Сладкая отрава

– Без изменений, – неопределенно говорю я. – Что сегодня на повестке дня?

Сноу просматривает несколько документов, прежде чем удостаивает меня ответом:

– В Восьмом произошло столкновение с повстанцами. Разрушена половина городской части, уничтожена больница, полная мирных жителей, – произносит Президент. – Сойка-пересмешница была замечена в центре событий.

Снова сжимаю кулаки. До боли в мышцах, почти до судороги, лишь бы не сорваться проклятиями на голову этой девушки, у которой нет сердца.

– Есть конкретные данные? – спрашиваю я, стараясь сохранить деловой тон.

– Количество погибших уточняется… – отвечает Сноу.

Мгновение он молчит, будто размышляя, стоит ли посвящать меня в курс дела, но все-таки добавляет:

– Тринадцатый прорвался в телевизионный эфир, они выпустили агитационный ролик, который им удалось прокрутить несколько раз. Есть желание посмотреть?

Медленно киваю, стараясь казаться спокойным и уверенным в себе. Президенту не обязательно знать, как гулко стучит мое сердце при мысли о том, что я увижу Китнисс. Достаточно того, что Сноу знал о том, как сильно я любил Китнисс Эвердин раньше – он сумел использовать эту любовь против меня. Не хватало еще, чтобы он нашел способ использовать против меня мою же ненависть к ней.

Президент подходит к проектору, нажимает пару кнопок, и перед нами возникает экран, который пару секунд остается черным. Затем в его центре вспыхивает маленькая искорка, которая становится все ярче, разгораясь и увеличиваясь в размере. Когда весь экран объят пламенем, я будто чувствую исходящий от него жар. Постепенно на фоне огня возникает символ Сойки-пересмешницы, отливающий кровавым золотом, и я слышу голос Клавдия Темплсмита – вечного ведущего Голодных игр.

– Огненная Китнисс Эвердин, – говорит он, – она все еще пылает!

Неожиданно вместо огня на экране появляется сама Китнисс, и мое сердце ускоряет бег. Волна ярости охватывает меня, и я невольно дергаюсь вперед, собираясь уничтожить изображение с той, которая меня предала. С трудом сдерживаюсь, но остаюсь на месте.

– Я хочу сказать восставшим, что я жива, – говорит Китнисс с экрана. – Здесь, в Восьмом, Капитолий только что разбомбил госпиталь, полный безоружных мужчин и женщин. Детей. Все они погибли, у них не было шансов.

Ее волосы развиваются на ветру, выбившись из растрепанной косы. Лицо перемазано сажей, а в глазах ледяная решимость.

— Вот как они поступают! – продолжает Сойка. – Они должны за это заплатить! Президент Сноу предупреждает нас? Я тоже хочу его предупредить. Вы можете убивать нас, бомбить, сжигать наши дома, но посмотрите на это! – следуя за рукой Китнисс, камера показывает охваченные огнем планолеты, лежащие на крыше здания.

Кадры мелькают с бешеной скоростью, показывая куски битвы: падение бомб, взрывная волна, Китнисс, заляпанная кровью, и то, как она карабкается куда-то вверх по лестнице, стены, истерзанные пулеметными очередями… Появляется лицо Гейла, который выкрикивает имя той, из-за которой страна погрузилась в хаос, и новый кадр – Китнисс стреляет из лука: налево, направо, огромное число раз…

Резкая смена кадра, и я вижу Китнисс, идущую прямо на камеру.

– Огонь разгорается! – кричит она во весь голос. – Сгорим мы – вы сгорите вместе с нами!

Языки пламени снова заполняют собой весь экран, и поверх них появляются толстые черные буквы, из которых слагается фраза: СГОРИМ МЫ – ВЫ СГОРИТЕ ВМЕСТЕ С НАМИ! Слова воспламеняются, и постепенно изображение на экране выгорает до полной черноты.

Я молчу, не зная, что сказать. В моей голове сотня мыслей, но все они разрозненны, и я никак не могу решить «как» я отношусь к увиденному. Как произошло столкновение? Кто виноват в гибели людей? Откуда взялись бомбы: с подбитых планолетов Капитолия, которые показали на экране, или были и другие планолеты – те, которые принадлежат повстанцам и не попали в кадр?

