних шортах и белой кофточке, застегнутой на длинный ряд пуговиц. Моя девочка избегает прямого взгляда. На ее щеках то и дело вспыхивает румянец, и она дергается, будто порываясь уйти. Я болтаю обо всем на свете, лишь бы как-то скрасить гнетущее молчание с ее стороны, но это мало помогает – Китнисс не смеется над моими шутками, не сочувствует героям грустных историй и не поддакивает, когда я рассказываю про старых друзей.

– Я голодная, – наконец говорит она, и я тут же пододвигаю к ней тарелку со свежим салатом и блюдце с парой мясных пирогов.

Китнисс смотрит на них, не моргая, и, поджав губы, осторожно качает головой.

– Спасибо, – произносит она, – но я подожду, пока принесут заказанные ребрышки в сырном соусе и картофельное пюре.

Мне обидно, что она отказалась принять от меня даже такую малость, как еда. И больно, от того, что скоро мой кошмар и одновременно самая сладостная пытка на свете начнутся вновь.

Курьер не заставляет себя долго ждать – в привычное время передо мной оказываются пакеты с надписями «Пит» и «Китнисс». В своем пакете я нахожу конверт с аккуратно выведенным словом в нижнем углу «Конфиденциально». Прячу его в карман, поглядывая на свою девочку, – она увлеченно работает ложкой, с аппетитом поглощая ядовитые угощения.

Выхожу в гостиную, распечатываю письмо.

«Мистер Мелларк, у Вас еще есть время передумать. Взвесьте все за и против. Мистер Хоторн будет в вашем распоряжении уже завтра к вечеру. И потрудитесь сами изложить ему суть предстоящей миссии».

Подписи нет, но она и не нужна. Кориолан Сноу.

Гейл приедет уже завтра.

Мне придется самому попросить его овладеть Китнисс.

Хоторн должен стать отцом ее ребенка.

Я не смогу.

Это слишком больно, я не справлюсь.

Не отдам ее! Она моя! Но правда жестока – Китнисс не любит меня, она только изображала любовь на камеры, спасая наши жизни. Я должен быть благодарен ей за то, что дышу до сих пор.

Долги надо возвращать.

Не знаю, долго ли я стою один посреди гостиной, переваривая полученную информацию, но когда выхожу в коридор, мой взгляд непроизвольно застревает на открытых дверях спальни. В дверном проеме стоит Китнисс – на ней нет шорт, только белоснежные трусики, и я вижу длинные ноги, выставленные на показ для меня. Моя девочка делает шаг ко мне, я отступаю. Она приближается. Охотник и жертва. Мне не скрыться – за спиной книжный шкаф, передо мной – Китнисс, которая не сводит с меня серых полыхающих глаз, а ее пальчики торопливо расстегивают пуговицы на кофте, одну за другой, спускаясь все ниже. Мой рот наполняется слюной, а тело напрягается, реагируя на действия любимой.

Я выдыхаю ее имя, стремительно оказываясь рядом. Мои руки накрывают ее, умоляя остановиться, но Китнисс упряма. Она высвобождается из моих дрожащих пальцев, расстегивает последнюю пуговицу и, распахнув полы кофты, делает полшага вперед. Я не ожидал этого, и мои пальцы касаются ее обнаженного живота, отчего по нашим телам пробегает дрожь. Я вижу, как ее кожа покрылась мурашками от моего прикосновения. Уголки губ Китнисс приподнялись, обещая улыбку.

Теперь уже ее руки оказываются поверх моих, и Китнисс легонько давит вперед, заставляя мою ладонь раскрыться и целиком лечь на дрожащий живот. Она произносит мое имя, поглаживая себя моими руками, а я чувствую, что последние разумные мысли покидают меня. Тело требует близости, кровь буквально кипит, прокачиваемая бешеным ритмом сердца.