И еще… Гейл рядом с Китнисс. Снова злюсь! Ну почему даже сейчас, когда есть куда более важные вопросы, я поглощен только одним: они вместе? В мозгу всплывает множество картинок, которые я не могу отличить от своих воспоминаний: Китнисс, целующая Гейла, прижимающаяся к нему обнаженным телом, их стоны, их клятвы в любви друг к другу. Логика подсказывает, что я не мог видеть всего этого в действительности, но картинки слишком яркие, чтобы можно было ими пренебречь.

– Поделитесь мыслями, мистер Мелларк, – предлагает Сноу, и я поднимаю на него глаза.

– Чьи бомбы уничтожили Дистрикт? – спрашиваю я.

Президент смотрит, не моргая, и, сохраняя абсолютное спокойствие, отвечает:

– Если верить словам мисс Эвердин, во всем виноват Капитолий…

– А на самом деле? – перебиваю его я.

Мы смотрим друг другу в глаза, будто меряясь силами. Я знаю, чтобы Сноу не говорил, он мне не доверяет. Как и я ему. Все рассказы про преемника и прочее… Я нужен Сноу совсем не для этого. Хотя меня и посвящают во многие государственные дела, но не думаю, что Президент готов полностью передать власть в мои руки.

Подозреваю, что дело в повстанцах. И Китнисс. Сноу как-то обмолвился, что я смогу повлиять на Сойку, если понадобится… Эту часть его плана я не понимаю: я могу повлиять на нее единственным образом – свернуть шею обманщице, чтобы хоть как-то отомстить за всю ту ложь, которой она оплела меня, но это вряд ли то, что имел в виду Президент.

– Думай сам, Пит, – отвечает Сноу. – Только ты можешь решить, кто твой настоящий враг.

Слово «враг» взрывается в моем мозгу мгновенной ассоциацией – Китнисс, скидывающая на меня улей с осами-убийцами на Арене; Китнисс, отворачивающаяся от меня в поезде и повторяющая, «я хочу все забыть»; Китнисс, бросающая меня на взлетной площадке, обрекая на пытки в казематах Капитолия. Какие-то воспоминания ярче, словно они раскрашены блестками, какие-то тусклые, почти позабытые, но все они показывают только одно: Китнисс – враг.

Ролик повстанцев, показанный в эфире, не что иное, как попытка Тринадцатого переманить на свою сторону людей – тех жителей, которые верят, что с оружием в руках можно изменить жизнь. Я не разделяю их мнения: с оружием в руках можно только умереть, а жить надо иначе.

Пользуясь своим новым положением, я стараюсь следовать этому принципу и изучаю все, что могу найти о жизни в Дистриктах, и пытаюсь придумать, как можно помочь людям в решении их проблем. Так, например, я знаю, что в Одиннадцатом, жители голодают, хотя урожай, выращенный на их территории способен прокормить половину Панема без особых усилий. Я почти закончил составлять схему распределения части провизии так, чтобы она оставалась в Дистрикте и распределялась между нуждающимися.

Даже той крупицы информации, которую я получил, когда путешествовал по Дистриктам в Туре победителей, мне хватило, чтобы понять – проблемы есть везде, даже в на первый взгляд процветающих Первом и Втором. Мне не нужно преемничество Сноу, я не горю желанием стать Президентом, потому что не верю, что это возможно. А вот использовать временное расположение нынешнего правителя – то, что мне нужно.

Я не тешу себя надеждами – моя жизнь ничего не значит для Сноу: по его приказу меня пытали, и, я уверен, сделают это снова, если понадобится. Только пока я нужен Президенту – я жив и, практически, здоров. Наделен властью. Все, что я могу сделать – постараться извлечь из ситуации максимальную выгоду: прекратить войну и помочь людям.

– Войну надо остановить, – говорю я. – И Китнисс тоже.

Сноу вглядывается в мое лицо, и я знаю, что он видит: плотно сжатые губы, напряженный взгляд. Я выдерживаю внимание президента, обхожу свой стол и становлюсь впереди его, оперевшись бедром на край столешницы. Президент ждет, что я еще скажу и, сложив руки на груди, я добавляю:

– Повстанцы выходят к людям с призывами. Мы могли бы сделать то же самое: обращение Президента к народу. Нужно напомнить дистриктам, что кровопролитие не приведет ни к чему хорошему.

– Призвать людей к порядку? – уточняет Сноу. – Пригрозить?